Не в обиду будь показано

ФОТО: ВИКТОР БАЖЕНОВ
Экзотический лейтмотив нынешнего фестиваля был задан уже на церемонии его открытия в саду "Аквариум" — балетом авангардного японского хореографа Шусаку Такеучи
       В Москве завершился VI Международный театральный фестиваль имени Чехова, как никогда раньше насыщенный восточной экзотикой. Обозреватель "Власти" Роман Должанский считает, что после такого фестиваля российские театральные деятели могут спать совершенно спокойно.

       Чеховский фестиваль появился на свет в начале 90-х годов. Советский Союз приказал долго жить, в России отпустили цены, в магазинах только-только начали появляться товары, инфляция зашкаливала, политика процветала, и в театр народ почти не ходил. У Международной конфедерации театральных союзов, в которую превратился Союз театральных деятелей почившего в бозе СССР, тогда возникла идея собрать в Москве лучшие спектакли из разбежавшихся советских республик — именно тогда на всех углах стали говорить о необходимости сохранения единого культурного пространства любой ценой. До этого международных театральных фестивалей в Москве толком и не случалось — только отдельные гастроли зарубежных театров.
ФОТО: МИХАИЛ ГУТЕРМАН
Большой европейский театр был представлен на фестивале детьми от смешанных браков — российскими "Тремя сестрами" Деклана Доннеллана (внизу) и французским "Лесом" Петра Фоменко (вверху). К тому же эти спектакли как назло оказались далеко не самыми удачными созданиями знаменитых режиссеров
       Впрочем, Валерий Шадрин, ставший директором и продюсером новорожденного фестиваля, уже тогда понимал, что одним только эсэнгэшным пространством сыт не будешь. Ведь лишь считанным республикам был дан ясный приказ на Запад, в дружную семью народов с развитым театральным искусством. А из тех стран, что были посланы историей в другую сторону, уже в начале 90-х годов привозить на серьезный театральный фестиваль было почти что нечего: на первый-то фест наскребли буквально по сусекам. Поэтому программу стран СНГ решили дополнить тремя чеховскими "Вишневыми садами", которые поставили выдающиеся европейские режиссеры — немец Петер Штайн, бывший диссидент чех Отомар Крейча и живший тогда в Америке румын Андрей Щербан.
       Эти три спектакля и стали главными событиями первого фестиваля имени Чехова. Мощные режиссерские интерпретации одной из главных русских пьес словно напоминали зрителям, что русский театр, несмотря на его растерянность перед лицом реальности, продолжает оставаться частью европейского — по праву наследования. Каждый из спектаклей вступал в плодотворный, конфликтный диалог с Чеховым, с Россией, с русской традицией психологического театра. Собственно говоря, именно на этих спектаклях обозначалась реальная двоякая задача фестиваля имени Чехова, не имевшая ничего общего с ублажением театральных деятелей из бывших братских республик. Задача такая: а) закрывать пробелы в образовании русских зрителей, показывая Москве спектакли тех режиссеров, без знакомства с которыми нельзя всерьез считать себя одной из театральных столиц мира; б) подставлять русскому театру зеркало, вернее, зеркала, в которые он может гордо или тревожно вглядеться, дабы лучше понять собственное состояние.
       
ФОТО: ВАЛЕРИЙ МЕЛЬНИКОВ
       Почти десять лет Чеховский фестиваль занимался в основном тем, что, помогая публике, героически наверстывал упущенное, в меру сил восполняя ущерб, нанесенный железным занавесом. Между произведениями сиятельных классиков удавалось затесаться и любопытным образцам авангардного театра, и залетевшим с других концов мира театральным метеоритам неведомого происхождения. Но главными событиями все-таки были приезды тех, о ком до этого можно было прочитать только в книжках. В 1996 году до Москвы довезли молодого чешского гения Петра Лебла, англичанина Деклана Доннеллана и авторитетнейшего ветерана Питера Брука, а завершили фест шедевром Джорджо Стрелера "Остров рабов". Спустя два года главными событиями фестиваля стали показы спектаклей французской театральной воительницы Арианы Мнушкиной и гуру театрального авангарда Роберта Уилсона, знакомство с новоявленным гением Кристофом Марталером.
       Собственно говоря, к радости от личной встречи с великими у зрителей Чеховского фестиваля примешивалось все больше горечи: на фоне больших европейских спектаклей современный им русский театр, в 90-е годы переживавший суетливую, убогую коммерциализацию, выглядел в целом довольно непрезентабельно. С одной стороны, Чеховский фестиваль позволял преодолеть чувство оторванности от мира, выполнял просветительскую роль, но с другой — все яснее обозначал пучину провинциализма, в которую погружалась русская версия европейского театра. То есть укорял, даже пристыживал.
ФОТО: ВАСИЛИЙ ШАПОШНИКОВ
В рамках Чеховского прошел Бразильский театральный сезон (на фото — сцена из "Золотого оскала" театра "Офисина Узина Узона"). Если теперь спросят, есть ли в Бразилии театр, мы можем со знанием дела ответить: о да, еще какой! У нас такого никогда не будет, у нас темперамент другой
       Пожалуй, самым страшным ударом по самолюбию патриотов русского театра стала театральная олимпиада 2001 года. То есть вообще-то это был невиданный по размерам и обилию впечатлений фестиваль, подобного которому в Москве никогда не было и в обозримом будущем не предвидится. С другой стороны, по окончании олимпиады многие присяжные театралы и критики впали в натуральную депрессию. Думать о "черном хлебе" предстоящего московского сезона после деликатесных спектаклей того же Уилсона или Луки Ронкони, шокирующих откровений Ромео Кастеллуччи или праздничного обаяния "Слуги двух господ" Стрелера просто не хотелось. А "Чайка" венского Бургтеатра в постановке Люка Бонди, закрывавшая олимпиаду, была просто ударом под дых: на священной сцене Художественного театра немецкоязычная труппа праздновала триумф психологического театра, ставшего для швейцарца Бонди в отличие от многих российских псевдожрецов культа Станиславского не выхолощенной идеологией, но надежной технологией.
       Однако именно во время олимпиады Москва увидела и много таких диковинных представлений вроде бразильского карнавала, на которые можно было взирать с чистым любопытством, без всякого ущерба для самолюбия. В России почти всегда холодно, традиции уличного карнавала нет, но чего же по этому поводу сокрушаться? Посмотрели — и спасибо Чеховскому фестивалю, без него бы не увидели. Тогда-то и обозначилась тенденция в сторону безопасной просветительской экзотики, апофеозом которой стал только что закончившийся фест. Два года назад на Чеховском уже было немало спектаклей из Японии и с Тайваня, но основные дискуссии разгорелись все-таки вокруг так называемых больших европейских спектаклей, сочинений Франка Касторфа, Маттиаса Лангхофа, того же Кристофа Марталера. Можно было спорить о драматургии, актерских школах, режиссерских интерпретациях, судьбах драматического театра.
       
ФОТО: ВИКТОР БАЖЕНОВ
"Эраритжаритжака" швейцарца Хайнера Геббельса — один из немногих образцов актуального европейского театра, представленных на Чеховском. Говорят, на языке австралийских аборигенов это означает "вдохновляемый желанием того, чего больше нет"
       На шестом фестивале больших европейских спектаклей, то есть тех зеркал, в которых должен был бы отразиться русский театр, не было вовсе. Показ нового спектакля Марталера сорвался по техническим причинам. Две постановки, которые как раз могли занять сузившуюся нишу, с задачей не справились. "Три сестры" Деклана Доннеллана были поставлены с русскими артистами, а "Лес" парижской "Комеди Франсез" сделал русский режиссер Петр Фоменко. То есть это были спектакли-полукровки, к тому же оказавшиеся как назло далеко не самыми удачными созданиями знаменитых режиссеров. Еще одна классическая русская пьеса, "Иванов", шла на фестивале как раз в очень любопытной версии. Но ее сделал японец Тадаси Судзуки, и сравнивать спектакль с чем-либо идущим на московской сцене смысла не было: Чехов у японцев выглядел инопланетянином.
       Так что российские театральные деятели после нынешнего Чеховского фестиваля могут спать спокойно: никто не упрекнет их в том, что они в большом долгу перед зрителем, что наш театр плетется в хвосте прогресса. От кого он, в самом деле, отстал? От японского театра но, которому 600 лет и который совершеннейшая вещь в себе? От старинных китайских танцев, чудеснейших и завораживающих, не имеющих аналогов в мире? От тайваньских барабанщиков, чье искусство похоже на мастерство массажистов, которые буквально перебирают тебе все позвонки и мышцы, но не руками, а звуками? Наконец, от горячих бразильских парней, театральных рыцарей без страха и упрека (в рамках Чеховского прошел Бразильский театральный сезон, состоявший из пяти представлений)? Хотя увидеть их было полезно — если теперь спросят, есть ли в Бразилии театр, мы можем со знанием дела ответить: о да, еще какой!
       У нас не водятся и не заведутся ни театр но, ни восточные танцы. У нас иной, чем у бразильцев, темперамент. Так что шестой Чеховский фестиваль был похож на прогулку по ботаническому саду. Красивые растения, но у нас не росли, не растут и никогда не вырастут. Поэтому надо дальше взращивать свой огород и не заниматься ненужными сравнениями. А что касается французского современного танца или симпатичного английского спектакля "Манекены Тейлора" в жанре физического театра, так мы видели образцы этих жанров и получше. В общем, театральные деятели могут расходиться на каникулы с легким сердцем. В новый сезон мы войдем без всякого ностальгического послевкусия, с рабочим настроением.
       
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...