175 лет назад родился «русский Калиостро» — Карл Вальц, маг и волшебник российской сцены, лучший представитель исчезнувшей профессии театральный машинист-механик, декоратор, либреттист, изобретатель, скромный труженик, переживший четырех императоров и получивший от советской власти звание «заслуженный машинист-механик РСФСР», изобретенное для него Луначарским. Рассказывает Татьяна Кузнецова.
В балете «Корсар» Карл Вальц «топил» 600-пудовый корабль с двумя десятками пиратов на борту
Фото: Карл Вальц / ГЦТМ им. А. А. Бахрушина
«Обо всем, что видел и слышал на своем веку» Карл Вальц рассказал в бесхитростных мемуарах «65 лет в театре», когда ему было уже за 80. Неторопливо, невозмутимо и добродушно он повествует об исчезнувшей театральной жизни, и его лаконичные описания собственной невероятной работы чередуются со столь же невероятными типажами, населявшими и окружавшими московские театры. Всемогущие императорские директора делят внимание мемуариста с рабочими сцены — горькими пропойцами, описания революционных технических преобразований чередуются с забавными анекдотами, а вид дурно прокрашенной зелено-фиолетовой бороденки всеми забытого дирижера занимает столько же строк, сколько беседы с Чайковским по поводу «Лебединого озера». Но все исследователи зачитывают эту книжку до дыр, растаскивая на цитаты,— настолько живыми и достоверными кажутся воспоминания рассказчика, настолько колоритным и осязаемым предстает в ней русский театр XIX века, сохранивший в творчестве самого Вальца черты европейского ренессансного и барочного театра.
Да и сам Вальц, выходец из семьи лифляндских немцев, сын театрального механика-самоучки, дослужившегося к его рождению до должности главного машиниста Мариинского театра, был личностью вполне ренессансной по размаху деятельности и универсальности своего дарования. Образования, в сущности, он не получил: в девять лет был отправлен отцом в Дрезден к знакомому декоратору Отто Раму, затем несколько месяцев послонялся в гигантской берлинской мастерской знаменитого Гропиуса, снабжавшего декорациями пол-Европы, и уже через два года вернулся к отцу в Москву: Фридрих (Федор) Вальц к тому времени возглавил машинно-декорационный цех только что отстроенного после пожара Большого театра. В его бездонном закулисье любознательный юнец, с немецкой дотошностью вникавший во все тонкости механики и машинерии, и завершил свои университеты: в 15 лет Карл Вальц был зачислен в штат театра художником-декоратором.
Должность не исчерпывала обязанностей и не стесняла воображения: водопады, наводнения, землетрясения, волшебные полеты и пылающие адские бездны, нарисованные на эскизах присяжных декораторов, предстояло материализовывать именно Вальцу. Все эти катаклизмы и превращения составляли непременную часть еще анакреонтических опер и балетов начала XIX века, а с угасанием романтического театра обрели главенствующую роль: жанр феерии был узаконен официально. Главный машинист сцены был приравнен к ведущим артистам: в первое воскресенье великого поста ему полагался бенефис — целое отделение модных тогда «живых картин» и дивертисмент. Вальц творил чудеса: на сцене в клубах дыма под вагнеровский «Полет валькирий» метались девы на живых белоснежных лошадях: в мемуарах чудодей скромно раскрывает секрет — систему помостов, не видных за дымовой завесой. Описывает он и гигантский водопад во всю ширину сцены, ниспадающий по большому стеклу в подсвеченный зеркальный бассейн — под стеклом, как бы под водой, танцевал кордебалет. В «Корсаре» Вальц «топил» корабль весом 600 пудов: «Огромная бутафорская машина легко двигалась по сцене, качалась, разваливалась и незаметно убиралась на глазах у публики, так что после нее оставалось одно волнующееся море».
Неистощимая фантазия, технические изобретения Вальца и его азартная находчивость кажутся тем более неправдоподобными, если учесть первобытную машинерию того времени: кудесник застал масляное освещение, пеньковые канаты и адский ручной труд армии рабочих сцены. В 1870-е, период охлаждения публики к балету, машинист-декоратор, спасая положение, сделался чуть ли не автором спектаклей. Для «Волшебного башмачка» он сам нашел композитора Мюльдоффера, балетмейстера Рейзингера и лично написал либретто, доведя сюжет «Золушки» до полной фантасмагоричности: «Я впервые применил электрическое батарейное освещение, выдумал массу неожиданных эффектов и даже выпустил на сцену колесницу, запряженную велосипедом». И публика повалила в театр.
При Вальце свершилось несколько закулисных революций, деятельным участником которых он стал: замена масляного освещения газовым, проведенная в начале 1860-х князем Львовым, частичная механизация оборудования и электрификация театров, осуществленная директором Всеволожским. Именно Вальц придумал гасить свет при «чистой перемене» декораций и заменил химические испарения водяным паром, заслужив вечную благодарность артистов, десятилетиями задыхавшихся в облаках вонючего дыма. Педантичный, компетентный и общительный, он становится желанным советником творцов: Чайковский не только детально обсуждает с ним финальную «Бурю» своего «Лебединого озера», но допытывается, как «писать танцы», выясняет темпы, количество тактов.
Конец волшебной эпохе положил художественный прогресс: живописцы ХХ века — Головин, Коровин, Васнецов, приведенные в театр директором Теляковским,— не нуждались в спецэффектах. Однако Вальц и с ними нашел общий язык. Неслучайно Дягилев несколько сезонов подряд приглашал его в свою антрепризу. «Русским Калиостро» его прозвали именно французы, сраженные гигантскими пирамидальными фонтанами, бившими в «Павильоне Армиды» всамделишной водой. Но в отличие от Калиостро Вальц авантюристом не был: он тихо пережил революцию, прослужил в театре до 1927 года, перейдя на почетную должность консультанта-механика, а в 1929-м был похоронен на Немецком кладбище в Москве. Могила Вальца ныне утрачена. Как и его искусство.