Торжество хрупкости

В Зальцбурге на фестивале Pfingstfestspiele состоялась премьера оратории Георга Фридриха Генделя «Триумф Времени и Разочарования» (1707) в сценической версии знаменитого канадского режиссера Роберта Карсена. Монакским оркестром Les Musiciens du Prince дирижировал Джанлука Капуано, а одну из четырех вокальных партий (Наслаждение) пела хозяйка фестиваля Чечилия Бартоли. Летом спектакль войдет в программу основного Зальцбургского фестиваля, а пока эффектную премьеру оценивает Сергей Ходнев.

Выйти из полноэкранного режима

Развернуть на весь экран

Зальцбургский Pfingstfestspiele («Фестиваль на Пятидесятницу»), который еще пять лет будет оставаться фестивалем Чечилии Бартоли, в прошлом году не проводился вовсе. В этом году репетировать его главное событие — «Триумф» в постановке Роберта Карсена — начали примерно за месяц до начала фестиваля, еще без уверенности в том, что последний состоится: если бы все отменилось и на сей раз, репетиции пригодились бы для летнего возобновления. Но в итоге удачно подоспело ослабление эпидемических строгостей в Австрии, и фестиваль все-таки смог открыться с почти той же помпой, что и обычно. Выпало только выступление Джона Элиота Гарлинера и его Monteverdi Choir. Да остались в полной силе иные ограничения: публика, надевшая респираторы установленного образца, рассажена в жестко соблюдаемом шахматном порядке, на входе все предъявляют справки об отрицательном результате анализа на коронавирус или о вакцинации, а все представления проходят без антрактов.

И никаких уступок: в «Триумфе», например, была купирована только пара арий, и если говорить о дирижерском волюнтаризме, то куда более решительным (и загадочным) жестом со стороны Джанлуки Капуано вышло превращение выходной арии Разочарования в дуэт, соответственно, Разочарования и Времени. Время в этой постановке пел именитый американский тенор Чарльз Уоркман, Разочарование — американский же контратенор Лоуренс Дзаццо, и оба с самого начала демонстрировали звучание интеллигентнейшее, но до странного возрастное.

Возможно, здесь даже был особый замысел. Подчеркнуть, например, их положение «старших товарищей», опекающих непутевую до времени Красоту (главную героиню этой аллегорической драмы), но идеально срабатывало это совсем не всегда: у Времени — в макабрической арии «Urne voi, che racchiudete…», у Разочарования — в ласковой «арии сна», «Crede l`uom ch`egli riposi…». Мастеровитая работа дирижера Капуано и монегаскских аутентистов во многих отношениях исключительно хороша — и культурой звука, и поэтичностью, и умело построенным колоритом секции continuo, и обильными импровизациями в заключительных частях арий, смелыми, но изысканными и даже учеными. И еще сознательными контрастами между порывистыми номерами в бешеных, огненных темпах и номерами созерцательными, где все филировано настолько тонко, что слушатель невольно задерживает дыхание. Но как раз эти экстремумы тяжело давались и солировавшим инструменталистам, и певцам. Изящное небольшое сопрано Мелиссы Пети (Красота) вначале отдавало заметной робостью, как будто певица в предложенной системе координат просто не успела освоиться, хотя потом, особенно во второй части, все упущенное она наверстала с блеском. Вот кому все было нипочем, так это Бартоли. Сверхскоростная бравура («Come nube che fugge dal vento») и медленная истома («Lascia la spina») ее демонической героини остались такими же, что и десятка полтора лет назад,— в забавном противоречии с главным тезисом генделевской оратории: «tempus fugit», время бежит, все человеческое мимолетно.

Но что делать с этой нравоучительностью, непреклонной и малотеатральной, сейчас? Как подобрать ключи к этой предложенной высокопреосвященным либреттистом юного Генделя, кардиналом Бенедетто Памфили, аллегорической истории (испещренной ходовыми барочными эмблемами и постулатами нравственного богословия, но и нетривиальными психологическими наблюдениями тоже): Наслаждение на все лады соблазняет наивную Красоту, но мудрые Время и Разочарование указывают ей путь вечной жизни? Нынешние режиссеры испробовали уже самые разные варианты, и поначалу кажется, что Роберт Карсен выбирает путь наименьшего сопротивления. Его спектакль открывается бодрым видео: в современном Зальцбурге проходит конкурс моделей, где судьями выступают Наслаждение, Разочарование и Время, выбирающие в конце концов юную Красоту. После чего стерва Наслаждение открывает перед героиней наглядно показанные эфемерные радости глянцевой карьеры, вечеринок, кокаина и секса (прекрасный юноша-музыкант, упомянутый в либретто, обращается в модного диджея). Подобных плосковатых наглядностей еще много: так, мудрое Разочарование принимает образ психоаналитика, а Время носит сутану.

И все же не в плакатности дело. Постановочных приемов тут много, варьируются они с такой изобретательной непринужденностью, какую в спектаклях Карсена нечасто увидишь: современно-бытовые декорации и абстрактная сценография вроде обращенного к публике гигантского зеркала во весь портал сцены (художник — Гидеон Дейви), номера танцовщиков, они же миманс (хореография — Ребекка Хауэлл), и видео, в том числе живые, снимаемые здесь и сейчас. Но все это головокружительное мельтешение складывается во вполне тактичный разговор о взрослении, об индивидуальности, о стадиях жизни и, в конце концов, о человеческой хрупкости. Так что когда в финале одинокая Красота — маленькая фигурка, теряющаяся в оголенной сценической коробке «Дома Моцарта»,— отступает все дальше и дальше, а потом выскальзывает через ворота арьерсцены прямо на улицу, в этом уже не увидишь ни банальности, ни сатиры, ни заученного морализаторства. Только поэзия и безнадежный знак вопроса, как в предсмертных стихах императора, жившего за шестнадцать веков до Памфили и Генделя: «Душа моя, шаткая, ласковая, / тела и гостья и спутница, / в какие места отправляешься?..»