|
"Бизнес в общем-то хочет выращивать мозги" |
 |
| Фото: ВАЛЕРИЙ МЕЛЬНИКОВ, "Ъ" |
— Почти два года льется по просторам нашей Родины песня о социальной ответственности бизнеса. Есть ли в этой песне смысл? Или одна только красота?
— Смысл есть. Эвфемизмом "социальная ответственность" называют кирпич, который власть держит сейчас над головой российского бизнеса, чтобы склонить его к старой, непрозрачной схеме взаимоотношений: надо делиться, а куда положить "социальные" деньги, мы сами скажем. При этом свою часть социальной ответственности перед обществом власть выполняет плохо, вспомним хотя бы, как была проведена монетизация льгот. Но самое страшное — с помощью этого эвфемизма осуществляется совсем уже плохая вещь: общество натравливают на бизнес.
— Взаимоотношения бизнеса и власти так далеко откатились назад?
— Все гораздо сложнее. Идет труднейший переход от советской патерналистской социальной политики крупных предприятий через дикий капитализм к более цивилизованным отношениям. Крупный бизнес на ощупь и с разной скоростью начал выстраивать собственную социальную политику, осознав наконец, что без этого развиваться невозможно. В отличие от западного бизнеса, который постепенно наращивал социальную составляющую, у нашего за спиной давящая социальная память. Очень сильны патерналистские настроения у населения, у работников крупных промышленных предприятий. И у самого бизнеса разные мотивации. Более молодые говорят: "Я плачу налоги и создаю рабочие места, это и есть социальная ответственность". Получившие в собственность советское промышленное наследие лучше понимают, что такое социальные ожидания занятых, особенно в монопрофильных городах, где все зависит от одного предприятия. Этот крупный бизнес более трезво оценивает ситуацию и зачастую вынужден сохранять советский стиль города-завода, таща социалку. Правда, за это удается выбить от региональных властей немало преференций, поэтому не будем делать из промышленного бизнеса доброго дядю.
Власть в этой зыбкой ситуации должна бы работать тонко, искать точки соприкосновения интересов, поощрять перспективные с социальной точки зрения проекты, пиарить лучшие практики. А она что делает? Компания, которая занималась действительно инновационной социальной политикой, мы ее знаем, уже разрушена, а владелец уже сидит. "Хорошисты", у которых много рациональных социальных и имиджевых проектов, где много делалось с точки зрения развития человеческого капитала,— это "Норникель", например, — уже боятся. "Ренова" на всякий случай лакирует свою приличную в общем-то политику в уральских городах яйцами Фаберже. "Троечники" крепко держатся советской соцполитики, как "Сургутнефтегаз", или ограничиваются благотворительностью, как "Альфа". Но есть и "двоечники". Это "Базовый элемент", государственная "Роснефть", которые в ус не дуют! И к ним нет вопросов, у них все хорошо. Знаете, какой формулой лучше всего описываются нынешние взаимоотношения бизнеса и власти? Вот формула: "Акционеры Урало-Сибирской компании в ходе трудовой вахты планируют создать пять дополнительных рабочих мест".
 |
 |
— Нет, это цитата с официального сайта одного из округов Свердловской области. Оцените стиль: "акционеры", "трудовая вахта"... Это великий винегретный стиль нынешней эпохи, замешанный на советской традиции и рыночной экономике. И здесь очень хорошо видно, как бизнес мимикрирует под те условия, которые ему создает власть.
— А по какому принципу вы выставляете компаниям оценки?
— Сейчас объясню. То, что мы называем социальной политикой бизнеса, бывает двух типов, это внутрикорпоративная политика и внешняя, нацеленная на общество. Внутрикорпоративной политики наш разговор не касается. Понятно, что успех бизнеса зависит от тех, кто в нем задействован, и потому все компании в меру сил стараются поддерживать и развивать своих сотрудников. "Социальная ответственность бизнеса" в России чаще понимается как внешняя корпоративная политика. И здесь компании ведут себя очень по-разному. Кто-то довольствуется обычной, со времен Римской империи существовавшей благотворительностью по принципу "хлеба и зрелищ". Разовые благотворительные проекты потоком начинают идти в преддверии выборов, а завоз звезд российской попсы в родной город-завод — на День металлурга или нефтяника. Систематическую поддержку, если сравнивать затраты, больше всего получает профессиональный спорт (футбол, хоккей). Есть, впрочем, и особый российский подвид благотворительности — благотворительность взаимовыгодная. Например, проект "льготы по налогам в обмен на социальные инвестиции в Чукотку" от господина Абрамовича. Но в основном это рационально просчитанные имиджевые проекты. Поддержка социально уязвимых групп, культуры, искусства, спорта.
Есть социальные проекты на стыке внешней и внутрикорпоративной политики. Вот, например, "Норникелю" необходимо было переселить пенсионеров из Норильска, чтобы компания могла оптимизировать расходы по содержанию социальной сферы города. Во многих нефтедобывающих городах жизненно необходимы антинаркотические программы. В некоторых городах более 1% населения ВИЧ-инфицированы из-за наркотиков, а если считать только молодое трудоспособное население, то цифра будет гораздо большей, а ведь это будущие работники. Бизнес понимает, что этим тоже нужно заниматься. Но самое сложное и самое важное для бизнеса — это инвестиции в общество, в человеческий и социальный капитал. Это проекты на завтра, двигающие страну вперед.
— Не слишком ли круто для бизнеса — инвестиции в общество?
— В самый раз, если о цивилизованном обществе говорить. Для продвинутого бизнеса, который выстраивает стратегии развития не на один день, должно быть важно не только то, кто в Кремле, а прежде всего выстраивание отношений с обществом, с разными группами населения. Развитие человеческого капитала — это понятно, это образовательные проекты и здоровый образ жизни населения. Для образования действительно много делают ЮКОС и "Норникель"/ОНЭКСИМ. Бизнес в общем-то хочет выращивать мозги. У многих компаний есть гранты, стипендии. Правда, с академической наукой взаимодействие получается хуже, но тут я бы попеняла на косность и неповоротливость самой науки, где нет нормального менеджмента. Попытка ОНЭКСИМа работать на грантовой основе с РАН это вполне доказала. Для здоровья все делают понемногу: детский спорт, летний отдых. Во многом тут воспроизводится советская система охраны материнства и детства, но лучшей пока не придумали.
А вот с социальным капиталом все сложнее. Это ведь инвестиции в развитие гражданского общества, горизонтальных социальных связей. Кроме ЮКОСа с его программой "Открытая Россия", этим практически никто не занимается — боятся. Но без устойчивой социальной среды бизнесу развиваться сложно, поэтому его представители идут в местное самоуправление. Можно ли считать социальными деньги, которые тратит бизнес на выборы в местное самоуправление, я не знаю, ведь таким путем прежде всего решаются корпоративные задачи. Но от них есть отдача и в виде роста социального капитала. Например, на весенних выборах в городскую думу Самары победил альянс двух областных бизнес-групп — СОК и "Волгапромгаз", история бизнеса одной из них, мягко говоря, не похожа на рождественские сказки. Но бизнес взял власть потому, что город управляется плохо, и намерен сделать местное самоуправление более эффективным и цивилизованным. И это тенденция. Отправляйтесь в Коряжму — муниципальное управление в руках менеджеров "Илим Палп", отправляйтесь на Соловки — местное самоуправление опять в руках основного предприятия.
— Это что же за предприятие-то на Соловках?
— Музей, конечно. Это доминирующая экономическая структура, и его работники выиграли выборы, чтобы навести порядок в поселке и на острове. Музей делит с церковью Соловецкую обитель, но только он может реставрировать и развивать, у музея есть гранты и инициатива. Примеры разные, но показывают одно: те, кто оказался в продвинутом экономическом поле, испытывают потребность внятного муниципального управления. И городской менеджмент становится похож на корпоративный, поскольку бизнес берет его в свои руки, получается более эффективное управление. В принципе потерпели бы еще лет пять, и то же самое, что на муниципальном уровне, было бы и на региональном. Но власть сказала "нельзя", и теперь ротационной схемы входа бизнеса во власть и улучшения администрирования территорий у нас, к сожалению, не получится.
— Минуточку, по-вашему получается, что всякая компания, которая мэра в городе сменила или губернатора в области, уже и социальными инвестициями занимается. Стало быть, весь крупный бизнес у нас в "отличниках", по вашей-то логике...
— Лучше не значит хорошо. Во-первых, комплексным инвестированием в социальную сферу и человеческий капитал занимаются пока немногие. Во-вторых, просто избрать лояльного мэра — этого недостаточно, нужно выстраивать качественное управление территорией. А в-третьих, даже те немногие социальные инвестиции, которые начались, сейчас тормозятся. Яркий пример — компания "ЛУКОЙЛ-Пермь", которая при бывшем директоре (Андрей Кузяев.— "Деньги") начала взаимодействовать со структурами гражданского общества — были проекты в области ЖКХ, образования, развития малого бизнеса. И все это на инновационных, проектных формах взаимодействия. Но сейчас этого меньше, потому что бизнес стал бояться: а не подумают ли, что его взаимодействие со структурами гражданского общества это — чур меня! — политика? Как бы чего не вышло. Лучше сиротам, старикам на Первое мая... Инновационные модели социальной деятельности бизнеса фактически пресекаются. Власть разворачивает бизнес обратно — к советским схемам социальной ответственности за все или к распилу социальных денег в тиши кабинетов. А то, что двигать нужно — рост человеческого и социального капитала,— это не стимулируется.
— Отраслевая специфика социальных инвестиций есть? Такое впечатление, что металлурги действуют вдумчивее, чем нефтяники. Или нет?
— Специфика есть, и она, конечно, обуславливает разную политику. В нефтяной отрасли более мобильные кадры. Если человек, приехавший из Татарстана в Ханты-Мансийский округ, потеряет работу, он может вернуться домой или поехать в соседние нефтяные города. А в металлургических моногородах Урала это не пройдет. Там поколения рабочих на одном предприятии работают, и при сокращении занятости у владельцев предприятия будут большие проблемы с местным сообществом. Но это уже не отраслевая, а региональная или муниципальная специфика. Политика бизнеса сильно зависит от его укорененности в регионе. В базовых городах, там, где размещаются основные предприятия крупного бизнеса, пакет социальной работы у всех собственников максимальный. С набором инструментов от старых советских до современных. Более того, социальная политика крупного бизнеса, если он доминирует в регионе, часто распространяется на всю территорию. "Северсталь", например, имеет предприятие в Череповце, но поддерживает социальные программы всей Вологодской области. В зонах экспансии, куда бизнес пришел недавно, он занят экономикой, отстраивает внутрикорпоративную соцполитику и за ее пределами ничего не будет делать сверх корпоративного минимума. И есть регионы, неинтересные для бизнеса, куда его можно загнать только по приговору народного суда. Именно это пытаются сделать власти, направляя бизнес в республики Северного Кавказа.
— ЮКОС, который вы ставите в пример другим, развивая человеческий капитал, уволил в конце 90-х годов 50 тыс. человек со своих предприятий. Это как?
— ЮКОС пошел по жесткой схеме: резко отказался от многих традиционных форм советской социальной политики, добился роста эффективности, резко сократив занятость, мало занимался классической имиджевой благотворительностью и первым ввел инновационные формы, прежде всего поддержку качественного образования. Да, такая политика расколола местное сообщество в городах базирования компании. Видимо, в нашей стране нельзя перепрыгивать из прошлого в будущее, нигде не подстелив. Но поплатилась компания совсем за другое, ведь не менее жесткую политику проводила и ТНК в тяжелые для нефтяников годы, причем без всяких инноваций, и ничего. Сейчас бизнес действует осмотрительнее. РАО ЕЭС пытается подступиться к проблеме оптимизации занятости, но куда мягче: они наняли специалистов, чтобы просчитать последствия возможного сокращения занятости во всех своих моногородах. "Норникель" тоже более аккуратно проходит этот путь. У него есть и старое советское, и инновационное. Только в гражданское общество он принципиально не лезет. Да, собственно, после ЮКОСа никто не лезет.
— И не полезут, вам кажется?
— Полезут, но скорее другие. Крупных собственников немножко прибили, ведь у нас ресурсный бизнес, зависимый от государства. Был бы немножко посильнее инновационный бизнес — было бы другое соотношение разных направлений социальной политики. Для инновационного бизнеса продвинутая схема социальной политики — плоть от его плоти, он иначе и не умеет действовать. Ну рано еще. Однако генеральное направление все равно туда, в инновации. Только не в нашей жизни, может быть.