Рождение антиутопии из духа войны

«Крокодил» Луи-Клода де Сен-Мартена, созданный в 1792-м и опубликованный в 1798 году,— незаконный отпрыск в семействе утопий. Это салат из несовместимых компонентов. Полное название: «Крокодил, или Война между добром и злом, случившаяся в царствование Людовика XV, эпико-магическая поэма в 102 песнях». Поэма исполнена в прозе, хотя иногда автор переходит даже и на стихи. Она включает в себя памфлеты против науки, трактаты по нумерологии и семиотике, целомудренный роман о единении двух душ, детектив о раскрытии заговора дамы, пользующейся влиянием в свете, и господина из Египта, не названных по именам, подробное описание техники и динамики городского восстания, соображения по внешней политике Франции, Англии и Испании и сцены космических катастроф. Однако в этой мешанине присутствуют явные ингредиенты утопии. Читателя в поэму вводит рукопись, найденная неким французом в палатке со скелетом автора, англичанина, который написал, но не успел передать текст людям,— обычный утопический зачин. И там есть вечный город Аталанта с домами профессора нравственности, правителя, философа, врача, школой, храмом Истины и домом Иерофанта, фигуры пренеприятнейшей.

Выйти из полноэкранного режима

Развернуть на весь экран

В общем-то, сюжет сводится к тому, что в Париже появляется крокодил, который проглотил бы весь город с горожанами, если бы не сопротивление сил веры и добра. Сюжет этот русскому читателю знаком по сказке Корнея Чуковского. Хотя никаких указаний на то, что Корней Иванович был знаком с поэмой Сен-Мартена, я не нашел, сходство коллизий говорит само за себя. Не уверен, что Чуковский, даже при своем невероятном любопытстве и эрудиции, дошел до чтения Сен-Мартена, но он мог знать об этом произведении от Бориса Лемана, поэта, музыканта, ученого, заметной фигуры до- и послереволюционного Петербурга. Тот был знатоком Сен-Мартена, написал его биографию, был деятельным участником воссоздания мартинистской версии русского масонства и секретарем Русского антропософского общества.

В этом есть дополнительная сложность в понимании «Крокодила». Сен-Мартен — один из столпов европейского масонского движения XVIII века, ученик Мартинеса де Паскуалли, член ордена избранных коэнов и человек, чье наследие вдохновило на создание ордена мартинистов Папюса, неудачливого консультанта Николая II. Соответственно, «Крокодил» трудно не понять как масонскую шифровку, а имея в виду идею Сен-Мартена о том, что истинное знание не может быть высказано словами и понято непосвященными,— как шифровку, дешифровке не поддающуюся. Как человек, далекий от истинного знания, я должен честно признаться, что я этого произведения не понял как должно. С другой стороны, его и те, кому должно, не то чтобы поняли. В кругах посвященных это позднее, последнее произведение Сен-Мартена рассматривается как «ошибка учителя», что открывает возможности для профанного прочтения. Впрочем, может быть, в этой возможности ошибка учителя и заключается.

Выйти из полноэкранного режима

Развернуть на весь экран

Добавлю к этому, что вопреки тому, что можно было бы ожидать с такими вводными, это живо написанное и местами очень смешное произведение. Рукопись, написанная англичанином, ставшим скелетом, содержит в себе следующий рассказ. Тот плывет с эскадрой мимо мыса Горн в жуткую бурю и видит в море здание некого парламента. В здании 1100 дверей, они все перед ним открываются, там 1100 табуреток, на которые прилетают столько же злых духов. Они открывают дебаты относительно того, как помочь англичанам преодолеть бурю, чтобы обеспечить их победу над испанцами, которая впоследствии обеспечит победу над Францией, а это важно в рассуждении мистических перспектив — Франция в будущем сломает «мельницу времени», необходимую Крокодилу. Дух в короне, увенчанной крокодилом, дебатами и руководит. Происходит длинная дискуссия с язвительными выступлениями духов разных партий, буря меж тем идет и идет. Большинством в один голос принимается предложение, воспользовавшись перегонными кубами, трансформировать ярость бури в капли, которые, пролившись в волны, их усмирят. Духи вскакивают с табуреток, сами себя превращают в перегонные кубы и стройными кубами летят в небо перегонять ярость бури. Но проигравшее меньшинство, предлагавшее бороться с бурей цепями Ксеркса, которыми тот высек море, саботирует решение парламента. Они создают из себя кубы, но со змеевиками, не подходящими задаче перегонки бури. Иные слишком узкие, так что ярость бури через них не пропихивается и выплескивается обратно, а иные слишком широкие, так что возгонки не получается и ярость обрушивается на волны непереработанной. Половина флота гибнет, а герой с мыса Горн попадает в Южную Америку. Он проходит ее пешком, записывая по дороге впечатления, доходит до Французской Гвианы и там уж гибнет в палатке со своей рукописью. Все это успевает произойти на протяжении страниц восьми, а в поэме их несколько сотен.

Если попытаться сформулировать, что происходит с ингредиентами утопии, включенными в этот фантастической салат, то можно сказать, что ей плохо. Город Аталанта, находящийся во чреве Крокодила, пребывает в вечности, но это крайне неприятная вечность, навеянная впечатлениями от недавних для Сен-Мартена открытий руин Помпей и Геркуланума. Только Аталанта, будучи, в отличие от них, поглощенной не вулканом, а Крокодилом, сохранила все живые тела в неизменности вследствие отсутствия кислорода — автор подробно объясняет, как это останавливает процесс разложения, что несколько напоминает повествования российских археологов об открытии берестяных грамот, донесших до нас мысли и чувства древних новгородцев. Сходство усугубляется тем, что при поглощении Крокодилом сохранились не только здания и тела жителей Аталанты, но и их слова, которые как-то висят в воздухе. Во всяком случае положительный герой Урдек, который поглощен Крокодилом во время обороны Парижа и, скитаясь по его внутренностям, находит город, их воспринимает, что фиксирует прикрепленный к Урдеку заботливой возлюбленной Рахилью особый прибор под названием психограф. Практически все жители Аталанты обсуждают темы медицины, физики, семиотики, математики, при этом несут какую-то чушь и глубоко несчастливы (за исключением профессора нравственности). У них нет никакой свободы, кроме свободы следования злу, их терзают телесные и духовные немощи, они вынуждены говорить не то, что думают и чувствуют (а это тоже видно внутри их тел). Эта их беда происходит потому, что их знания, мысли и чувства искажены гнусным Иерофантом, а тот, в свою очередь, оказывается порождением 12 обезьян, которые суть не обезьяны, а прислужники Крокодила, к тому же духи.

Это не столько утопия, сколько антиутопия, еще не родившаяся, а рождающаяся на глазах. Причем дело здесь не столько в живописании несчастий, которые должны претерпевать жители Аталанты (мы лишь видим, что им нехорошо), сколько в том, что ложные принципы, из которых они происходят,— это научное знание. Этот мотив повторяется в поэме множество раз, даже с навязчивостью. Чрево Крокодила — это не один город, а целая страна, там есть еще множество разных негородских областей, где пребывают целые народы, и те же прислужники Крокодила все время пытают вновь прибывших (а это по некоторым признакам души умерших, придерживающиеся материалистических взглядов) относительно последних открытий в области физики, химии, математики, медицины, экономики, причем малообразованным душам приходится совсем туго, а достаточно сведущие выдают противнику все тайны о последних разработках под страхом ужасных пыток. Надо сказать, что для мистика и спиритуалиста Сен Мартен, юрист по образованию и офицер по роду занятий, вполне энциклопедически образован, все, что там у него говорят материалистически ориентированные души, находится на уровне развития естественных и политических наук его времени. Причем приспешники Крокодила, вызнавая эти сведения, их систематизируют, искажают и отсылают обратно на землю в виде писем, хотя не сказано, кому и как их посылают, но это дело духовное. В самом Париже во время нашествия Крокодила беспрерывно заседает Академия наук, где идут попытки объяснения того, что происходит, а апофеозом поэмы является, наоборот, обращение Крокодила, принявшего вид пылевого столпа, к специально вызванной на поле битвы между добром и злом Академией. В шести песнях Крокодил излагает краткий курс наук и истории, сообщая, что ключи от всех этих знаний как раз у него.

Нужно, вероятно, обратить внимание на даты. Сен-Мартен написал эту поэму прямо во время Французской революции, и впечатляющие сцены городского бунта, слухи и толпы, движущиеся по телу города, ощущение какого-то захватывающего ужаса от того, что привычный мир рушится, и неясно почему, но ясно, что неминуемо (а это мелкие невидимые крокодилята гадят), вдохновлены этими впечатлениями. Французская революция с ее ужасами и казнями была ясной демонстрацией того, как и куда преобразуется жизнь под воздействием науки Просвещения. Сен-Мартен не был противником революции, но при этом, как любой человек, ищущий благого пути в годы хаоса, считал, что дело пошло куда-то не туда, и более чем кто-либо был убежден, что пошло не туда вследствие опоры на принципы Просвещения. Ровно это, собственно, и создает в его поэме эмбрион антиутопии.

Не касаясь эзотерического масонского знания, можно просто сказать, что картина мироздания в нем предполагает наличие двух миров, которые мы знаем как материальный и духовный. Они сталкиваются в человеке и тянут каждый в свою сторону — это банальный тезис. Не вполне банальными тут являются два аспекта. Первый заключается в том, что материальный мир на самом деле не материален, а является эманацией низших астральных энергий, управляется ими в соответствии с их волей, и это воля злая. Ее принципом является постоянное изменение, рождение и разрушение, которое в данном произведении называется «мельницей времени» и в котором несколько таинственным образом оказываются заинтересованы англосаксы. Второй — в том, что материалистическая наука Просвещения, физика, химия, медицина, изучающая именно этот материальный мир так, что высшее духовное начало, воля добра, выносится за пределы рассмотрения, является служением низшим астральным энергиям, и чем больше их успехи, тем это служение истовее.

Сен-Мартен не жалеет красок для описания ничтожества науки, выдавая фрагменты, которые выглядят то ли постмодернистским волапюком, то ли цитатами из Рабле. Вот как, например, у него звучит отчет Академии о явлении Крокодила в виде говорящего столпа на Песчаной равнине:

«Господа, прическа императора Коммода, если обратиться к тому ее описанию, которое оставил нам Лампридий, была вещью удивительнейшей на свете. <…> Ведь дифференциал тангенса угла равен дифференциалу этого угла, поделенного на квадрат его косинуса. Потому как, если даже вы нас пошлете на Песчаную равнину собрать сведения о явлении, которое люди, без сомнения, назовут чудом, то ведь оттого не меньше к месе и парамесе должна будет добавлена парагога-просламбаноменос, как нас тому учит „Малый Альбер". <…> Даже не прибегая к ученым коллекциям аббата Муратори и святого отца Монфокона, неужели нет у нас надежного свидетеля — целого Тевтонского ордена и грамматики Ресто? Разве не известно нам, что логарифм от всех чисел, кроме единицы, имеет бесконечное множество воображаемых значений, так как вне единицы и не могут существовать какие-либо реальные значения? <…> Кондильяк и Клод Бонне, не столь мудрые, как „Гептамерон" и знаменитый барон Веруламский, возжелали так спаять все вещи и спутать их, что если верить им, то и различать ничего не надо, раз нет самого различия. В „Золотом осле" Апулея, принесшем Клеманс Изор в Чесапикский залив, можно видеть, что материалы растительного царства часто являют нам качества царства минерального, а как мы убедились с помощью своих опытов на растениях, царство животное вполне может быть причастно качествам растительного».

Некоторой проблемой является то, что истинное знание, которое позволяет увидеть мир не с позиций материалистической науки, но как эманацию высших энергий, выглядит не то чтобы как-то принципиально лучше, чем эта галиматья. Из учения де Паскуалли Сен-Мартен безоговорочно принимал нумерологию последнего, ее фрагменты выглядят следующим образом:

«Началом и концом, причиной и целью, истоком и устьем всего мироздания является единый Бог, божественное единство, к которому отсылает единица, она же десятка (здесь и далее в двузначных числах определяется сумма двух чисел для оценки всего числа: 10 = 1 + 0 = 1). При желании легко увидеть, что десятка заключена в четверке (4 = 1 + 2 + 3 + 4 = 10 = 1), числе, особо почитаемом Паскуалли, „заключающем и завершающем четыре божественных силы Творца, заключенных в совечной десятке". Если четверка, заключающая в себе единство, единицу, есть число божественное, то девятка, наоборот, число демоническое».

(Матвей Фиалко. Жизнь и учение Луи-Клода де Сен-Мартена: путь к «Крокодилу»)

Но эти два абсурда различаются генезисом. Волапюк Академии — это проект новоевропейской науки, проект Просвещения, проект Бэкона, которого Сен-Мартен вспоминает в процитированном фрагменте как барона Веруламского. Эзотерика Паскуалли — это наследие ренессансного герметизма, пифагорейской магии чисел, кабаллистики, проекта Джордано Бруно и Кампанеллы, которые строили ренессансную утопию, проекта Иоганна Валентина Андреа, одного из основателей ордена розенкрейцеров, вдохновлявшего Паскуалли на создание ордена избранных коэнов. И в этой традиции Сен-Мартен производит новацию, касающуюся не столько ее содержания, сколько формы существования этого наследия.

Силы добра в «Крокодиле», которые в итоге побеждают,— это некое Общество Независимых, возглавляется оно мадам Арев (анаграмма от Вера). «Она жила повсюду — везде было и ее собственное Общество Независимых, которое, по правде говоря, должно было бы носить имя Общества одиночек, ибо всякий человек в себе самом носит это общество. <…> Это общество в корне отличалось от всех иных, доселе известных, будучи даже и не обществом вовсе, не стоит использовать слово „собирать" в его отношении в том смысле, в каком его обычно понимают. По этой причине, хотя я живописую вам здесь Мадам Арев „собирающей" вместе разных членов своего Общества Независимых, не менее правдивым будет и то, что они вообще не собирались! Это мнимое заседание организовывалось каждым членом его самостоятельно, где бы он ни находился, не будучи привязано ни к какому-либо краю, ни к определенному регламенту, ни к некому заранее отведенному для него ограниченному месту».

Это Общество Независимых и есть новая утопия, она же орден мартинистов, прообраз будущих масонских лож и антропософских обществ. Классическая утопия, основанная на науке, преобразующей общество посредством публичного государства, превращается в поэме в антиутопию, а новая превращается в оксюморон «сообщества одиночек», людей, которые не связаны друг с другом в общество никакими связями, кроме мистических. Их знания оказались отринуты обществом, государством и церковью как лженаука. В ответ они отказали любым публичным общественным институтам в способности к позитивному действию. К добру можно прийти поодиночке, а вместе, вероятно, только в Конвент.

При известном отстранении, свойственном непосвященному, вглядывание в цифры, знаки и знамения выглядит психическим расстройством. Нам, однако, легко представить себе не смысл самих высказываний Сен-Мартена, но суть переживания человека, в мозгу которого они крутятся, если вокруг Революция или вроде того. Мир обрушился, пространство заполнено пылью, фрагментами взорванного прошлого и вонью поднимающихся нечистот. Ползут слухи, горожане расхватывают продовольственные запасы, кричат пропагандисты, мудрецы истерично восклицают, что они над схваткой, на улицах лежат трупы. Ваши знания, рациональные основания жизни, расчеты и планы превращаются в пыль, не на что опереться, все, что происходит из общества, вас окружающего,— это стремящееся пожрать вас зло. Что можно этому противопоставить?

Собственное одиночество в удержании добра. И может быть, надежду, что такое одиночество ты противопоставил не один. По-моему, это понятное чувство, а хватит ли тебя на такую утопию — ну это, как мы знаем теперь, вопрос без ответа.

Подписывайтесь на канал Weekend в Telegram