 |
Коммунисты вели Монголию "от феодализма к социализму, минуя капитализм". Так что теперь демократические институты возникают буквально на пустом месте (на фото — избирательный участок в провинции Тобу) |
На выборах в великий хурал монгольский электорат показал неожиданную активность. Явка превысила самые оптимистичные прогнозы и составила 80%. Хотя накануне выборов власти побаивались, что избиратели голосовать не пойдут.
Причиной небывалой активности стало не только широкое задействование административного ресурса. Состоявшиеся 27 июня выборы, на которых правящей Монгольской народной революционной партии противостояла Демократическая коалиция, совпали с растянувшейся на несколько недель подготовкой к отмечаемому в этом году с особым размахом главному национальному празднику — "Эрийн гурван наадам".
"Три игры мужей", так переводится название этого праздника: борьба, стрельба из лука и скачки до сих пор больше интересуют монголов, чем состязание политиков. Монгольские скотоводы сели на своих низкорослых лошадок и отправились в столицу Улан-Батор не столько за тем, чтобы отдать свой голос за коммунистов, демократов или беспартийных. На самом деле избиратели жили предвкушением схватки именитых борцов-баторов — кульминации намеченного на 11 июля "наадама". А за две недели до настоящей борьбы монгольский избиратель получил еще одну возможность развлечься — поучаствовать в схватке двух крупнейших партий в стране, разворачивавшейся по правилам поединка баторов.
 |
ФОТО: AP  Монгольские демократы очень довольны тем, что им удалось получить половину мест в великом хурале (надпись на транспаранте: "Наши выборы были честными!") |
В роли первого "батора" выступала Монгольская народная революционная партия (МНРП), возникшая сразу после победы монгольской революции и исторической встречи Ленина с "вождем освобожденных аратов" Сухэ-Батором. С тех пор Монголия встала на путь развития, который вел страну "от феодализма к социализму, минуя капитализм". На этом славном пути, как сообщалось в отчетных докладах местного ЦК, монгольские коммунисты добились выдающихся успехов. На практике это означало, что в Улан-Баторе скрупулезно дублировали партийные установки "старшего брата": коллективизацию и индустриализацию, ударные пятилетки, борьбу с религиозными предрассудками (ламы и тысячи буддистов расстреливались или изгонялись в безлюдные степи) и происками американского империализма. Бессменный монгольский генсек Юмжагийн Цеденбал был даже женат на русской, причем представительнице рабочего класса. Будущая жена "коммунистического хана" Монголии работала в московском буфете ЦК КПСС. Но супруга, несмотря на воздвигнутый для нее особняк в Улан-Баторе, все же предпочитала жить в Москве, в квартире, выделенной ЦК на Кутузовском проспекте.
Однако эхо советской перестройки докатилось и до монгольских степей. Причем монголы оказались даже расторопнее русских товарищей и умудрились "скинуть коммунистическое иго" за год до того, как Борис Ельцин призвал россиян на защиту Белого дома и демократии. С начала 90-х годов в стане МНРП началось брожение. Наиболее продвинутые коммунисты вышли из компартии и образовали свои демократические союзы и движения. Начиная с марта 1990 года под палящим монгольским солнцем стали быстро расти новые партии. Вскоре на 2,5 млн монголов приходилось уже более 20 политических объединений. Тогда-то на политической арене и появился второй "батор" — вышедшая из недр МНРП Демократическая коалиция (ДК), бросившая вызов своей прародительнице.
Борцовый переворот
Новоиспеченные монгольские демократы заявили о необходимости радикальных реформ. Они предлагали провести приватизацию, следовать рекомендациям МВФ, привязать тугрик к американскому доллару, а также лишить жену покойного Цеденбала пенсии и прочих привилегий. С такими лозунгами монгольские демократы в 1996 году и выиграли парламентские выборы.
Во второй половине 90-х для Запада Монголия стала одной из стран, на которых обкатывались модные теории перехода от плановой экономики к рыночной. Однако "бросок в рынок" привел к резкому падению жизненного уровня, распаду прежней системы бесплатного образования и здравоохранения. Кредиты МВФ были мигом потрачены на особняки и прочие насущные нужды нового политического истеблишмента. Монголию стали сотрясать скандалы, связанные с незнакомым до этого словом "коррупция" — за четыре года сменились четыре премьера. Однако Запад продолжал обхаживать Демократическую коалицию, рассчитывая под боком у коммунистического Китая получить плацдарм для развития демократии в Азии.
Перед очередными парламентскими выборами 2000 года из-за засухи летом 1999 года и самой холодной на памяти монголов зимы погибли миллионы голов скота. И хотя демократы пытались говорить о наметившемся экономическом росте в целых 3% за год, этих достижений никто не заметил. В итоге и без того особо не интересующиеся политикой монгольские избиратели на выборы не пошли: явка была очень низкой. Немногочисленные монголы, которые на лошадях и верблюдах все же добрались до избирательных участков, поверили обещаниям обновившейся МНРП — отказаться от всего, что "натворили демократы" и пересмотреть итоги приватизации. В результате ностальгия по "старым добрым временам" позволила коммунистам получить 72 из 79 мест в парламенте.
Коммунисты, вернувшиеся в 2000 году к власти, резко отличались от отцов и дедов, вершивших революцию. От партии монгольских коммунистов осталось одно название — МНРП. Для ее нового главы Намбарына Энкбайара, который получил образование в Англии, идеалом был и остается британский премьер Тони Блэр. На смену былой идеологической сплоченности пришли идейные разброд и шатание. Кто-то призывал вернуться к наследию товарища Сухэ-Батора, кто-то ударился в буддизм, а кто-то предлагал прислушаться к Западу и строить либеральную демократию. Иногда создавалось впечатление, что монгольские политики хотят всего и сразу. Например, премьер Намбарын Энкбайар заявлял, что правящая партия "приверженна свободе и демократии, а монгольское общество опирается на буддизм".
Результатом этого винегрета идей стало то, что на нынешних выборах программы коммунистов и демократов оказались невероятно схожими. И коммунисты, и демократы обещали в случае победы добиться прироста ВВП на 7%, снизить налоги, создать новые рабочие места, провести законодательные реформы и побороть бедность и коррупцию.
Подсаливание избирателей
Для монгольских борцов важно, чтобы противник сражался по-честному. Каждый борец имеет своего засуула — секунданта, который знает секреты борьбы и следит за соблюдением правил. Роль политического засуула, который наблюдает за схваткой ведущих партий, на монгольских выборах играет местный Центризбирком. Тем не менее в ходе поединка политических "баторов" в дело идут любые приемы.
В ходе нынешних выборов агитация за правящую партию велась не только на телевидении, радио и уличных плакатах. Активисты МНРП устраивали даже скачки в поддержку своей партии. Демократы свою кампанию провели более скромно, но тоже сумели найти верный подход к избирателям. На многих участках агитаторы обеих партий наливали избирателям местную водку архи и давали денежные премии. Цена одного голоса в разных районах колебалась между заветной бутылкой и стаканом. Помимо архи политтехнологи использовали бычий жир, без которого не обходится ни одна монгольская хозяйка. Голос одного избирателя в разных районах весил от двухсот до пятисот граммов сала. Того самого сала, которым перед поединком натирают себя баторы, чтобы легко выскользнуть из объятий противника. В общем, политическую атмосферу монгольских выборов составили запахи архи, бычьего сала и борцовского пота.
Победителю — медные деньги
В традиционной монгольской борьбе побежденный расстегивает пояс и проходит под поднятой рукой победителя. А тот направляется к девяти серебристо-белым знаменам из конских грив, установленным на специальном пьедестале, а затем в экстатическом танце приплясывает вокруг них, изображая орла. Это служит для борца высшей наградой. Потом знамена убирают и до следующего года складывают в правительственном дворце. Победившие политики отправляются во дворец на четыре года.
Все государственные учреждения в Улан-Баторе расположены в одном месте — на площади имени товарища Сухэ-Батора. Здесь же стоит мавзолей самого главного местного революционера, в котором лежит также и монгольский Сталин — маршал Хорлогийн Чойбалсан. В непосредственной близости от мавзолея находится государственная резиденция, где до начала 1990-х годов располагался центральный комитет МНРП. Теперь это здание занимают одновременно премьер с правительством и парламент. Близость законодательной и исполнительной власти никому не мешает: в великом хурале всего 79 депутатов, а в правительстве 9 министров. Один лишь президент Монголии Нацагийн Багабанди предпочел не тесниться с парламентариями в одном здании, а поселился во дворе, в специальной президентской юрте. Таким образом главе государства удалось то, что не получается у более продвинутых коллег из развитых демократических стран — на практике дистанцироваться от основных политических сил в государстве.
Помимо элитной жилплощади выигравшие выборы политики получают еще один ценный приз — контроль над национальным богатством страны. Как во многих постсоветских странах, экономика Монголии и ее руководство живут за счет выкачивания природных ресурсов. Монголии не так повезло, как, например, России: главным источником богатства в местных условиях стала не нефть, а медь. Долгие годы руководящие товарищи из МНРП мечтали о том, чтобы старшие товарищи из СССР построили им медеплавильный завод. Наконец, в 1973 году советское руководство сжалилось и построило монголам завод "Эрдэнэт". С тех пор одно-единственное предприятие производит 40% ВВП и 60% экспорта Монголии и является главным источником благосостояния страны. Поэтому все усилия правительства сводятся к тому, чтобы завод не отняли те же старшие товарищи, которые его построили. Ведь российскому правительству до сих пор принадлежат 49% акций предприятия, а долги "Эрдэнэта" перед Россией составляют более $320 млн. Однако пока руководство Монголии с задачей справляется и к заводу никого чужого не подпускает.
Теперь коммунистам из МНРП и демократам из ДК, поровну разделившим парламент на ближайшие четыре года, придется создавать коалиционное правительство, а заодно делить жилплощадь и национальное богатство. Возможно, что теперь-то и начнется главная борьба. Однако избиратели, живущие за пределами столицы, этого не увидят.Во-первых, у них нет телевизоров. Во-вторых, подобные вещи по монгольскому телевизору не показывают.
"Монголы — люди с хорошим советским менталитетом"
— Выборы по-монгольски — что-то экзотическое? — Да нет, как и везде. Точно так же люди жаждут событий, покупаются на фишки. Та же раскрутка имен и брэндов теми же самыми роликами, музыкой, наружной рекламой. — И что же, ничем Монголия вас не удивила? — С самого начала меня потрясла некая наивность высших руководителей. Мы свою работу обычно начинаем с выяснения того, насколько велика та или иная составляющая избирательной кампании. Одна из них — возможность фальсификации итогов голосования. Так вот, руководство команды долго убеждало нас, что это не в традициях народа, что избиратели не станут продавать свои голоса, а работники избиркомов не станут ничего подтасовывать. Доказывали даже, что наблюдатели не нужны. Но события доказали правоту наших опасений. — Что, и там тоже были фальсифицированы итоги? — Там тоже были возможности для фальсификаций. Глава ЦИКа к моменту выборов всего полгода возглавлял это ведомство, но шести месяцев ему хватило, чтобы назначить своих людей главами всех нижестоящих избиркомов. Вряд ли он делал это без умысла. Ведь то был Раднасумберелийн Гончикдорж, который лишился поста премьера после поражения его партии на парламентских выборах, а на президентских выборах стал кандидатом от оппозиции, то есть нашим главным соперником. — Кто же ему доверил такую ключевую должность? — Те, кто у власти. В Монголии эту должность считали технической, не имеющей касательства к политике. А доверили ее оппозиционеру потому, что убеждены: нельзя таких хороших людей убирать с политической сцены. Страна маленькая, элита немногочисленная. Все друг друга очень хорошо знают, все вышли из одной компартии советского разлива. И в их политической конкуренции нет даже тени антагонизма. — Значит, вы им доказали, что наблюдатели нужны? — Потребовалось даже в спешном порядке писать целую инструкцию и отрабатывать технологию наблюдения. В стране, где велика доля кочевого населения, крайне важной становится система регистрации избирателей. — Чтобы ни один избиратель не имел возможности голосовать на нескольких участках? — И чтобы ни один избирком не имел возможности провести выборы без избирателей. А ситуация складывалась так, что у двух основных соперников шансы были примерно равными. Наши противники даже успели сообщить, что их кандидат впереди на 5% и если он вдруг проиграет, то итоги выборов будут оспариваться в суде. По нашим же прогнозам, впереди был наш кандидат, но всего на 2,5%. А это невесть какой отрыв в стране с 1,7 млн избирателей. Так что пресечение фальсификаций стало одним из главных условий победы. — И наблюдатели смогли все фальсификации пресечь? — На самом деле лишь 20% участков были охвачены нормальной наблюдательской работой. Пришлось через газеты, телевидение, через слухи создавать в обществе нервное напряжение: якобы все контролируется большим всевидящим оком. — У вашего соперника тоже были иностранные консультанты? — Да, американцы, как мы выяснили уже после окончания кампании. — Холодная война переместилась в зону предвыборных технологий? — Противоборство в мире идет, к сожалению, во всех сферах, даже там, где есть полный консенсус. Монголия — яркий тому пример. Интерес здесь и у России, и у Запада единый: не допустить усиления китайского влияния. Но если мы поддерживаем одного кандидата, то американцы из принципа будут поддерживать другого. — Наши технологии, выходит, круче американских? — Сложный вопрос. Возможно, наш оппонент пригласил команду слабых технологов, придерживающихся стандартной американской схемы: чем дороже кампания, тем она эффективнее. И поэтому американцы не уловили всех тонкостей монгольского менталитета. Нам же было просто невозможно их не уловить. — Советское воспитание элиты? — Не только. Есть и предельно бытовые основания. Там довольно-таки распространенный случай: муж получил зарплату, и если в этот день жена его не встретит на работе, то он все деньги пропьет, подерется и попадет в милицию. Монголы — люди с хорошим советским менталитетом. — Но ваш соперник тоже был с советским менталитетом, с советским образованием? — Более того, он предельно открытый публичный политик, наподобие некоторых из российского СПС, кому красивый пиаровский проект бывает важнее конкретных хозяйственных проблем. Наш же кандидат — типичный чиновник, выросший из директорской среды. Закрытый в себе технарь, который знает все о том, какая машина сколько цемента завезла и на какую фабрику, но очень боится публичной дискуссии. А теледебаты в той кампании были крайне важны. Они постоянно откладывались, и было ясно, что мы их не выиграем. — Российский опыт доказал, что побеждает тот, кто не участвует в дебатах. — Проигнорировать дебаты в Монголии невозможно, а выиграть их мы не могли. Поэтому задача состояла в том, чтобы их не выиграл наш главный соперник. Чтобы разговор получился содержательным, мы предложили заранее собрать вопросы. Идея понравилась, и на телевидении появилась специальная программа "Задайте вопросы". Комиссия отобрала только важные вопросы. Все они по нашему же предложению были записаны на отдельных листочках, размещены в барабане, чтобы выносить их на обсуждение по жребию. Мы предложили, чтобы все кандидаты отвечали на один и тот же вопрос, и это тоже было принято. А поскольку вопросы известны, то ответы нашему кандидату были подготовлены. Соперники, отвечая, развивали красивые идеи, а наш говорил о конкретных фактах, доказывающих, что эти идеи уже реализуются. Мы "засушили" дебаты, забюрократизировали их. Вместо 45 минут они длились полтора часа, были невыносимо скучными, и все избиратели после этого лишь плевались. — Почему же люди пришли на выборы и проголосовали за вашего клиента? — Причин тому было много. Одна из них, по-моему,— шоу в последний день перед выборами. Американцы в свойственной им манере зафрахтовали новые джипы, оклеили их фотографиями своего кандидата и начали гонять их по всем городам. Агитджипы, которые вещают что-то там рекламное, уж как-то совсем не вписались в монгольскую традицию. Наш вариант оказался более понятным. Мы собрали небольшую кавалькаду всадников в национальных костюмах — с перьями, в малахаях. Это были зазывалы нашего концерта, который шел одновременно с концертом конкурирующей фирмы. У нас было качественное ретро — советские песни, российские — как на монгольском языке, так и на русском, у них — попса китайская и российская. Кончилось тем, что народ с их площадки рванул к нашей. — Ничего парадоксального вам не запомнилось? — Парадоксально, что наш кандидат при всем рационализме был зависим от мистических факторов. Теледебаты откладывались потому, что, как только наметим дату, он тут же отправлялся к своему буддийскому гуру. И возвращался от него с неизменным сообщением: расположение звезд ему не благоприятствует. Если он не мог пойти к гуру сам, то отправлял туда жену, и тогда для отказа от дебатов возникала новая причина: жена не советует. Жена имела на него сильное воздействие. Мы даже порекомендовали занять ее большой программой по работе с женщинами. Общество в Монголии негативно воспринимает демонстративную активность президентской жены. — Так же, как у нас Раису Максимовну Горбачеву? — Гораздо хуже. При этом народ демократичный. Все же сильны традиции кочевой демократии. Ханы у монголов всегда назначались на определенный срок и для определенной цели: на бой или на жизнь. Хану подчинялись, но не поклонялись. Очень часто ханы умирали в нищете. А если тебе что-то не нравится, но ты в меньшинстве, ты можешь откочевать в другое место и жить там. И сейчас в Монголии к власти относятся уважительно, но вовсе не считают ее богом данной. АЛЕКСАНДР ГАБУЕВ, ПАВЕЛ ШЛЫКОВ |
