Вчера во Владикавказе состоялся митинг оппозиции, а в Беслане продолжались похороны жертв теракта. Специальный корреспондент Ъ АНДРЕЙ Ъ-КОЛЕСНИКОВ продолжает работать в Северной Осетии.
С коммунистическим приветом
Вчера утром во Владикавказе прошел митинг оппозиции. Этого митинга власти ждали давно и даже, может быть, с нетерпением: скорее бы он начался и закончился. Но оппозиция несколько дней медлила, словно действуя властям на нервы.Митингующие собрались на площади Свободы у кинотеатра "Октябрь". К половине одиннадцатого их было уже не меньше полутора тысяч. Речи произносились в основном на осетинском языке. Ораторы требовали, чтобы президент Северной Осетии Александр Дзасохов ушел в отставку. Они хотели сказать ему это в лицо, но он не вышел к ним. Похоже, впрочем, что они на это и не надеялись. Собравшиеся в основном были коммунистами. Их устраивало практически все, кроме господина Дзасохова, бывшего коммуниста. Они, похоже, не могли простить ему не трагедию Беслана, а то, что он предал их идею и пришел к власти самостоятельно. "Дзасохов, уходи!" — скандировали они. Жители Беслана, я уверен, поддержали бы их, если бы пришли сюда. Они поддержали бы их по своим причинам. Но жителей не было: они готовились к новым похоронам.
Правда, от группы к группе митингующих переходила немолодая женщина, которая рассказывала, что она была заложницей в школе #1. Когда я подошел к ней и спросил о подробностях ее жизни в те три дня, она отвернулась и убежала. Нет, она не была заложницей. Я уже не первый день смотрю заложникам в глаза. Ни с чем не перепутаешь этот остановившийся, стеклянный взгляд. Люди стараются придать лицу приветливое выражение, но ничего, совсем ничего не могут сделать с глазами.
Я все ждал, когда кто-нибудь на митинге начнет говорить об ингушах. Мне казалось, они не смогут ничего не сказать об этом. В конце концов, ведь все об этом думают. И все-таки никто ничего не говорил. Наконец в начале двенадцатого выступил осетин лет двадцати трех. Он начал с того же, что и все остальные, то есть напомнил, что в Беслане убили детей, и перешел к тому, что надо наказать виновных. Виновными он и назвал прежде всего ингушей.
Он не сказал, что надо теперь с ними делать. Я удивился: юноша не был похож на человека, склонного к излишней деликатности. И в самом деле, отойдя в толпу, к своим друзьям, которых тут было человек сорок, он подробно изложил план своих действий.
— Надо,— говорил он,— сделать кое-что прямо сейчас. Сначала выгнать всех ингушей.
— А потом кого? — спросил я.
— Подожди,— поморщился он,— договорить дай! Тех, которые не уйдут, уничтожить. А потом с евреями надо разобраться. А потом с армянами. С чеченами придется тоже. И отделяться от России. По-другому не получится.
Тут меня отозвала в сторону молодая осетинка.
— Вы, пожалуйста, с ними осторожнее. Говорят, среди них может быть тот террорист, который, говорят, удрал из школы в Беслане. Он там ходит, не могу понять пока, кто из них. А как докажешь теперь, что это он? Но говорят, что он точно там.
— Вы в своем уме? — искренне спросил я.
— Не знаю. Мы уже ничего не понимаем
Новые заложники
В Беслане в это же время собирался другой митинг. Люди, ищущие своих родных, которых нет в списках живых и мертвых, сами повесили на стене ДК объявление, что надо собраться и поговорить. Они ищут детей уже пятый день. Их жизнь состоит только из этого поиска, и больше не из чего.— В оперативном штабе говорят, что пропавших без вести на самом деле мало. Они говорят, что их единицы. Говорят, что люди просто попали под пожар и сгорели и их вообще не существует. Мы собрались, чтобы доказать, что мы существуем и что нас не единицы,— говорила мне одна из этих женщин.
— Ведь здесь, перед нами, четвертого числа стоял человек из МЧС с полковничьими погонами и утверждал, что они отправили в Москву 120 раненых детей. А на самом деле отправили, оказывается, шестерых. Где остальные? Куда их дели? — кричал пожилой осетин.
— Надо самим составить списки пропавших, а потом решать уже по-другому! — кричал парень лет тридцати.— Мы все знаем, как надо решать!
— У нас племянница Алана Батагова пропала,— говорила ее тетя.— Ее сестру Юлю мы нашли. Она в морге. А Алану не можем найти никак. Они были вместе с мамой, Мариной Батаговой. У нее недавно еще и сын родился, она кормила его грудью, с собой в школу 1 сентября не взяла, хотя ей все предлагали. И она потом грудью кормила всех детей, кто вокруг нее сидел в спортзале,— и двухлетних, и десятилетних. У нее много молока было. Вот такой небольшой подвиг.
Родные пропавших без вести до сих пор ищут их в развалинах школы №1
Фото: ИЛЬЯ ПИТАЛЕВ, Коммерсантъ
— Да, конечно, большой. Она тоже умерла, а Алана спаслась. Девочка наша. Ее несли на носилках, и она кричала: "Я Батагова! Я Батагова!" А потом ее кто-то увез.
— Вы уверены,— спросил я,— что это была именно она?
— Конечно,— тихо сказала тетя.— Ведь она кричала: "Я Батагова!"
— Почему мы просим сделать анализ ДНК, а нас посылают на Пушкинскую? — спрашивала осетинка лет сорока.
— А что там, на Пушкинской? — переспрашивал я.
— Прокуратура. А потом надо идти еще куда-то, и еще. И везде закрыто или очереди. И они все время отправляют куда-нибудь еще. Что делает штаб? Почему к нам никто не выходит? Они нас боятся? Но все равно ведь придется выйти.
Она рассказывала, как, по ее мнению, должен работать штаб. В нем должны сидеть представители всех ведомств. Там должен быть представитель президента. Они должны слушать и на месте быстро принимать решения. В общем, мир еще не видел такого оперативного штаба.
Психолог в штатском
В вестибюле ДК, за закрытыми дверями, куда не пускали никого из посторонних, то есть тех, кто нашел своих детей, уже составляли списки пропавших без вести. Этим занимались три женщины. Еще одна сидела рядом и успокаивала подходивших:— Вы поймите, нет таких — без вести пропавших. Всех снимали на видеокамеры. Вы говорите, что кого-то увезли на машинах, а ведь это тоже снимали на видеокамеры. Значит, найдутся. Пока журналисты просто не могут наладить свою работу. Они нас снимают все время. Надо дать им успокоиться и потом попросить у них эти пленки. Они отдадут пленки, мы посмотрим — и все станет ясно.
— А если они не отдадут? — с тревогой спрашивали ее.
— А я уверена, что отдадут.
Я спросил ее:
— Вы, видимо, из администрации?
— Нет, что вы,— ответила она,— я психолог из интерната. Успокаивать людей — моя профессия.
Она рассказала, что двери интерната находятся прямо перед входом в школу и что они у себя в интернате, между прочим, успели эвакуировать всех детей.
— И ни один не пропал! — с законной гордостью добавила психолог...
Казалось, она так и хочет добавить: "Не то что!.."
— А вот списки составлять, я думаю, не стоит,— продолжила она.— Есть уже такие списки и так.
— Да где же они?!
— В штабе,— уверенно ответила психолог.
Каждый день для жителей Беслана теперь начинается с похорон
Фото: ИЛЬЯ ПИТАЛЕВ, Коммерсантъ
— Кого-то из детей, говорят, в Назрани уже нашли, кого-то в Нальчике,— сказала девушка, протиснувшаяся в вестибюль через полуприкрытую дверь.— Туда десятки людей увезли. Вы слышали что-нибудь об этом?
— Вас неправильно информируют,— сказала психолог.— Не могут найти всего чуть более ста человек.
— А может, они до сих пор где-то в школе? — предположил один старик.— Может, хорошенько посмотреть?
— В школе никого и ничего больше нет,— уверенно сказал вошедший человек лет сорока в камуфляже.
— Кто это? — зашептались люди в вестибюле.
— Я замначальника Бесланского РУВД, меня зовут Теймураз Муртазов. Вас что интересует?
Психолог-практик
Люди были ошарашены. Начиная с 4 сентября это был первый человек, который сам пришел к ним и так поставил вопрос.— Может, тогда на крыльцо выйдем и поговорим со всеми? — неуверенно предложил кто-то.
Майор согласился.
— Насчет анализа ДНК у нас вопрос. Нам сказали, что будут делать анализ ДНК.
— Так, сейчас позвоним... Товарищ полковник, люди анализом ДНК интересуются. Да, нормально, в контакте я с ними. Я их понимаю, они меня. Нормально у нас все. Нет, спокойная ситуация, никто мне тут не угрожает,— сказал майор.— Да, давайте быстрее сюда прокурора... Так, сейчас придет один человек и все вам расскажет про ДНК,— сказал майор людям.— Еще что?
Они, по-моему, пока не верили, что с ними наконец разговаривают на их языке.
— А сколько трупов не опознано? — спросила женщина.
— 107 на сегодня.
В толпе охнули. Никто им еще не называл точной цифры.
— А неопознанными вы кого считаете? — осторожно спросили майора.
— Того же, кого и вы,— ответил майор.— Неопознанные — это те, которых не опознали.
И этот ответ тоже всех устроил.
— А вот "КамАЗы" привозят с гробами из Кабарды,— начал один осетин на русском и перешел на осетинский.
Я услышал:"500 рублей!"
— Что он говорит? — переспросил я у одной женщины.
Она неожиданно покраснела:
— Спросите у него сами.
— Что, гробы вам пытаются продать, которые привозят как гуманитарную помощь?
Она еле заметно кивнула.
Майор что-то записал в тетрадку.
— Четвертого числа тела везли во Владикавказ на опознание, а навстречу из Владикавказа свадьбы ехали! — прорвало людей.— Разве можно?!
— Таблички воткнули на дороге — "Ритуальные услуги"!
Майор записывал.
— А в ФСБ детей не забирали? — спросили его.
— Зачем им дети? — резонно переспросил он.
— Ну слава богу!
— А еще говорят, в Назрань детей увезли, в больницы.
— Ну зачем же в Назрань везти? — раздраженно сказал майор.— Это они к нам везут. У них медикаментов не хватает.
— А террористов сколько было?
— Сколько и трупов плюс один пойман. То есть тридцать.
— А милиционер, которого они захватили... Темная история, говорят.
— История ясная,— сказал майор.— Милиционер — участковый из Хурикао. Не наш, как вы знаете, район. Ингуш он в общем. Выводы делайте сами. Сейчас дает показания.
— Сволочь! — закричали в толпе.— Расстрелять!
— А угнанные машины были среди тех, которые вытаскивали раненых?
— А почему такой вопрос? — удивился майор.
— Ну, может, увезли кого...
— Нет. Вариантов таких даже нет!.. А вот прокурор идет. Говори с людьми! Объясни насчет ДНК.
На крыльце появился дяденька средних лет.
— Попов Александр, первый зампрокурора республики, представился он.— Процесс опознания у нас пробуксовывает.
— Это что значит? — тихо спросил кто-то.
Но Александр Попов услышал.
— Это значит, что 107 тел не опознаны и эта цифра не меняется уже второй день. В результате варварского нападения и термического воздействия...
— Яснее говори!
— В общем даже эксперты из Ростова не могут помочь опознать никого,— признался господин Попов.— Была надежда, что и без анализа ДНК опознаем. Надежды такой больше нет. Так что начинаем анализ. Просьба подойти в два часа дня к моргу во Владикавказе. Там Владимир Даньшин — старший по опознанию. Там будет производиться забор крови и биологических образцов для анализа ДНК. Желательно, чтобы были кровные родственники. Среди обгоревших, возможно и даже наверняка, есть ваши близкие.
— А вот количество неопознанных трупов и нас, которые их ищут, не совпадает,— сказал кто-то.
— Так, давайте не будем превращать! — воскликнул зампрокурора.
— А сколько экспертиза будет длиться?
— Ну как вам ответить на этот вопрос? Это сложная проце...
— Конкретно скажи!
— 21 день,— быстро произнес господин Попов и пошел вниз по лестнице по направлению к штабу.
— Куда?!
— Работать,— ответил он.
— Стой!
— Да ладно, пусть идет. А вдруг и правда работать будет? — крикнул молодой парень из толпы.
— Насчет несовпадения,— сказал майор.— Вы точно посчитали, что не совпадает?
Ему здесь уже верили как богу.
— Нет, нет, не точно! А ты сам как думаешь?
— Я думаю, что вариантов нет, совпадет.
— Где же ты раньше был, Теймураз? — плакали женщины.
Вот кто им был нужен все эти почти пять дней. Вот это хороший психолог.
А на кладбище все по-прежнему
На бесланском кладбище в этот день снова хоронили десятки людей. Я думал, на этот раз не будет автомобильных пробок, как накануне. Вчера уже везде, на каждом углу дежурили гаишники. Они активно регулировали движение, и оно, конечно, снова быстро встало. Как и накануне, была парализована и трасса Ростов--Владикавказ.На кладбище к двум часам дня были вырыты все могилы. Они тянулись в несколько рядов на три сотни метров. Начали подъезжать первые машины с гробами. На лобовые стекла люди приложили фотографии своих детей. Все снимки были явно сделаны в одной мастерской, на одинаковом ярко-голубом фоне. Людям, приехавшим на эти похороны из Владикавказа и теперь стоявшим по обочинам дороги, становилось плохо уже на пятой и шестой машине с фотографиями на лобовом стекле.
Первыми привезли девятилетнего Сослана Губурова и его бабушку. Мама Сослана кидалась на гроб, потом осела на землю, но врачам не дали подойти к ней. Родственники взяли у врачей нашатырь и лекарства и сами привели ее в чувство. Очнувшись, она увидела, что гроб приоткрывают для того, чтобы родные могли проститься. Она увидела, что ее мальчик лежит, весь замотанный в белый полиэтилен и перетянутый скотчем. Она гладила этот скотч руками, щупала его, стараясь понять, что же осталось от ее мальчика, и выла.
Рядом появились два батюшки и молодой дьячок, обвешанный фотоаппаратами. Я видел этих батюшек утром в первой школе. Они фотографировались на фоне спортзала, а потом на фоне собранного на территории школы боевого арсенала, который уже не первый день выставлен для изучения на стол возле центрального входа в школу. Теперь батюшки, застыв в пастырских позах, начали сосредоточенно сниматься на фоне могилы Сослана и его бабушки. Их никто не останавливал.
Мама Сослана рвалась в могилу вместе с гробом, в котором лежал ее сын. Ее удерживали пять или шесть женщин.
Мимо несли восьмилетнего Василия Решетняка. За ним процессия тянулась по дороге, насколько хватало глаз.
Как в морге
Я не думал, что и в самом деле застану кого-нибудь у морга во Владикавказе в два часа дня. Но я застал там всех, кто утром стоял у здания ДК в Беслане. Они нашли старшего по опознанию и в самом деле готовились сдать кровь.— Кажется, еще одного мальчика опознали. Кто, мать? — шептались они.
— Мать. Да она сама как девочка.
Из морга вышла и правда совсем, казалось, юная осетинка. Дошла до машины и упала на капот. Ее за плечи обняла молодая женщина, наверное, ее мать.
— Батик! — звала сына девушка,— Батик!
У входа в морг собрались человека четыре. Один показывал фотографию своей матери, другой говорил, что на нее очень похожа одна женщина в морге.
— Видишь, коронка на четвертом зубе, видишь, она улыбается и видна коронка. И в морге у той женщины коронка.
— А во что она там одета? — спросил сын.
— Да там ничего почти больше не осталось, какая одежда...
— Да, была коронка.
— Правда, врач сказал, что снимок может быть зеркальным. Тогда не получается.
— Да как это? Мы же своим фотоаппаратом снимали.
— Ну, может, негатив перевернули, когда печатали. Тогда это не она.
— Нет уж, хватит ее искать. Я больше не могу туда ходить. Это она,— сказал сын.
АНДРЕЙ Ъ-КОЛЕСНИКОВ, Северная Осетия