годовщина Беслана
Ровно год назад террористы захватили бесланскую школу #1. Сегодня в Северной Осетии начинается трехдневный траур по погибшим. Местные правоохранительные органы, усиленные милиционерами и бойцами внутренних войск, стянутыми в Беслан не только со всей республики, но и из других регионов России, встречают 1 сентября на улицах, блокпостах и в секретах. Почему год назад в Беслан смогли пройти террористы и как им пытаются помешать сделать это сейчас, рассказывает специальный корреспондент Ъ ОЛЬГА Ъ-АЛЛЕНОВА.
Зачищено, заасфальтировано, досмотрено
Дорога из Владикавказа на Беслан перекрыта большим "КамАЗом" — он стоит поперек дороги, а на обочинах — машины ГАИ. Рядом — БТР, его пулемет направлен в сторону Ингушетии. Местные водители, которые везут журналистов в Беслан, идут в объезд. Кажется, что, кроме журналистов и милиционеров, в эти дни в Беслан больше никто проехать не может.
Беслан защищают так, как еще никогда не защищали. Кладбище, где похоронены жертвы теракта, проверяют омоновцы с собаками. Все ямы вокруг заасфальтировали. Не только для удобства людей, но и чтобы некуда было заложить фугасы. У школы #1 — милиционеры с автоматами. В воскресенье, когда в Беслан прилетела основная часть журналистов, местная милиция запретила снимать у школы. Чтобы под видом журналистов террористы не смогли по фотографиям провести рекогносцировку. Про запрет узнали местные жители и пригрозили поднять скандал. "Весь мир хочет знать, что здесь произошло,— говорила мне Римма Батагова, потерявшая в школе племянницу.— А они позакрывали все двери и постирали все надписи со стен, чтобы никто не увидел, кого у нас виноватым считают в этой трагедии".
На следующий день снимать разрешили. Правда, на стенах надписей вроде "Дзасохов и Зязиков — пособники террористов", "Путин вы в ответе за наших детей" уже не было — их затерли штукатуркой. Оставили только те, которые о человеческом горе. Зато кто-то красивым убористым почерком написал черным по забеленной стене: "'Альфа' и 'Вымпел', спасибо вам за наших детей". Эта надпись — под вывешенными накануне фотографиями десяти погибших спецназовцев. Еще на стенах — фотографии заложников, не выживших в этом аду. Но спортзал уже не похож на ад. Он сейчас — даже не такой, каким был неделю назад. Все вымыто, вычищено, зал накрыт красивой пластиковой крышей, у дверей в спортзал инсталляция — две мраморные плиты, по которым все время течет вода. Этой воды заложникам не хватало три дня. Входы в тренажерный зал, в котором спаслись несколько десятков заложников, и в столовую, в которой заложники погибали, наглухо закрыты свежими деревянными дверьми.
Дорога для своих
Дорога, по которой год назад в Беслан пришли террористы, заставлена блокпостами. Кругом машины ДПС из соседних регионов, вызванные на подмогу. По этой дороге из Ингушетии в Беслан уже не попадешь. Так, во всяком случае, кажется с первого взгляда. С трассы "Кавказ", на которой через каждые 300 метров — передвижные посты ГАИ, уходим направо — на разбитую проселочную дорогу к селению Цалык. Справа горят поля. Тушить в эти дни их некому. В Цалыке спрашиваем местных жителей, как проехать на село Хурикау. Именно через это село на осетино-ингушской границе, захватив местного участкового, в Беслан пришли террористы.
— А на Хурикау дороги больше нет,— объясняют местные.— Ее всю перекопали.— Как же так? Это же осетинское село.
— Да какое оно осетинское! — машет рукой один из сельчан.— Там одни ингуши живут!
Так мы узнаем, что село Хурикау, которое территориально относится к Северной Осетии, фактически ей уже не принадлежит.
Все-таки решаем ехать дальше. Дорога на Старый Батакоюрт (последнее село на пути в Хурикау) совершенно пустая. Только через пару километров, на развилке дорог, стоит совсем новый пост. Его и постом назвать трудно — какие-то развалины, палатка, окопы. Тут расположились бойцы внутренних войск и милиция. Солдаты что-то увлеченно рассматривали в бинокль и не обратили на нас никакого внимания. Мы сами остановили машину и спросили, как проехать на Хурикау. "Кажется, туда вам",— махнул рукой солдатик, не проявляя к нам интереса. Из-за палатки выглянул темноволосый небритый мужчина в гражданке.
— Вы уверены, что прямо ехать? — спросили мы еще раз.— Не налево?— Налево воровская дорога,— сказал он.— По ней раньше спирт возили. И осетрину.
— А вы тоже военнослужащий? — спросили мы.— Я местный, из Батакоюрта. Я сено тут кошу.
— А этот пост давно тут стоит?
— Да с неделю,— отозвался один из солдат.— Нас на усиление сюда пригнали.
От этой развилки до следующего поста ехать минут двадцать. Тут и пост серьезнее, и настроение у милиционеров другое. Сгоряча показываем журналистские удостоверения, говорим, что надо проехать в Хурикау.
— Там дорога танками перекопана,— говорит молодой милиционер.— Не проедете.— А мы доедем, а там пешком, на ту сторону,— предлагаем мы.
— А зачем вам в Хурикау?
— Хотим увидеть ту дорогу, по которой террористы в Беслан пришли.
Милиционеры напрягаются и вызывают по рации начальника поселкового отдела. Минут через двадцать из Старого Батакоюрта приезжает немолодой толстый майор. Прихрамывая, с мобильным телефоном в руке, направляется к нам.
— Дорога закрыта,— говорит он.— Я ее сам распорядился перекопать. Там танковый ров, ни одна собака не пробежит.
— Хурикау — это же осетинское село,— говорим мы.— Там же свои. Вы же единственную дорогу туда закрыли.
— Через этих "своих" к нам эти бандиты пришли,— зло говорит майор.— Теперь уже здесь не пройдут?
— Здесь — нет,— говорит майор.— Полями, поодиночке — могут. Но в полях сейчас секреты, дозоры. Внутренние войска стоят.
Оглядываемся на окружающие этот пост поля: дозоров и секретов не видно. Но, наверное, на то они и секреты. Достаем карту, просим майора показать, где находился лагерь террористов.
— Вот здесь они шли, через Пседах, Хурикау. Вот здесь, за Хурикау, я и приказал перекопать дорогу. А стояли они в лесу между Пседахом и Сагапши (села в Ингушетии.—Ъ). Прямо под высоковольткой. Местные туда на шашлык ездят. Мы тогда уже знали, что на той стороне что-то затевают. Информировали руководство. Но разбираться с ними должны были на той стороне. Мы там работать не можем.
— А почему же вы со своей стороны проходы не перекрыли?— Да поймите, год назад у меня тут семнадцать милиционеров на семь километров леса было! — распаляется майор.— Вон там уже граница с Ингушетией. Лес приграничный. Это сейчас внутренние войска стоят, а тогда, кроме моих милиционеров, никого не было. А они еще село и округу охранять должны были.
— Так боевики из-за этого прошли?— Они прошли так, как по всей России проезжают,— сердито говорит майор.— Они же граждане России! Сели и поехали. У нас же тут не госграница.
В это время мимо нас в сторону Батакоюрта проехал "КамАЗ". Без остановки и досмотра. Потом точно так же — легковая машина. Спрашиваем, почему этот транспорт пропускают, а нас — нет.
— Это местные, из Батакоюрта,— отвечают сразу несколько милиционеров.— Мы их всех в лицо знаем.
Потом пресс-секретарь МВД Северной Осетии Алан Доев объяснил нам, что на границе проводятся "контрольно-профилактические мероприятия в связи со сложной обстановкой". И что поэтому район закрыли. "У вас что, зона проведения контртеррористической операции?" — уточняем на всякий случай. Отвечает, что таково распоряжение республиканского министра внутренних дел.
А ингушские милиционеры, с которыми мы говорили по телефону, объяснили, что до 23 августа прошлого года, после нападения боевиков на эту республику, они находились на казарменном положении и вместе с приданными силами проверяли леса и села, в том числе и в Малгобекском районе, где потом появился лагерь террористов. А 23-го казарменный режим отменили, дополнительные силы отозвали, а местную милицию отправили охранять школы. Вот так и получилось, что ловить террористов оказалось некому.
От блокпоста, достойно выдержавшего натиск журналистов, возвращаемся другой дорогой. Здесь еще один пост. Документов у нас не спрашивают, и мы выходим сами — поговорить с милиционерами.
— Мы на казарменном положении уже седьмой день,— жалуются они.— В землянке спим. Ни воды, ни туалета. Вот про что писать вам надо.
"Через день — на ремень"
Вечером во Владикавказе рассказываю знакомому капитану из МВД про нашу поездку.— Надо было брать местного водителя, сельского, и ехать,— говорит капитан.— Они своих, примелькавшихся, не останавливают.
— Значит, боевики сюда больше не проедут? — спрашиваю я.Капитан удивляется:
— Защищают там, где уже прокололись. А там, где могут проколоться,— как всегда, дыры. ФСБ работать должна была, а у них то ли агентуры нет нормальной, то ли работать не хотят. Толку, что мы дороги перекрыли, постов наставили, закон этим нарушаем... Те, кому надо, они полями пройдут, проселками, на машинах местных проедут. Год назад в Беслан, по оперативным данным, только одна группа на машине, на ГАЗ-66, приехала. Еще человек 15 просочились поодиночке.
— Это те, которых за неделю до захвата видели в городе и на рынке?— Да. У них, наверное, и приказ был — если вторая группа не проедет, захватить, например, интернат, там меньше сил понадобилось бы. Но вторая группа проехала — и захватили школу. А виноватыми одну милицию сделали.
Две недели назад во Владикавказ из Москвы приехала комиссия во главе с начальником департамента уголовного розыска МВД РФ Владимиром Гордиенко. Перед московскими милиционерами была поставлена задача контролировать работу местной милиции по защите Беслана от террористов в дни траура. Говорят, отправляя комиссию, замглавы МВД РФ Александр Чекалин сказал, что, если во время траура что-то произойдет, проверяющим и тем, кого они проверяют, лет по пять-восемь за халатность гарантированы.
Комиссия официально нигде не отчитывалась, но говорят, что слабые места нашлись в работе всех служб местной милиции — начиная от участковых и заканчивая теми силами, которые задействованы на блокпостах. Например, на постах в момент проверок милиционеры чистили оружие или проверяли тех, кто их проверял, пропуская без досмотра другой автотранспорт. То есть пускали пыль в глаза.
— А что мы сделать можем? — продолжает капитан.— У нас пэпээсникам (сотрудникам патрульно-постовой службы.— Ъ) только на днях зарплату дали. Тем, кто на местном бюджете, задерживают выплаты так, что работать никто не хочет. В Ольгинском (приграничное с Ингушетией село.— Ъ) 24 человека удостоверения хотели положить на стол начальнику милиции. Еле их уговорили. Говорим: год назад, как раз перед захватом Беслана, ОМОН бастовать начал, а сейчас вас еще не хватало. Потерпите, годовщину отметят, потом будем выяснять отношения. Нам говорят: застройте всех, разберитесь. А как строить людей, которые, как у нас говорят, через день — на ремень?
Сотрудники оперативных служб, обеспечивающие безопасность Беслана, тем не менее говорят, что массовой акции боевиков с захватом заложников по буденновскому или бесланскому сценарию они не допустят. Да и боевики на это вряд ли пойдут. Но от смертниц, которые могут взорваться в толпе, никто не застрахован. А еще они говорят, что через неделю-две, когда усиление снимут, могут повториться и Беслан, и Буденновск. Осетинские дети пойдут в этом году в школы 5 сентября.