«Юмор открывает больше дверей»
Луи Гаррель говорит на серьезные темы
Сын режиссера французской новой волны Филиппа Гарреля, актер и режиссер Луи Гаррель рядом с камерой с самого детства. Появляется в кадре, участвует в рекламе, снимает фильмы. Гаррель — лицо французского дома Chanel и друг дома Giorgio Armani. Премьера его последней режиссерской работы «Крестовый поход» (La Croisade, 2021) состоялась на нынешнем Каннском кинофестивале. Собственный корреспондент «Коммерсантъ. Стиль» расспросил Гарреля о тирании режиссеров, проблемах парижан, любви к дорогим вещам и личном кинематографе.
Актер и режиссер Луи Гаррель на 74-м Каннском кинофестивале, 2021 год
Фото: Christophe Simon / AFP
Вы как-то сказали, что актеру необязательно интересоваться модой или сниматься в рекламе, поскольку это может создать впечатление, что он человек легкомысленный. Но кажется, теперь мода и реклама вам не чужды?
Я повзрослел. Мне стала нравиться мода. Но если подумать, большая часть моей красивой одежды — секонд-хенд от моих друзей. Недавно Люк Бонди подарил мне свое пальто, оно от малоизвестного немецкого дизайнера, почти ручная работа. Это просто шедевр!
К слову, покупать одежду в секонд-хендах и меняться одеждой с друзьями очень экологично, а ваш новый фильм как раз о детях, обеспокоенных проблемами экологии. Откуда такая тема?
Как-то мы с Жан-Клодом (Каррьер, сценарист многих фильмов Гарреля.— «Коммерсантъ. Стиль») возвращались из Нью-Йорка, и ему в голову пришла гениальная идея. К слову, все гениальные идеи у него возникают, когда он находится над облаками. Он рассказал мне историю о детях, которые увлечены защитой окружающей среды. Я подумал: «Ерунда какая-то!» — и ответил, что не следует вкладывать в детские головы проблемы взрослых. Он обиделся. Но через некоторое время я увидел по телевизору передачу о Грете Тунберг и сразу позвонил Жан-Клоду, извинился и попросил написать сценарий. Тогда же я стал присматриваться к своим детям и понял, насколько они превзошли меня в развитии.
Почему вы решили на такую серьезную тему снять комедию?
Юмор открывает больше дверей. Проблема многих жанров заключается в том, что они не принимают во внимание мнение зрителей, сразу определяют, что есть добро и зло, и на все дают готовые ответы. При юмористическом подходе имеется пространство для импровизации. Основной принцип комедии — преувеличение реальности. Таким образом, зрители могут испытать удовольствие, даже когда фильм исследует экзистенциальную проблему.
И правда, разве не весело, когда ребенок без предупреждения продает родительские драгоценности и дизайнерскую одежду, чтобы оросить пустыню? А вы как бы отреагировали, если бы ваши дети так поступили?
А разве Джозеф (сын персонажа Гарреля.— «Коммерсантъ.Стиль») не прав? Разве не следует нам всем избавиться от роскоши, расстаться с лишними вещами во имя чего-то более важного? У всех нас есть вещи, которыми мы не пользуемся, но обладание ими внушает нам уверенность и спокойствие. Эти предметы не являются жизненно необходимыми, без них жизнь не окажется под угрозой. Только представьте себе, по всему миру все продали что-то лишнее и вложили эти деньги в экологический проект! Это было бы гениально! Я, например, не ношу часов, но у меня есть несколько дорогих экземпляров. Конечно, мне приятно их иметь, ими любоваться. Но если моя дочь их тайком продаст и деньги использует на благое дело, думаю, я отреагирую, как и мой герой. Я не хотел бы терять свое достоинство и показывать ребенку, что дрожу над какими-то тряпками или объектами, когда весь мир катится к концу.
Каким было ваше детство?
Наверное, вы ожидаете услышать, что летом я ездил в Прованс к бабушке? Ничего подобного не было. В детстве я предпочитал проводить каникулы подальше от родителей и других родственников. Чаще всего ездил в летний лагерь, где вместе с другими ребятами занимался альпинизмом или греблей на каноэ. Я всегда предпочитал общаться с людьми своего возраста. В Париже у меня тоже была компания друзей, с ними мы гоняли на роликах. Мне нравилось рисковать и скрывать свои глупости от родителей. Наверное, в детстве все мы думаем, что будем жить вечно, поэтому я гонял, как безумный, на самокате, висел вниз головой на роликах. Я рос на Правом берегу Сены. А между Правым и Левым берегами было соревнование, кто круче. Считалось, что на Левом берегу обитают снобы и богачи, а на Правом — те, кто их не любит и к жизни относится проще.
Разве вы сейчас живете не на Левом берегу?
Да, только берега уже не соревнуются. У парижан другие проблемы. Они думают, как захватить пригороды. Война идет и между велосипедистами и автомобилистами. А жители центра стали похожи на ископаемых, которые существуют на радость туристам: все дома, улицы и мосты выглядят словно экспонаты в музее. Париж стал слишком дорогим, особенно для молодых людей или тех, кто не добился успеха. Люди уезжают в пригороды. Иногда и я устаю от Парижа, ведь я здесь родился и прожил всю жизнь. Но стоит надолго отлучиться из города, и моя любовь к нему пробуждается.
Каких клише сегодня уже не увидеть в Париже?
Нет кинематографичного Парижа из старых фильмов. В ресторанах, где когда-то весело пили и курили, теперь запрещено дымить, французы отказываются от сигарет, а многие уже и не выпивают. Раньше у нас дома был ритуал: закончить день бокалом красного вина. Сегодня по вечерам мы наливаем себе чай. Еще во французских фильмах прошлых лет любили показывать виды Парижа. Сегодня так снимают лишь американцы. В моих фильмах вы не обнаружите ни одного открыточного вида. Мне нравится находить в городе новые места.
Вы начали работать над фильмом еще до пандемии. С какими трудностями пришлось столкнуться во время локдауна?
Когда начался карантин, я попросил друга снять меня на телефон на пустых улицах Парижа. Некоторые из этих сцен вошли в картину. Но основные съемки пришлось отложить.
К сожалению, когда началась пандемия, повсюду слышались скептические комментарии, такие же мы слышим, когда речь заходит о глобальном потеплении. Никто не хотел верить в серьезность проблемы. Потребовалось много времени и жертв, чтобы люди осознали опасность. Мне самому начало казаться, что природа создала ковид, чтобы убить людей и восстановить на Земле баланс. У меня развилась паранойя. К счастью, я успокоился.
Изменилось ли что-то с тех пор, как вы начали снимать фильмы?
Я родился за камерой, а едва появившись на свет, сразу попал в кадр. За камерой, перед ней — какая разница! У нас другая традиция со времен Мольера: ты сам и автор своих произведений, и постановщик, и исполнитель. Любой творческий человек может стать режиссером.
Французы не придают большого значения этой профессии, однако сами режиссеры, когда снимают картины, считают себя богами.
Вы тоже?
Конечно, но только когда снимаю. Потом я снова становлюсь нормальным. Знаете, есть такое высказывание: «Когда я снимаю фильм, то я бог, когда монтирую его, я плачу за свои грехи». А еще есть моя собственная мудрость: «Никогда не пей кофе с человеком, который снимает фильмы». Он будет говорить только о своей картине. Поэтому, когда мои друзья снимают фильмы, я с ними не встречаюсь.
Вашу супругу Летицию Касту вы сняли уже в двух фильмах. Ей сложно жить с режиссером?
Очень. Я одержим работой. Наш первый фильм стал для Летиции тяжелым испытанием. Впоследствии я даже извинился и пообещал, что во время следующих съемок не буду ей слишком докучать. Однако моя жена — сильная женщина. Если ей что-то не по душе, терпеть она не станет. Мне повезло, всю жизнь я был окружен сильными женщинами, которые были старше меня. Мир, в котором все решает женщина,— это мой мир. Он мне нравится. Конечно, это не значит, что я слепо следую каждому совету и у меня нет своего мнения. Просто, когда нужно принимать важные решения, я больше полагаюсь на инстинкт женщин, чем на советы друзей-мужчин.
Это правда, что, когда отец — режиссер, сыну легче снимать фильмы?
С отцом-режиссером легче снимать картины, но с ним труднее жить. Может быть, он научил меня технике, но когда мы дома, то постоянно выясняем отношения.
Собираетесь продолжать его традицию авторского кино?
Мне интересны эмоции, драматургия. Но название «авторское кино» мне кажется устаревшим. Мне больше по душе определение «личный кинематограф».