Добытие определяет сознание
Дмитрий Козлов об особенностях развития российских нефтяников
В 2022 году российские нефтяники готовятся восстановить добычу до доковидных значений и заработать на росте цен, которые могут вернуться к уровням 2012 года. Страшилки об энергопереходе, существенно повлиявшие на политику западных мейджоров и отвратившие их от новых инвестиций в Россию, по наблюдениям обозревателя отдела бизнеса Дмитрия Козлова, на стратегиях отечественных игроков никак не отразились.
Обозреватель отдела бизнеса «Ъ» Дмитрий Козлов
Фото: Глеб Щелкунов, Коммерсантъ
Обозреватель отдела бизнеса «Ъ» Дмитрий Козлов
Фото: Глеб Щелкунов, Коммерсантъ
Нефтяная отрасль прожила 2021 год очень спокойно, плавно восстанавливая добычу и прибыль вслед за повышением квот ОПЕК+ и ростом цен на нефть. Последние, впрочем, увеличились даже не так сильно, как можно было бы ожидать,— всего на 50%, тогда как цены на уголь и газ взлетели в разы. Факт, что у ОПЕК+ по-прежнему есть более 3 млн баррелей в сутки свободных мощностей, которые должны быть запущены в течение 2022 года, сдерживает рост котировок.
Главный вопрос для российских нефтяников теперь такой же, как и для мировой индустрии: что произойдет, когда сделка ОПЕК+, казавшаяся вечной, завершится.
Еще год назад представлялось, что профицит предложения на рынке нефти сохранится на долгие годы. Теперь производители нефти приводят все больше аргументов, почему ее цена должна увеличиться, указывая на недоинвестирование отрасли в последние пять лет, что не позволит удовлетворить растущий спрос.
Даже российские компании с их сравнительно низкой себестоимостью добычи в 2022 году должны будут приложить неординарные усилия, чтобы выйти на уровень производства 2019 года: свободные добычные мощности исчерпаны. В середине ноября вице-президент «Роснефти» Отабек Каримов допускал рост цены до $120 за баррель, аналогичные сценарии есть и у крупных западных инвестбанков.
Последний раз цены были такими ровно десять лет назад, в 2012 году. Именно тогда российские нефтяники предметно задумались об освоении арктического шельфа, а «Роснефть» договорилась о покупке ТНК-ВР. Теперь рост добычи в РФ возможен только с опорой на собственные силы.
Энергопереход уже сделал индустрию токсичной для крупных западных инвесторов даже в большей степени, чем санкции 2014 года.
В 2021 году первые тревожные звонки прозвучали, когда суд в Гааге обязал ключевого иностранного партнера «Газпром нефти» Shell сократить выбросы углерода на 45% к 2030 году. Это может не только ограничить развитие новых проектов в РФ, но и в теории повлечь выход из уже имеющихся активов. Другой пример касается партнера «Роснефти», американской ExxonMobil: ее миноритарный акционер хедж-фонд Engine No.1, активно продвигающий ESG-повестку, провел нескольких человек в совет директоров, что заставило компанию объявить о политике снижения выбросов СО2. Испанская Repsol, объявившая о таких же целях, недавно приняла решение выйти из активов в РФ.
Фактическая невозможность найти крупных иностранных партнеров заставляет российских игроков пытаться сотрудничать между собой. «Газпром нефть» и ЛУКОЙЛ уже создали паритетное СП по разработке Тазовского месторождения на Ямале. Ведь, в отличие от европейских мейджоров, российские нефтекомпании не собираются отказываться от прежних планов по росту добычи нефти. Корректировки стратегий, объявленные в этом году, касаются лишь нюансов.
Так, «Газпром нефть» планирует увеличивать в своей добыче долю газа, у которого углеродный след меньше. ЛУКОЙЛ, у которого крупный нефтеперерабатывающий бизнес в Европе, намерен инвестировать там в ВИЭ-генерацию. Однако это не мешает компании приобретать нефтегазовые активы в других регионах — например, в Азербайджане, где ЛУКОЙЛ увеличил долю в проекте Шах-Дениз.
Скептическое отношение российских нефтяников к энергопереходу объяснимо и, по крайней мере в обозримой перспективе, выглядит оправданным: в ближайшие годы мир столкнется скорее с нехваткой, чем с избытком нефти. Однако экологическая повестка уже так просто не исчезнет, и компаниям придется постепенно к ней приспосабливаться, особенно если инициатива ЕС по углеродному налогу приведет к более или менее всеобщему взиманию платы за выбросы СО2. Пока что способы, предлагаемые для решения проблемы — производство водорода и закачка СО2 в пласт,— выглядят технологически и экономически неоднозначными.
Причем, в отличие от европейских коллег, российскому нефтегазовому бизнесу в этом отношении наивно было бы ждать существенной помощи от государства. У того свои проблемы, связанные с энергопереходом,— глава Минфина Антон Силуанов уже призвал увеличить объем резервов в ФНБ до 10% ВВП под предлогом того, что в начале 2030-х годов налоговые поступления от нефти и газа начнут снижаться. Если в 2022 году цены на нефть существенно вырастут, нельзя исключать, что власти предпримут новое упреждающее наступление на доходы нефтяников — в последнее время логика налоговых изъятий мало связана с непосредственными нуждами бюджета.
