Ухо, зубы, сон
«Уховертка»: боди-хоррор в декорациях межвоенной Европы
В прокат выходит «Уховертка», новый фильм Люсиль Адзиалилович, жены и соавтора Гаспара Ноэ. Поклонница Магритта и де Кирико, на этот раз Адзиалилович экранизирует прозу британского художника Брайана Кэтлинга, вставляет детям ледяные зубы и всматривается в посттравматические пейзажи Европы, пережившей Первую мировую.
Фото: BFI Film Fund; Film 4; Petit Film
Фото: BFI Film Fund; Film 4; Petit Film
«Фильм, который вы собираетесь смотреть, рожден под счастливой звездой»,— оптимистично доносит закадровый голос еще до начала титров. Но первые же сцены заставляют в этом усомниться. Все начинается с темной комнаты, то ли подпольной медицинской смотровой, то ли импровизированного зубоврачебного кабинета, где кривоватый мужчина по имени Альберт ставит своими прокуренными пальцами зубные протезы красивой девочке Мие. Протезы эти не простые, а ледяные, чтобы Миа смогла прожевать свой ужин — тарелку желтой каши со стаканом молока; только что Альберт снял с лица девочки странный намордник с двумя крошечными мензурками для сбора слюны: из нее Альберт и морозит лед каждый божий день для новых протезов.
В первые бессловесные полчаса режиссер Люсиль Адзиалилович не отрывает глаз от двух главных героев — беззубой крошки (Романа Хемеларс) и ее сморщенного опекуна (Пол Хилтон): они меняют протезы, едят и рассматривают таинственный красный свет в пейзаже с мрачным дворцом, а еще он наслаждается своей коллекцией цветных бокалов, пока она играет свернутыми из старых газет игрушками. И кажется, что так будет всегда, пока однажды не раздается телефонный звонок.
Зритель вправе ждать, что звуки человеческой речи привнесут хоть какую-то ясность в происходящее. Но нет, не изменится ни взятый авторами темп, ни тщательно выверенная желтовато-зеленая цветовая гамма, ни эмбиентный саундтрек, ни сюрреалистическая логика действий, предпринимаемых героями — то ли сомнамбулами, то ли манекенами. Разве что милостиво покажут заглавное насекомое — ту самую уховертку, о которой ходит несправедливая легенда, будто она обожает селиться в человеческом ухе. Не верьте — несмотря на устрашающий вид, это весьма предсказуемая тварь. Чего не скажешь об остальных персонажах.
Фото: BFI Film Fund; Film 4; Petit Film
Фото: BFI Film Fund; Film 4; Petit Film
Фото: BFI Film Fund; Film 4; Petit Film
Фото: BFI Film Fund; Film 4; Petit Film
Фото: BFI Film Fund; Film 4; Petit Film
Фото: BFI Film Fund; Film 4; Petit Film
Фото: BFI Film Fund; Film 4; Petit Film
Фото: BFI Film Fund; Film 4; Petit Film
В книге Брайана Кэтлинга, по которой поставлен фильм, Уховертка — это прозвище главного героя, молчаливо присматривающего за девочкой. Тоже не бог весть какое подспорье для тех, кто желает разобраться в том, что же, черт побери, все-таки происходит на экране. Загадки здесь наслаиваются одна на другую. Что за незнакомец угощает Альберта пивом в ближайшем пабе? Почему показавшейся на экране героине Ромолы Гараи вдруг режут разбитой бутылкой лицо? Зачем делает петлю время? Кэтлинг — именитый британский художник-перформер, преуспевающий в самых разных областях визуального искусства, и поэт-чернокнижник, автор «темного фэнтези», признанного такими мэтрами жанра, как Майкл Муркок и Алан Мур, и он явно писал свои произведения не для того, чтобы их расшифровывали. Таков и его довольно свежий роман «Уховертка», вышедший в 2019 году и стремительно освоенный Адзиалилович как будто без особых отступлений от текста.
Его книги похожи на липкие ночные кошмары, не пугающие даже, а оцепеняющие, удушающие читателя. Литературные критики отмечают впечатляющие свойства прозы Кэтлинга, его дар беллетриста-визуализатора, который умеет доставить дискомфорт читателю. И в лице Люсиль Адзиалилович он нашел превосходного интерпретатора своей прозы. Супруга и соавтор Гаспара Ноэ, успевшая снять несколько медитативно обскурных фильмов о завораживающе странном детстве — в ее «Невинности» (2004) маленьких учениц балетной школы привозили на учебу в гробах, а в «Эволюции» (2015) матери ставили на сыновьях эксперимент, заставляя их рожать детей,— в своей новой работе верна себе. Медленно и неправильно разворачивается в «Уховертке» перед глазами зрителя мир, которого не может быть и который очень похож на наш. В нем есть свой уют: тусклые лампы в домах, мягкие вагоны старинных поездов, твидовые пиджаки и чудесная мягкая цветокоррекция напоминают о старой доброй Европе, которую мы потеряли. (У Кэтлинга действие разворачивалось после Первой мировой в Льеже, а Альберт был ветераном.) Этот оберточный плюшевый уют вот-вот прорвется миазмами жутких наваждений — память о полученных травмах требует от тела предельной осторожности, а ожидание очередного витка насилия кричит в каждом знакомом до боли предмете. Пожалуй, как метафора хрупкости фильм понятен без перевода — дрожит хрусталь в руках Альберта, звенят разбитые бутылки, тонкие трубочки вот-вот вопьются девочке в десны. В какой-то момент подрастающей Мие заменят ледяные зубные протезы на стеклянные. Станет ли от этого ее жизнь проще?
Впрочем, не до простоты и не до объяснений. Растопить лед фильма или составить из подтаявших зубов девочки слово «вечность» вряд ли удастся. Каким-то чудом Адзиалилович удается бежать от разгадок. Два Дэвида — Линч и Кроненберг,— чьи имена неизбежно приходят на ум во время просмотра, на фоне ее медлительного макабра представляются последовательными апологетами критического реализма. Как и положено дурному сну о том, что силишься забыть, начавшаяся непонятно с чего «Уховертка» обрывается не знаком вопроса и не многоточием, а прямо посреди слова, ухая во тьму с титрами, чтобы посетить зрителя уже следующей ночью.
В прокате с 4 августа
Подписывайтесь на канал Weekend в Telegram