На главной сцене Берлинского театрального фестиваля (Berliner Festspiele) показали новую версию ставшей уже классикой оперы Филипа Гласса «Эйнштейн на пляже» (1976). Смельчаки, посягнувшие на «наше все» постдраматического театра,— режиссер Сюзанна Кеннеди и художник Маркус Зельг. Их спектакль — копродукция Театра Базеля с Венским и Берлинским фестивалями. Всматривалась, вслушивалась и бродила среди то ли постземных, то ли марсианских пейзажей Алла Шендерова.
Фото: Ingo Hohn / Berliner Festspiele
Фото: Eike Walkenhorst / Berliner Festspiele
Фото: Ingo Hohn / Berliner Festspiele
Фото: Eike Walkenhorst / Berliner Festspiele
Как выяснилось, жизнь первого «Эйнштейна на пляже» — спектакля Роберта Уилсона, поставленного в 1976-м, принесшего ему и Глассу славу гениев и много раз обновлявшегося,—закончилась именно на сцене Haus der Berliener Festspiele. Именно здесь в 2014-м его сыграли последний раз (см. об этом “Ъ” от 14 марта 2014 года).
Придуманная Уилсоном в соавторстве с аутичным подростком Кристофером Ноулзом и хореографом Люсиндой Чайлдс гипнотическая, вводящая в транс и сопровождающаяся медленными, как бы ритуальными движениями опера опередила свое время лет на пятьдесят.
Главное, что сделали теперь Сюзанна Кеннеди и соавтор всех последних ее работ Маркус Зельг,— нашли форму: абсолютно современная партитура как влитая вписалась в основанные на 3D-моделировании и видеодизайне фрактальные декорации, где каждый элемент состоит из повторений одного и того же рисунка. Воплощенная мечта сюрреалиста (так дословно говорил о спектаклях Уилсона Луи Арагон): четыре акта, части с названиями «Поезд», «Суд», «Тюрьма», «Танец», «Космический корабль», между ними так называемые knee plays. Но ни тюрьмы, ни суда, ни линейного повествования в представлении не будет, а под «knee plays» подразумеваются сочленения актов, или интермеццо.
В этой опере вообще все не так, как вы подумали — или, наоборот, все так: расчет на то, что зритель, впав в транс, вчитает в действие что-то свое. Пятьдесят лет назад в театре это было, мягко говоря, в новинку — в этом уязвимость, но и сила спектакля Уилсона, который шел пять часов, давая зрителю полную свободу не только воображения, но и перемещения: из зала можно было выходить и входить, когда хочешь. Как он затягивал, можно судить по факту, что Уилсон-старший, юрист, нечасто посещавший театр в родном Техасе, просидел все действие как пришитый, хотя был заядлым курильщиком.
Сюзанна Кеннеди делает «Эйнштейна» иммерсивным: зрители могут остаться в зале, но лучше подняться на сцену, где фиксированное место — оркестровая яма — есть только у музыкантов базельского Ensemble Phoenix. Берлинские перформеры и певцы из Basler Madrigalisten Raphael Immoos и примкнувшие к ним зрители ходят по вращающемуся сценическому кругу. Вечное движение можно прервать, присев на камушек — элемент декораций, обтянутый тканью с доисторическим фрактальным узором.
Среди схожих «камушков», только виртуальных, можно побывать на инсталляции «I am». Получасовое VR-путешествие, сделанное Кеннеди и Зельгом при участии видеоартиста Родрика Бирстекера (Rodrik Biersteker) год назад в Токио, стало прологом к спектаклю, который происходит в соседних залах.
По большому счету, прологом к «Эйнштейну» можно назвать все последние работы Кеннеди, сделанные в соавторстве с Зельгом. Вот и в недавней «Jessica — an Incarnation» («Фольксбюне», 2022) прорицательница Джессика совершает путешествие то ли в свои прошлые жизни, то ли в виртуальный мир — так Кеннеди пытается препарировать и воспроизвести в театре то, что происходит в сознании у тех, кто проводит большую часть жизни у компьютера. В ее «Трех сестрах» (на сегодня это, пожалуй, лучший спектакль Кеннеди и единственный, показанный в России — на фестивале NET в 2021 году) происходящее на сцене мимикрировало под картинку дисплея и даже норовило распасться на пиксели.
Теперь же в «I am» зритель попадает в небольшой лабиринт, состоящий из множества плазменных панелей. Выбрав один из закутков, надевает 3D-очки и наушники, встает на нарисованную на полу платформу и въезжает на ней в доисторический лес, где травинки, кусты и внезапно вспыхивающий костер не прикреплены к земле, но все так ярко и таинственно, что не поверить нельзя. После леса — трип на то ли марсианский пляж, то ли земные руины. Похожие видеотрипы «назад, в будущее» пробовала отечественная группа «AES+F», но «I am» куда совершенней технически: тут зритель, стоя на месте, пребывает в уверенности, что постоянно движется, а от мнимых подъемов и спусков в самом деле кружится голова.
Кратер, линза гигантской подзорной трубы, следы наскальной живописи, павильон оракула, испещренный математическими формулами,— все, что мы видели в VR-очках, появится в «натуральную» величину в декорациях к «Эйнштейну». Среди постземных пейзажей станут расхаживать перформеры и, уставившись вам в глаза, распевать ангельскими голосами знаменитое «One — two — three — four — five — six — seven // Do — Re — Mi…». Человеческое измерение происходящему придаст живая козочка (привет Уилсону, в его «Взгляде глухого», говорят, был козлик), мекающая на веревке. И искусственный костер, вспыхивающий у шатра, напоминающего палатку туриста,— к нему, следуя древнему инстинкту, начнут жаться зрители.
Изумительно исполненная музыка Гласса и фантастические, меняющиеся с помощью проекций пейзажи затягивают. Три с половиной часа публика ходит за перформерами, словно за дудочкой крысолова. Есть и необходимая доля феминизма — партию Эйнштейна, то есть соло на скрипке, играет голландская скрипачка Диаманда Драмм. И смутная тревога, заметно ощущаемая лишь в предфинальной реплике: «Я чувствую, земля движется, я чувствую, она падает».
Чего нет, так это яркой хореографии: для Уилсона ее придумала великая Люсинда Чайлдс, давшая зрителю буквально ощутить, как время связано с пространством,— у нее каждое движение долго повторялось, постепенно меняясь и перерождая всю мизансцену. Вот поэтому от легендарного спектакля нельзя было оторвать глаз: впадая в транс от музыки и цепенея в ожидании, ты знал, что произойдет метаморфоза,— и пытался за ней проследить. Что-то подобное намечено в новом «Эйнштейне», но великой хореографию Ишель Мендосы Эрнандес (Ixchel Mendoza Hernandez) не назовешь. Впрочем, чтобы оценить такие тонкости, зритель должен смотреть на сцену не отрываясь — но современный человек, как следует из последних работ Кеннеди, живет в мире своего смартфона, иногда отрываясь, чтобы посмотреть на сцену. Не то чтобы для всякого театра и всякого фестиваля это аксиома — но если эту диспозицию принять, то в новом спектакле Кеннеди все придумано идеально