В германской столице стартовал Musikfest Berlin, один из крупнейших европейских фестивалей классической музыки. Он традиционно маркирует начало сезона в Берлинской филармонии, составляя свое импозантное меню из выступлений оркестров топ-класса, в меру оттеняемых оазисами камерной музыки, преимущественно новой и авангардной. На открытии побывала Гюляра Садых-заде.
Дирижер Клаус Мякеля предложил публике непривычного Малера, вписанного в контекст XXI века
Фото: Fabian Schellhorn / Berliner Festspiele
В этом году честь открытия фестиваля досталась нидерландскому Королевскому оркестру Консертгебау. За дирижерским пультом стоял 26-летний финский дирижер Клаус Мякеля. Тот самый, про которого — пока вполголоса — говорят: «Он гений».
Мякеля быстро и уверенно делает поистине заоблачную карьеру. В настоящее время он возглавляет симфонический оркестр Осло и «Оркестр де Пари». С 2022 года стал постоянным артистическим партнером оркестра Консертгебау. А с 2027 года станет полноправным главным дирижером нидерландского оркестра, продолжив дело Виллема Кеса, Виллема Менгельберга, Феликса Вейнгартена, Эдуарда ван Бейнума, Бернарда Хайтинка, Мариса Янсонса и — краткий период в истории оркестра — Даниэле Гатти. Оркестр гордится тем, что за все время его существования на посту главного дирижера сменилось всего семь маэстро — и все они были великими. Мякеля станет восьмым.
Хватка, харизма, воля, напор: как оказалось, юный маэстро, ученик легендарного Йормы Панула, точно знал, чего он хочет от оркестра и как должен звучать Малер. Завидная уверенность в своих силах восхищала, а прочтение малеровской партитуры удивляло зрелостью, точностью и бескомпромиссностью. Это было невообразимо: казалось, ну не может молодой человек 26 лет так глубоко проникнуться трагизмом Шестой симфонии со всей безнадежностью ее романной фабулы.
В манере дирижирования хрупкого юноши чудилось нечто бернстайновское: со временем, как знать, Мякеля в нового Бернстайна и вырастет — он мыслит масштабно, крупными блоками, ощущая мощное дыхание протяженной циклопической формы. Он начисто вытравил из партитуры типично малеровскую романтическую экзальтацию и сентиментальные кружева. И предложил аудитории непривычного Малера, вписанного в контекст XXI века — века жестокого и непредсказуемого.
Шестую симфонию Малера называют «Трагической», хотя это не официальное название. Малер во всяком случае его не давал, однако и не возражал, когда так называли симфонию его друзья: разумеется, у него сложилась некая внутренняя программа опуса, но он не считал нужным ее обнародовать. Симфония писалась летом, на отдыхе в Альпах в местечке Майерниг, когда в жизни Малера и его семьи внешне все было более чем благополучно: ему сопутствовал успех и на посту дирижера Венской оперы, и на композиторском поприще. И все же трудно отделаться от ощущения, что музыка Шестой уже предвещает будущие несчастья — смерть старшей дочери, неизлечимую болезнь самого Малера, войну. Герой симфонии гибнет, дух его сокрушается под натиском страшных сил, и финальный оглушительный аккорд, обрушивающийся после нескольких мгновений хрупкой тишины, звучит как коллапс всего мироздания.
Мякеля предельно заострил и подчеркнул в первой части пугающе агрессивную маршевость. На зал надвигалась хтонь, чудилось, будто, чеканя шаг, идут черные полки, за ними ползут гусеницы танков. Зловеще звучали тремоло; сокрушительные удары циклопического молота падали, сокрушая всякую надежду.
При этом Мякеля выбрал необычную последовательность частей, переставив местами анданте и скерцо. Так исполнял симфонию сам Малер, но и в концепцию дирижера такая перестановка укладывалась вполне логично: после краткой лирической передышки с отрешенным позвякиваньем коровьих колокольцев мрачное скерцо воспринималось как предвестие неотвратимой катастрофы.
Однако же открывался концерт не Малером, а симфоническим триптихом Кайи Саариахо «Орион». Сопряжение финских имен в афише концерта было предсказуемо: финские дирижеры серьезно относятся к пропаганде отечественной музыки и никогда не упускают возможности исполнить финских авторов. «Орион» был написан по заказу Кливлендского оркестра в 2002 году — почти сразу после оглушительного успеха первой оперы Кайи Саариахо «L’Amour de Loin» («Любовь издалека»), впервые поставленной на Зальцбургском фестивале и в театре Санта-Фе. Три части — «Memento mori» («Помни о смерти»), «Зимнее небо» и «Охотник» — по темповым соотношениям сложились практически в симфонический цикл. Зыбкое марево звукового вещества в первой части клубилось, мерцало и завивалось, как звездные спирали в черноте космоса; это была картина небесного Ориона — мифического охотника, вознесенного Зевсом на небо. Восходящие звуковые потоки плотнели, динамика возгонялась, единая динамическая волна в точке золотого сечения увенчалась мощной кульминацией со вступлением органа в оркестровую массу tutti. Драматургия первой части была несколько предсказуема, но музыка все равно очень красива. Саариахо — большая мастерица ткать воздушные, дымчатые звуковые полотна; этому она научилась в свое время в Париже, изучая секреты спектральной музыки. Вторая, раздумчиво-медитативная часть пленяла ухо искусными перекличками — переплетениями соло деревянных духовых, нежными фруллато флейты.
Третья часть — «Охотник», буйное огневое скерцо,— рисовала земной облик красавца великана Ориона и его деяния. Стихия игры здесь вступила в свои права; звенящие звуки, безудержный напор, энергия действия — такова была «земная» часть триптиха. Вместе с сопряжением космоса и стихий, природы и мифологии в пазле, как оказалось, удачно сошлись и затейливость замысла, и искусность воплощения.