Патриархат под каблуком

Выступлением компании Патрисии Герреро на сцене «Геликон-оперы» открылась танцевальная часть Чеховского фестиваля: молодая звезда фламенко представила свою «Антиутопию» — феминистское высказывание о месте женщины в патриархальном мире. Татьяна Кузнецова считает, что место это заметное.

Выйти из полноэкранного режима

Развернуть на весь экран

Патрисия Герреро, которую испанские критики прозвали «зверь на сцене», подразумевая ее неукротимый темперамент,— танцовщица не только замечательная, но и примечательная. Фламенко она впитала буквально с молоком матери-танцовщицы, в восемь лет она вышла на сцену фламенко-клуба, в семнадцать выиграла престижный приз Desplante. В восемнадцать, ангажированная Карлосом Саурой, танцевала среди лучших байлаор и байлаоров в его фильме «Фламенко сегодня» и поставила собственный спектакль «Из Альбайсина» (квартал в Гранаде, где она родилась). К двадцати годам молодая артистка стала завсегдатаем и лауреатом различных европейских фестивалей. Сейчас, в 31 год, Патриция Герреро — глава собственной компании и автор нескольких балетов, в которых рассуждает о религии, социальных барьерах и гендерных проблемах. Как раз о них — ее «Антиутопия».

Одноактный спектакль состоит из четырех частей (от «Утопии» до «Безумия»), те, в свою очередь, делятся на номера-эпизоды («Время», «Шлюха», «Распад» и еще с десяток). Это должно помочь зрителям уяснить содержание спектакля. Но не помогает, потому что Патрисия Герреро, блистательная танцовщица и незаурядная актриса, в роли сценариста, режиссера и кастинг-директора не слишком сильна.

Музыканты, впрочем, у Патрисии великолепные: и чарующий гитарист Дани де Морон, и харизматичный кантаор Серхио «Эль Колорао», и флегматичный контрабасист Хосе Мануэль Посада «Попо», и перкуссионист Агустин Диассера, способный и кастрюлю превратить в музыкальный инструмент, и певица Алисия Наранхо — статная рыжая женщина с ошеломительной артикуляцией. Но вот танцовщики — те самые мужчины, против патриархальной власти которых восстает героиня Патриции,— какие-то незавидные. Один из них вроде бы спец по современному танцу, но, судя по его коротким соло (необходимым разве что для того, чтобы дать Патрисии переодеться), скорее, продвинутый любитель. Второй — колоритный дородный байлаор с гривой пышных волос, выбритым виском и уморительно свирепым выражением лица — похож на ворчливого дядюшку, а не на мачо, попирающего права женщин. Когда эта парочка в номере под названием «Сильные мужчины» демонстрирует бицепсы, согнув руки в локтях, как силачи в цирке, их танец кажется натуральной пародией.

Можно даже решить, что высмеивание мужчин — часть замысла спектакля. Однако Патрисия Герреро такие подозрения решительно отметает. Спектакль она играет без малейшей иронии, проводя свою героиню сквозь все круги эмоционального ада: через механическое оцепенение, горечь, неразделенную любовь, безнадежный протест — к полубезумному отчаянному веселью. Танцовщице явно тесно в рамках традиционного фламенко: старинный танец для нее основной способ выражения эмоций, часть общей партитуры спектакля, но не самодостаточная демонстрация мастерства зрителям. Эпизоды, когда Патриция Герреро одеревенело сидит за столом, поворачивая голову, как автомат, и отбивая ритм мертвой кистью, или когда танцует одними руками, бессильно опустив их вдоль тела и подергивая в затихающих судорогах, или когда, сидя на стуле и раздевшись до исподнего, безнадежно-отрешенно надевает нагло-красные туфли на каблуках, не менее трагичны, чем самые исступленные ее танцы — она действительно сильная актриса.

Но все же Герреро-байлаора мощнее. Именно ее фламенко — резкое, стремительное, пластически обильное и чертовски виртуозное — приносит успех этой странноватой «Антиутопии», шоу фламенко с невиданными еще правилами игры. Патриция нарушает их сознательно. Когда в красном коротком пальто открывает «кухню» сапатеадо — голые работающие ноги, отбивающие неистовую чечетку. Или когда «танцует» (руками, корпусом, гибкими пальцами), сидя на полу и двигаясь назад по световой дороге на собственной попе. Или когда яростно борется с многометровым оборчатым хвостом-«колой», который волочится у нее не позади платья, а впереди, создавая непреодолимые, казалось, препятствия бешеным поворотам и ноголомным комбинациям па. Тут-то и понимаешь точность метафоры испанских критиков. Но все-таки этому «зверю на сцене» не помешал бы режиссер-«укротитель». Умный и терпеливый.