Удивительно, если вспомнить, что изначально дискуссия о возможности слияния двух из трех существующих в России внебюджетных фондов — Пенсионного фонда и Фонда социального страхования — в правительстве и экспертных кругах возникла, в первую очередь, в связи с перспективой изменения организационно-правового статуса такой новой организации. В своем текущем виде он перестал устраивать всех достаточно давно. Профсоюзы и работодателей — потому что не позволял им принимать достаточное, на их взгляд, участие в процессе управления фондом и размером тарифов, а также потому что относил пенсионные накопления к государственной собственности, а не к собственности граждан. Правительство — потому уже тогда Пенсионный фонд работал не только по страховым принципам, но также являлся и исполнителем ряда социальных обязательств правительства. Например, занимался выплатой материнского капитала, а следовательно, зависел от трансфертов из федерального бюджета и был бы более удобен в управлении в качестве, например, казенного учреждения (подробнее см. “Ъ” от 18 декабря 2014 года). Впрочем, будучи зафиксированными даже на уровне поручений вице-премьера, эти дискуссии ни к чему не привели — и в последний момент, например, вариант с преобразованием ПФР в публично-правовую компанию был отвергнут Минтрудом в пользу организационно-правовой формы внебюджетного фонда (подробнее см. “Ъ” от 28 января).
Анастасия Мануйлова
Фото: Юрий Мартьянов, Коммерсантъ
Анастасия Мануйлова
Фото: Юрий Мартьянов, Коммерсантъ
Она, в свою очередь, не предлагает в управлении теперь уже объединенного Социального фонда никаких принципиальных новшеств — разве что за исключением появления Наблюдательного совета с участием представителей социального партнерства. Впрочем, пока неясно, как именно он будет работать, и какие конкретно вопросы все же попадут в его компетенцию. Так-то, с формальной точки зрения, право участвовать в управлении политикой социального страхования профсоюзам и бизнесу гарантировал и основной закон о соцобеспечении в РФ.
Таким образом, пока создание нового единого фонда выглядит просто как дань технологической необходимости — действительно, зачем же вам два председателя на одну общую базу данных о застрахованных и о положенных им социальных выплатах и льготах. Еще и если все в ней автоматизировано – что там считать в четыре руки? Даже если рассматривать как реалистичную перспективу назначения на пост нового фонда какого-нибудь политического тяжеловеса (хоть мужского рода, хоть женского) — даже в новом качестве Социальный фонд скорее убавит ему политического веса, чем прибавит возможностей, и в этом смысле за три года ничего не изменилось.
Однако откладывание выбора идеологической конструкции нового фонда само по себе является выбором, и об этом не стоит забывать. Это выбор можно понять, и даже довольно легко: политическая стоимость практически любых преобразований в пенсионной сфере после повышения пенсионного возраста может выглядеть слишком высокой, как все время до 2018 года выглядела стоимость реформы по монетизации льгот. В конце концов, нет у нас возможности в обозримой перспективе провести еще один Чемпионат мира по футболу, чтобы хоть как-то сгладить возможные негативные впечатления. Вот случится у нас в 2030 году Всемирная универсальная выставка — вот тогда и о новых реформах форм и поговорим.
Вообще же, если продолжать эту линию рассуждения, легко можно себе представить, что главный аспект этой реорганизации — исключительно филологический. Возможно, создание Социального фонда идет в этот раз так легко, поскольку с внешней точки зрения оно приведет к значимому результату — исчезновению упоминаний о Пенсионном фонде. Чтобы и духу этого прилагательного — «пенсионный» — в заголовках не было!