«Не понимаем, сможем ли развивать сбор вещей дальше»

После 24 февраля 2022 года проект «Вещь добра» вынужден был заморозить масштабирование. Кредиты в банках получить не удалось, инвесторы в условиях кризиса не спешили вкладывать средства. В интервью Дарье Бурлаковой основатель проекта Денис Лекомцев рассказывает, почему увидел перспективы в сотрудничестве с Казахстаном и что может сделать государство, чтобы поддержать осознанное потребление одежды.

Это одно из интервью спецпроекта «Своё дело в СВО-времена»

Онлайн-интервью журналиста Дарьи Бурлаковой с основателем проекта «Вещь добра» Денисом Лекомцевым

Расшифровка интервью

О жизни и бизнесе до и после 24 февраля

— Где вы сейчас находитесь и почему?

— Пару недель назад я уехал в Казахстан. В Казахстан я уехал не после того, как объявили мобилизацию, а намного позже. Решение было принято мной и коллегами ради того, чтобы найти здесь предприятие, которое готово передавать нам текстиль в переработку. Плюс, так как сейчас из европейских стран нам не приходит одежда формата секонд-хенд, а здесь она есть, тоже планирую переговорить с ними для того, чтобы забирать у них текстиль в переработку.

Это связано с тем, что сейчас на территории России стало появляться все больше организаций, которые начали и собирать, и перерабатывать текстиль на ту же самую обтирочную ветошь, и мы решили поискать дополнительные способы, как нам этот текстиль найти.

Свердловская область находится довольно-таки близко к Казахстану, поэтому мы приняли решение касаемо Казахстана. Плюс здесь очень сильно развита легкая и текстильная промышленность. Это как раз наш профиль.

— Попрошу вас рассказать о проекте «Вещь добра». Чем вы занимаетесь, какие цели решаете? Как у социального предпринимателя, у вас наверняка есть какая-то социальная миссия. И как устроен бизнес, по какой бизнес-модели вы развиваетесь?

— Мы собираем текстиль в специальные боксы. У нас создана специальная инфраструктура. На данный момент на территории Свердловской и частично Челябинской области установлено 32 ящика для сбора. Люди сдают в них одежду, ту, которая им уже не нужна, которую уже износили, которая порвалась, из которой выросли или которая уже немодная. Бывают случаи, например, когда одежду покупают просто на фотосъемку, а потом выкидывают.

Как бизнес мы решаем эту проблему с тем, куда утилизировать правильно этот текстиль. Дальше текстиль попадает к нам на склад. Мы его сортируем и делим на несколько частей. Самая малая часть — это вещи в идеальном состоянии. Мы их распространяем через секонд-хенды либо через партнерские комиссионные магазины. Вещи, которые пригодны для дальнейшего использования, в хорошем состоянии,— это 30%. И судя по нашей морфологии на данный момент, это вещи, которые относятся к нашей социальный миссии. Это помощь нуждающимся — людям, которые попали в трудную жизненную ситуацию, лишились работы либо получают не очень большие деньги.

Мы знаем случаи, когда вся зарплата уходит только на покрытие коммунальных платежей и еды, а на одежду денег не остается. Вот как раз таким людям мы и помогаем.

Либо, например, у нас в Свердловской области часто происходят потопы — раз в год,— но этим летом, слава богу, не было,— тоже экстренно выезжаем и раздаем одежду.

Остальные 65–70% — это вещи, которые непригодны для дальнейшего использования. Раньше мы их передавали в специализированные организации для разволокнения, то есть переработки. Теперь мы выстроили полную систему у себя, зациклились и перерабатываем самостоятельно. Мы перерабатываем два вида продукта. Это обтирочная ветошь — грубо говоря, тряпки, которые используют на производствах, в лакокрасочных мастерских, в автотехцентрах, для того чтобы, например, втирать масло либо пыль стирать, уборку делать и так далее. И регенерируемое волокно — это техническая вата, которая на данный момент используется для набивки. Есть, конечно, предприятия, которые из нее делают войлок и ватин, но мы пока достигли только уровня ваты. Мы сейчас продолжаем вести разработки для того, чтобы научиться эту вату перерабатывать в новую нить и изготавливать новые материалы. Например, как в Финляндии — там есть стартапы, которые собирают одежду, перерабатывают и делают новые футболки.

— Какой у вас источник дохода как у бизнеса и как построена эта бизнес-модель? У вас ИП, у вас ООО, НКО, как вы работаете в этом плане?

— У нас на данный момент два юридических лица. Это некоммерческая организация. «Аношка» (АНО.— «Ъ»), которая занимается сбором вещей и в дальнейшем передает их нашей второй организации,— это «ооошка» (ООО.— «Ъ»), которая занимается переработкой.

Деньги мы как раз зарабатываем на переработке и получении обтирочной ветоши.

Хоть мы и занимаемся бизнесом, у нас есть социальная ответственность перед людьми. И как бы это ни звучало, мы помогаем исполнять экологические нормы, которые действуют у нас в стране. Мы же переходим сейчас на циклическую экономику. Мы за экологию. То, что мы делаем,— это абсолютно полностью экологический проект замкнутого цикла, с продлением жизни текстиля и его дальнейшей переработки, в случае если продлить жизнь текстилю невозможно.

— 24 февраля. Как вы провели этот день? Поменялся ли он как-то в связи с тем, что с утра вы узнали, что Россия начала военные действия на территории Украины, проводили ли вы какие-то внеплановые совещания, как этот день сказался на ваших текущих процессах?

— Предыстория. 2 февраля к нам на производство приехал потенциальный инвестор, который готов был вложиться в наше дело и помочь закупить оборудование для разволокнения текстиля и для покупки промышленного оборудования для производства обтирочной ветоши.

2 февраля мы получили определенное добро. Но к одному из контрагентов, который должен был изготавливать для нас машину для разволокнения, были вопросы, потому что он до этого никогда ее не производил.

22 февраля я приехал в Новотроицк. 23-го числа, понятно, никаких встреч не было, 23 февраля — День защитника Отечества, никто не работает. В итоге у нас была договоренность о встрече 24 февраля в 9:30. Это получается 9:30 по Екатеринбургу, 7:30 по Москве. Ну я пошел пока умываться, увидел в Telegram сообщение о том, что Владимир Владимирович выступает с заявлением (имеется в виду обращение нынешнего президента РФ Владимира Путина о начале военной спецоперации на Украине, которое вышло 24 февраля 2022 года в 5:30 по мск на государственных телеканалах.— «Ъ»), включил это заявление и долго не мог понять вообще, нужна мне сейчас эта встреча или нет по причине того, что непонятно, как будет происходить вся эта ситуация, как это повлияет на нашу экономику. Понятно было, что, возможно, будут какие-то потрясения, и, возможно, инвестор откажется от наших договоренностей и мы не получим средства. И до момента финансирования, до апреля месяца, я переживал из-за всего этого дела.

— Что касается встречи 24 февраля. Состоялась ли она, о чем вы общались?

— С производителем мы встретились, все было довольно-таки мрачно.

Есть какие-то части машины, которые производятся не в России, например, подшипники. Подшипники в других странах изготавливать гораздо лучше, потому что там они специализированные, рассчитанные на высокие обороты, повышенной мощности и износостойкости, потому что там обороты очень большие.

Мы договорились, что необходимо закупить их максимально быстро. Даже если я не получу финансирования, он бы потом нашел, куда их применить, но в случае, если бы мы получили финансирование, важно, чтобы они были в наличии. Спешка сыграла не очень хорошую роль, потому что в тот момент все начало очень сильно дорожать. Даже российские производители двигателей очень сильно подняли стоимость, хотя у них точно никаких зарубежных запчастей нет. Они подняли сильно цены, мы купили, а потом к моменту, когда получили финансирование, это все подешевело. Но в общей истории никак сильно на цене не отразилось. В любом случае хорошо, что подшипники купили, потому что больше таких подшипников у нас в России быстро не найти.

В августе мы официально запустили производство по переработке текстиля, отпраздновали, все было хорошо. В этом плане мы все успели. Это даже было определенным плюсом. Можно сказать, что я немножко стратег, что закупил российское оборудование, потому что китайское и европейское итак было дороже, но, например, китайское из-за всего этого дела было довольно-таки проблематично везти. Тогда был кризис в порту во Владивостоке, сроки ожидания были порядка четырех месяцев, и пока четыре месяца стоит контейнер с твоим грузом, ты обязан оплачивать его аренду. Он же не твой, ты его берешь в аренду у транспортной компании. И, например, через порт Новороссийска было ввезти очень дорого. Так что можно сказать, что это был небольшой плюс.

О помощи украинским беженцам и россиянам, чьи доходы упали

— Можете более подробно рассказать о том, как эта ситуация отразилась именно на вашем бизнесе с учетом его специфики?

— Так сложилось, что после 24-го числа Европа перестала нам завозить секонд-хенд. Раньше из этого секонд-хенда изготавливали ветошь обтирочную, и 85% переработчиков на территории России, которые занимались именно текстилем, потеряли свое сырье. С этим образовался определенный дефицит. Когда создается дефицит, понятно, стоимость начинает расти, потому что многие производители начинают регулировать так спрос. И если в прошлом году самую простую обтирочную ветошь не из самых лучших материалов можно было купить за 35 рублей, то на данный момент она продается по 119–120 рублей. Некоторые позиции доходят до 499 рублей. Например, махровые изделия и фланель. То есть для нас был небольшой плюс.

Как бы это грубо ни звучало, за счет всех действий, которые произошли, материал, который мы производим, стал дороже стоить. И мы смогли заработать больше.

Когда перестали завозить ветошь секонд-хенд из Европы, еще было все стабильно, было более или менее понятно, что скоро будет повышение стоимости, но, когда все выработали те объемы, которые у них лежали на складах, примерно с мая стоимость ветоши начала расти сначала троекратно, потом — в четыре раза от тех цен, которые были в прошлом году. И, как я говорил ранее, мы на этом смогли даже заработать и поднять прибыль.

Но, например, наша социальная часть начиная с марта начала очень сильно возрастать. И это плохо. Потому что текстиля стало требоваться на помощь нуждающимся больше. То есть если раньше у нас поступало 2–3 заявки в неделю, то сейчас у нас доходит до 15–20 заявок в неделю. Это тоже плохо, потому что текстиля хорошего сейчас дают намного меньше. В принципе, в общем, текстиля сдают больше за счет того, что, например, Н&М закрылся, а раньше в Н&М был большой сбор текстиля. У них каждый магазин был пунктом сбора.

Теперь такого нет. Все понесли нам. Но качество текстиля стало уменьшаться. Потому что люди лишний раз сейчас стараются не ходить в магазин по причине того, что, во-первых, не понятно, что будет завтра, будут ли средства на покупку новой одежды, и лучше я доношу что-то старое и потом когда-нибудь куплю что-нибудь новое. И проблема в том, что магазинов с качественной одеждой стало меньше. Да, там, может быть, какой-то есть белорусский трикотаж, но это тоже так себе текстиль.

— А в связи с чем увеличилось количество заявок от людей, которые нуждаются в одежде? Это приехавшие беженцы такой запрос адресовали вам либо покупательная способность снизилась, и людей, которые вынуждены экономить на одежде, стало больше?

— Да, есть два фактора повышения количества заявок. Это и снижение покупательской способности, потому что зарплаты, в принципе, остались на тех же самых уровнях, которые и были десять лет назад. К сожалению, это так.

Продукты дорожают. Все дорожает. Понятно, когда у тебя есть вариант: либо сходить себе купить еды — макарошек, сосиски и курочку,— либо купить себе новое платьишко, ты, конечно, пойдешь себе покупать еду. Потому что есть такое понятие, как инстинкт самосохранения.

Тот же самый текстиль, он вырос в цене многократно. Сейчас параллельный импорт, и приходится завозить из других стран, и понятно… Ну, блин, грубо говоря, пуховик в Турции в Zara стоит 1 тыс. лир — это 3 тыс. рублей. К нам он приезжает и уже стоит 12. Понятно, что легче попросить помощи и взять текстиль.

Ну и беженцы. Беженцев приехало очень много. Со всей страны к нам поступают заявки из разных точек, потому что они же не знают, например, что в каком-то определенном городе, где они остановились, есть какая-то организация. Они просто ищут в интернете. Мы довольно известны. Находят нас, обращаются. Поэтому мы почтой периодически отправляем в другие города вещи для того, чтобы помочь людям.

Очень много людей, которые покидали свои города в Украине. Понятное дело, вещи не брали. Как я понимаю, самое главное было — забрать документы, маломальский пакет вещей и приехать в безопасное место.

— Удается ли вам справляться с этим спросом? Выручает ли то, что стали больше сдавать вещей? Насколько вы удовлетворяете этот повышенный спрос на вещи?

— Ну если в начале года, до февраля, у нас работало четыре сортировщика, то благодаря тому, что ветошь подорожала, мы смогли ответить на вызов по раздаче вещей увеличением штата. Сейчас восемь человек занимаются сортировкой текстиля. Как раз и большие объемы вещей получается разбирать, и подготавливать текстиль для нуждающихся людей.

О предотвращении политических споров в команде

— Денис, давайте поговорим о команде. Как вы, собственно, в команде переживали эти события? Какие вызовы перед вами, как перед руководителем, стояли, чтобы и самому быть в ресурсе, и людей мотивировать, вводить их в рабочее русло и при этом, чтобы они психологически оставались трудоспособными?

— Мне с командой повезло, у меня очень хорошая команда. Когда я приехал из командировки 26 февраля, я встретился с коллегами, чтобы обсудить всю сложившуюся ситуацию не просто по телефону, а именно с глазу на глаз. Я сразу понял, что у нас позиции разные, надо быть максимально аккуратным. Мы договорились, что мы просто не будем обсуждать эту тему. Но если кому-то будет нужна какая-то помощь, мы готовы ее оказать, поддержать, и никак разные позиции не будут сказываться на наших взаимоотношениях.

То есть нет такого, что ты поддерживаешь, не поддерживаешь, иди отсюда… Ты без премии остался или что-нибудь типа того. Нет, у нас в этом плане никаких проблем не было, все хорошо, мы друг друга поддерживаем. Да, есть какие-то моменты, когда у людей меняется мнение из-за каких-то там причин, которые происходят. После того же самого 21 сентября. Мнения меняются, мы это обсуждаем, поддерживаем друг друга.

У нас, например, один член команды, 21-го числа мы его потеряли на некоторое время. Мы его в этом полностью поддержали, это было его мнение и…

— То есть он ушел на фронт или он уехал?

— Уехал. Мы его решение поддержали, сразу его предупредили, что никто лучше него не знает, как ему быть. У него есть определенная ситуация, и если он принял такое решение, то я должен поддержать и ни в коем случае не гнобить его, даже если бы у нас была бы разная позиция. Такого не должно быть, потому что мы единый организм, единая команда.

Просто лишний раз для безопасности и подстраховки он уехал. У него была физическая работа, ему продолжали выплачивать заработную плату, но, к сожалению, он свою работу не мог исполнять, но это никак не сказалось на его дальнейшей работе. Он вернулся, сейчас приступил к своим обязанностям, все хорошо.

Как 24 февраля вынудило заморозить развитие проекта в регионах

— Если говорить о минусах и о плюсах, можете ли вы их собрать в один ответ — какие негативные факторы были и какие позитивные (если можно назвать их позитивными)? Вы сказали, что все-таки увеличилась цена ветоши, например. Если говорить о минусах и о плюсах по отношению к вашему бизнесу, что бы вы могли выделить?

— Плюс — это увеличение ветоши. Минус — невозможность… Точнее, непонимание того, что будет происходить завтра. У нас были определенные планы. То есть мы по ним строго шли. Это запуск по переработке текстиля. Мы планировали его еще в прошлом году, выполнили в этом (интервью с Денисом Лекомцевым проведено в ноябре 2022 года. Имеется в виду 2022 год.— «Ъ»). Дальше стоял вопрос в расширении. Потому что быть на одной территории хорошо, но когда у тебя есть несколько точек сбора текстиля в других областях и там есть хотя бы минимальное производство — это хорошо для бизнеса, это хорошо для создания новых рабочих мест и в целом для твоей экосистемы. На данный момент это сыграло большим минусом, и мы не понимаем, сможем ли развивать направление по сбору дальше.

— А можете развить эту мысль — собственно, почему эта ситуация мешает расширению в регионы? Я так понимаю, речь о регионах идет.

— Смотрите, хоть сейчас и увеличилась стоимость ветоши, и мы стали больше зарабатывать, но с учетом того, что мы доукомплектовывали количеством людей производство, стоимость обслуживания машин выросла в разы. У нас все равно, хоть увеличился, получается, кредит и образовался больше дебет, у нас маржинальность как была невысокой, так и остается. Из этого, например, мы самостоятельно закупить боксы для сбора текстиля не можем. Стоимость одного бокса — порядка 100 тыс. рублей, например. Если мы захотим выйти на Челябинск, стоимость расширения туда выйдет порядка 10 млн рублей. То есть это боксы (около 20 штук), аренда склада, покупка автомобиля в лизинг, покупка минимального пакета инструментов для переработки текстиля, заработные платы до точки безубыточности, которая наступает на пятый-шестой месяц.

Десять миллионов — это для нас довольно-таки неподъемная сумма. Грубо говоря, у нас оборот в этом достиг восьми миллионов, может быть, мы все-таки до конца года дорастем до десяти. Деньги мы хотели попросить у инвестора либо у банков.

Мы у них запросили кредит, они сказали: «Мы вам в кредите отказываем, но увеличим вам овердрафт до 500 тыс. рублей». Мы над этим посмеялись, овердрафт экономически невыгодно брать, то есть кредит получить мы не можем. Кредит поддержки малого предпринимательства мы тоже получить не можем, потому что, например, у них очень интересные штуки. Помимо того, что ты должен стать поручителем по кредиту, ты должен, например, если берешь десять миллионов, ты должен обеспечить залог на двадцать. Ну, камон, что это за поддержка предпринимателей? Да, процент ниже, но в любом случае такие механизмы для нашего бизнеса не работают. Следующий вариант — это инвестиции, но инвестиции у многих людей поотваливались, потому что горизонт планирования в 15 минут не дает тебе возможности как-то считать свою доходность.

Из-за этого у нас определенные моменты встали, мы сейчас расширяться не можем, пока непонятная ситуация, что будет завтра. Потому что реально у многих горизонт планирования, как бы это смешно ни звучало, пятнадцать минут. Да, мы можем говорить, что мы придем к чему-то большому и прекрасному в будущем, но мы об этом мечтали летом, а 21 сентября объявили мобилизацию.

— Можете еще раз объяснить, если бы не начало военных действий, то у вас эти десять миллионов на открытие в Екатеринбурге были бы, да?

— Возможно. Если бы ничего не было, то, например, ветошь стоила бы 40 рублей за килограмм — это для нас абсолютно нормальная цена. То есть вся финмодель на текущий год была построена с ценой до 50 рублей за килограмм.

Мы при этой финмодели могли выжить и развиваться. Показав, что финмодель работает, мы могли привлечь инвестора. Потому что мы могли бы обеспечить точный возврат денежных средств, плюс процент либо долю, и все остальные плюсы и фишки инвесторов. Но в данный момент всем страшно. Всем страшно и непонятно.

Мы работаем, ежемесячно корректируем наши планы, но в целом от тех планов, которые были на текущий год, мы не отходим и их исполняем. Но как следующий год (имеется в виду 2023 год. Интервью с Денисом Лекомцевым проведено в конце 2022 года.— «Ъ») планировать, я не знаю.

— Реализация планов, которые были по расширению бизнеса в регионах, при каких условиях сейчас она будет возможна?

— Грубо говоря, деньги. Все. Мы со своей стороны подготовили, мы договорились с администрацией, мы договорились с поставщиками оборудования, мы провели определенные встречи, где мы можем установить боксы для того, чтобы людям удобно сдавать текстиль. То есть организационная работа вся выполнена, остался вопрос только финансирования. Сами мы это финансирование потянуть не можем. (Интервью с Денисом Лекомцевым проведено в ноябре 2022 года. В январе 2023 года «Вещь добра» заключила соглашение об установке 20 боксов в Екатеринбурге с сетью магазинов «Жизньмарт». Боксы планируется установить в марте 2023 года.— «Ъ»).

О том, как государство может поддержать социальные проекты

— С вашей точки зрения, государство какие меры должно и может принять, чтобы помочь такому бизнесу, как ваш?

— Мы участвовали в двух рабочих группах одного из министерств федерального значения, где мы как раз обсуждали, какие меры поддержки могут быть. Они могут быть разные — от какой-то социальной рекламы на радио и на телевидении, на тех же самых государственных каналах, для того чтобы больше людей узнавало о том, что можно сдать вещи в переработку. До, например, предоставления субсидий на аренду каких-то помещений.

Может быть, это субсидирование установки как раз боксов. Наше местное министерство ЖКХ предлагало поучаствовать в субсидии — мы закупили оборудование для переработки, и они готовы были возместить нам часть средств. Но нас, извиняюсь за выражение, обломали по причине того, что мы в одном месте написали название вакансии «сортировщица», а во втором документе — «резчица». Из-за этого нам отказали в субсидии.

О состоянии своего дела и перспективах открытия бизнеса в современной России

— Как вы сами сейчас оцениваете состояние вашего дела? Оно в заморозке, вы находитесь в состоянии поддержки текущих процессов, притормозили развитие? Если говорить о вашей оценке нынешнего статуса проекта.

— У меня как у человека есть одна такая штука, что, когда происходят непонятности вокруг, я первые пару дней паникую, не понимаю, что происходит, нахожусь в шоке, но потом я начинаю придумывать себе новые дела.

В данный момент на работе все хорошо, все работают в соответствии с финансовыми планами, которые у нас были построены на этот год, они успешно их выполняют. Но я понимаю, что я когда-то хотел заниматься как раз расширением, понял, что сейчас это не работает, и мы решили, что, раз пока мы не можем собирать в России, потому что у нас просто финансовой возможности такой нет, мы можем закупать текстиль.

Сейчас как раз возникла идея с Казахстаном, потому что они довольно-таки близко к нам, и можно закупать у них ветошь в переработку.

Здесь есть производство, они же выращивают хлопок, и в Узбекистане выращивают хлопок. То есть как раз производство текстиля у них налажено, есть ставки производства, которые необходимо переработать, а мощностей для переработки здесь нет. Самые ближайшие — это мы и Челябинск. В связи с этим мы как раз решили, что почему нет, почему не пробовать закупать здесь.

— А если оценивать конкурентоспособность, что-то изменилось в связи с 24 февраля, 21 сентября?

— Ну как я говорил ранее, я великий стратег. Это, конечно, шутка, но собственная инфраструктура сбора помогла нам оставаться на плаву. Потому что мы сами собирали текстиль для изготовления той же самой ветоши. А те организации, которые раньше ее закупали у европейских стран либо у таких же производителей, как мы, они остались ни с чем. Они, конечно, получают сейчас контейнер одежды, которую завозят, например, через третьи страны, на этом все. То, что у нас развивалась собственная инфраструктура сборов, в долгосрочной перспективе для нас сыграло в большой плюс.

— С учетом вашего опыта социального предпринимательства считаете ли вы перспективным на данный момент развивать и начинать свое дело в России, особенно связанное с вашей сферой?

— Если ты хочешь что-то делать, то бери и делай, никто за тебя ничего не сделает. Некоторые всегда ждут, когда же станет лучше, хуже, или ждут волшебного пинка, нет, не надо ничего ждать, пока ты не соберешься, не начнешь делать, ничего не произойдет.

Самое главное — это партнерство. Как сейчас по-модному называют — «нетворкинг». Находить контакты и объединяться.

Только когда вы будете объединяться, тогда вы сможете изменить мир и сделать его лучше. Не объединяясь, быть одному в поле довольно-таки сложно.

Когда я начинал проект, я его начинал не для какого-то только лично обогащения и известности. У меня стояла такая задача — изменить мир, сделать его лучше, сделать экологию чище, чтобы меньше отходов попадало на производство. И я по-прежнему держусь, держусь этой миссии.

Я придумываю разные проекты в рамках «Вещи добра». Это как раз для того, чтобы оставаться стабильно в здравомыслии и не впадать в панику. То есть когда ты ставишь перед собой какую-то задачу — тебе ее надо выполнить, ты не оглядываешься на какие-то внешние факторы, ты просто берешь и как паровоз едешь для того, чтобы это все сделать. Так что идем вперед.

Бизнес-кредо Дениса Лекомцева:
Если ты что-то придумал, значит, надо делать

Другие истории социальных предпринимателей можно прочитать здесь.

Команда спецпроекта
Продюсер, выпускающий редактор: Дарья Бурлакова
Дизайн, иллюстрации: Мария Леонова
Автор идеи: Кирилл Урбан
Верстка и программирование: Алексей Шабров, Антон Жуков, Дмитрий Маскалев
Менеджер проекта: Юлия Гадас
Видеомонтаж: Дарья Бадьянова, Нигина Бобоева
Фото: Александр Миридонов, Дмитрий Духанин, Александр Казаков, Игорь Иванко, Анатолий Жданов, Ирина Бужор
Также принимали участие: Светлана Демшевская, Бела Соломко, Ольга Шейкина, Анна Выборнова, Мария Калинина, Василий Кузнецов, Дмитрий Кучев