 |
ФОТО: REUTERS  Акция "Be Consumed" ("Потребляйтесь") в лондонском универмаге Selfridge`s. Использовано 600 человек |
50 тысяч бесплатных стриптизеров
Спенсер Туник родился в маленьком городке Мидлтаун в штате Нью-Йорк, получил степень бакалавра в Бостоне, переехал в Нью-Йорк, прошел там годичную программу в Международном центре фотографии и стал художником. Для строгого к дипломам-степеням Нью-Йорка это очень мало. И был бы Туник очередным недоучкой-маргиналом, каких в Нью-Йорке пруд пруди, если бы не придумал нечто, быстро привлекшее к нему внимание. Он начал делать инсталляции, материалом для которых стали обнаженные человеческие тела.
Сначала дело было полуподпольным — Туник собирал несколько десятков человек и выкладывал из них нужные ему фигуры на пустынных на рассвете улицах, площадях и мостах Нью-Йорка. Потом дело пошло в гору, счет тел перескочил на сотни, а затем и на тысячи за одну инсталляцию (рекорд был поставлен в Барселоне, где одновременно разделись семь тысяч человек). В игру вступили галереи, музеи и другие художественные институции, которые не только оплачивали акцию, но и занимались вербовкой добровольцев.
От скромных рисунков телами на асфальте Туник перешел к почти тотальной вымостке человеческой плотью огромных пространств. Толпы туниковских статистов покорно лежали, стояли, сидели, скрючивались, съеживались на проспектах Мельбурна, Квебека, Буэнос-Айреса, Лиссабона, Сан-Паулу, Сантьяго, Мехико, Брюгге. Из них, стройных и не очень, белых и черных, бледных и загорелых, веснушчатых и татуированных, составлялись сложные узоры и простые полосы, они располагались строгими колоннами или аморфной кучей, в простой неподвижности или сложнофигурной статике. В общей сложности за свою жизнь Спенсер Туник раздел и обездвижил порядка 50 тыс. человек. Причем, что характерно, никаких гонораров им не платил.
Завтрак на траве мегаполиса
Галерея RuArts, пригласившая художника в Москву, сервировала его выставку как социальное искусство, напоминающее о глобальных катаклизмах вроде войн и эпидемий. В стране, имеющей мощную государственную традицию массового публичного манипулирования телами граждан (достаточно вспомнить о физкультурных парадах и праздничных демонстрациях), подобная трактовка весьма соблазнительна — дескать, американец, а тоже тоталитаризм разводит.
Но приходится признать, что довольно радикальная позиция Туника, создающего телами своих моделей необходимые ему образы,— не что иное, как доведенная до логического конца традиция классического пейзажа с людьми. Все Пуссены--Лоррены в гробу перевернулись бы, если бы им такое сказали, но это так: именно мастера классицизма возвели умение распределять человеческие фигуры в пространстве картины на недосягаемую высоту. Последователям приходилось либо подражать великим, либо идти на абордаж. Так, Мане, взявшись за традиционную композицию с группой людей на фоне сельского пейзажа, перевернул историю искусств — только не раздеванием (обнаженной натуры и до и после в живописи было хоть отбавляй), а наоборот, одеванием героев. Так получился "Завтрак на траве" — картина, на которой из-за одетых мужчин такими непотребными казались современникам обнаженные дамы. Классические нимфы вдруг обернулись дамами полусвета.
Занятное совпадение, но в художественный ритуал, придуманный Спенсером Туником, тоже входит кормление моделей завтраком. И то, что он делает,— по существу искусство того же типа. Это особенно заметно, когда он выводит моделей за пределы городских джунглей. Урбанистические пейзажи заставляют подозревать социальный или нравственный подтекст — бездушность железа, бетона и стекла рядом с тонкой оболочкой человеческого тела, беззащитность тех, кто эти города своими, можно сказать, руками создал. Природу же создал не человек, он — лишь ее часть. Помещая статистов в лесах и на полянах, на берегах озер и рек, Туник обнажает не только их тела, но и художественный прием, который лежит в основе его искусства: уравнять человека с пейзажем.
 |
ФОТО: AP В сентябре 2003 года Спенсер Туник вымостил мостовую в португальском городе Санта-Мария-да-Фейра, использовав для этого 300 человек |
Ушлые критики уже не раз сравнивали Туника с художником Кристо. И это сравнение оправдано не только масштабом акций. Они оба прежде всего декораторы. Кристо, оборачивающий тканью мосты, парки и Рейхстаг, модифицирует не столько действительность, сколько глаз человека, увидевшего знакомые объекты в ином измерении. Декорации Туника еще более мимолетны, также хранятся либо в памяти свидетелей и участников, либо в значительной степени обедняющих зрелище фотографиях и также направлены на сдвиги в человеческой оптике. Прежде всего оптике зрителя, которому предлагается рецепт абсолютно асексуального взгляда на обнаженные тела. Асексуальность здесь запрограммирована — тысячные толпы не могут возбудить никаких иных рецепторов, кроме зрительных, просто потому, что взгляд с трудом вычленяет в предложенной ему художником массе конкретное тело.
Другое дело — модели и их сексуальность. А в случае со Спенсером Туником это ведь тысячи, даже десятки тысяч людей, которые по своей воле пришли, чтобы раздеться перед объективами. Сам художник считает, что люди приходят к нему не для того, для чего они ходят на нудистский пляж, а из-за жажды творчества (см. интервью).
Культуролог и журналист Джон Сибрук в своей нашумевшей книге "Nobrow" заметил, что почти каждый второй сегодняшний житель Манхэттена считает себя художником, творческой личностью. Он может работать в банке или адвокатской конторе, бегать с подносом в ресторане, но в любой момент готов увидеть себя писателем, художником, артистом, режиссером и даже танцовщиком. "Проектное мышление", свойственное молодым нью-йоркерам, позволяет им представлять свою жизнь как череду мало чем между собой связанных артистических акций.
Подобная социальная позиция — прерогатива не только Манхэттена. Достаточно посмотреть на список городов, где проходили наиболее массовые инсталляции Спенсера Туника. Одолжить тело искусству, стать материалом художника, быть свидетелем и участником создания произведения искусства — один из шагов на пути к очередному "художественному" проекту для врачей, адвокатов, инженеров и прочей интеллигенции, которая приходит на призыв музеев. Никакими художниками они, скорее всего, не станут. Дело это долгое, нудное и зачастую бесперспективное. Но "проект" свой таким образом проживут. И начнут следующий, оставив нам в залог тень своего тела, хоть и на один рассвет, но преобразившую действительность.
Художник Спенсер Туник рассказал корреспонденту "Власти" Ирине Кулик, зачем он раздевает людей. — Какое минимальное количество человек вам нужно для одного проекта? — Это зависит от общей идеи и от конкретного места съемок, например от ширины улицы, архитектуры зданий. То, что я делаю,— это скульптура или лэнд-арт, а не просто толпа голых людей. Чтобы заполнить огромную площадь или проспект, нужно от трех до шести тысяч человек. Бывало, что съемки даже срывались из-за того, что не удавалось собрать необходимое число участников. Так, в Лондоне мне нужно было по крайней мере шестьсот человек, а пришло всего четыреста. — Как вы находите участников? — Через музей или ту институцию современного искусства, которая приглашает меня сделать проект. Как правило, они вывешивают объявление на своем сайте или раздают листовки. — И что за люди откликаются на эти приглашения? — В каждом городе разные. В Нью-Йорке это были врачи, адвокаты, художники. В Чили — технари и социальные работники. Но это всегда люди, которые интересуются культурой и современным искусством. — Что для вас важнее: готовый принт или то, что происходит перед камерой, в самом процессе съемок? — То, чем я занимаюсь,— это не перформанс, а инсталляция. Тело для меня — просто материал, техника, в которой я работаю. — Вас не интересует, что переживают участники ваших акций во время съемок? — Я обязательно общаюсь с ними: после съемок, которые обычно происходят на рассвете, я приглашаю всех на завтрак. Но они приходят не для того, чтобы пережить какой-то экстремальный телесный опыт или разобраться с собственной сексуальностью. Проблемы такого рода можно решить и на нудистском пляже. Нагота интересует их как факт искусства, но не как образ жизни. Я думаю, что прежде всего всех этих людей привлекает возможность взглянуть на свое тело как на предмет искусства, поучаствовать в создании произведения, стать причастными к современному искусству. — Вы принимаете всех желающих или все же проводите какой-то предварительный отбор? — Это, опять-таки, зависит от замысла каждой конкретной инсталляции. Для самых массовых съемок специальных требований, как правило, нет. Но иногда я беру только людей определенного возраста или пола, цвета волос или оттенка кожи. — Обнажившись, люди обретают подлинную индивидуальность или, наоборот, оказываются одинаковыми? — Не думаю, что участники моих инсталляций раздеваются для самоутверждения или поисков собственного "я". Для меня — и для них важно стать частью некой абстрактной формы, получить удовольствие от превращения в скульптуру. Они могут делать это во имя раскрепощения, сексуальности, общественного протеста — это их личное дело, я просто рад, что те или иные их воззрения позволили нам работать вместе. — То есть социальный аспект — соучастие, разрушение табу — для вас не важен? — Лично для меня он очень важен, но в больших инсталляциях он не является предметом искусства. У меня есть другие проекты, где важна как раз социальная сторона. Например, я сделал проект, в котором людей приглашали на дружескую вечеринку — но при условии, что они придут туда голыми. Тут есть множество тем — это и сам общественный ритуал вечеринок, и дружба, и доверие. Для кого-то оголиться на вечеринке — это апофеоз праздника, для кого-то — кошмар наяву. Но мне важно, чтобы все смогли пройти сквозь этот кошмар — и освободиться от него. Правда, этот проект оказался куда менее востребованным музеями и галереями. — Если в больших инсталляциях тело только элемент орнамента, почему бы не использовать одетые тела — это тоже может выглядеть весьма эффектно? — Знаете, есть немало художников, которые работают с толпами одинаково одетых людей, например Ванесса Бикрофт. Это не совсем моя территория. Обнаженное тело создает совершенно иное ощущение пейзажа, вносит в него историю — и это именно то, что интересует меня. — Нагие тела на ваших снимках производят двойственное впечатление: то ли рай, то ли морг... — Для меня группы нагих тел прежде всего отсылают к классическому пониманию красоты. И еще мне хочется показать всю хрупкость и уязвимость человеческого тела, ставшего жертвой всей машинерии современного общества. — Вы не собираетесь сделать инсталляцию в Москве? — Я не выбираю города — я просто принимаю те или иные приглашения от музеев и государственных институтов. Кстати, сама возможность осуществить такой проект при господдержке — отличный показатель того, как данное общество относится к человеческому телу, воспринимает ли наготу как преступление или как неотъемлемый элемент жизни и искусства. |
