Службой не назовешь
«Хорошая работа»: как Клер Дени четверть века назад исследовала колониальность, маскулинность и закрытость
Как бег времени и исторические перемены отражаются на отдельно взятом теле? Такую тактильную одиссею в конце XX века предложила зрителям Клер Дени в фильме «Хорошая работа», который покажут в лектории музея «Гараж» в программе «Титановые маргаритки». Крошечный конфликт солдата Иностранного легиона со старшим по званию обнажает скопившиеся в душе европейца противоречия: кто он и где, а главное — зачем.
Фото: La Sept-Arte; S.M. Films; Pathe Television
Фото: La Sept-Arte; S.M. Films; Pathe Television
«С определенной точки зрения я все потерял, но все зависит от точки зрения»,— говорит за кадром голос сержанта Галу (Дени Лаван), который с тоской вспоминает годы службы в Иностранном легионе. Вокруг — родной Марсель, в сердце — пустыня Джибути, где он прозябал с коллегами по 13-му полку, посвящая жизнь муштре, физкультуре, стирке и глажке, а на выходных — местной дискотеке. Именно там встречались два зеркальных, параллельных мира: африканских женщин и европейских мужчин в униформе, которые то ли следят за порядком, то ли оберегают от себя Старый Свет, где пока не определились, как жить дальше — в XXI веке. Не то чтобы это очевидно сегодня, но «Хорошая работа» Клер Дени определенно способствовала рефлексии о колониальности и маскулинности, патриархальности и закрытости — обо всем том, что современное общество пытается как-то в себе изжить, а не носить пулей под сердцем.
«Невозможно сражаться только за идеалы. Которые так часто меняются»,— объясняет стремление служить в легионе новобранец из России, ранее жаловавшийся на отсутствие работы и денег. Это 1990-е с их экономическими кризисами и иррациональным страхом перед новым веком — много кто приезжает сюда и по разным причинам: Галу задержался у покойного рукава Красного моря из чувства нужности и локтя. На гражданке старшему сержанту делать нечего, как и его начальнику — коменданту Брюно Форестье (Мишель Сюбор), скрывшемуся на край света после войны в Алжире (см. «Маленького солдата» Годара). Колонии обрели независимость, но все еще полны призраками бывших империй: быт Иностранного легиона напоминает спектакль, питающийся гением места (эдакий сайт-специфик). Солдаты валяются в пыли, ползают под колючей проволокой, размахивают ножами под водой, прячутся за колоннами в разваленном здании — будто им забыли сказать, что война окончена, и они тщательно к ней готовятся, отдаваясь простым действиям как смыслу жизни.
На самом деле жестокость никогда не стихнет, а значит, для Галу и Ко всегда найдется работенка. Правда, 13-й полк не участвует в борьбе с эхом восстания афаров, настаивавших на равном представлении в центральных органах власти с народностью исса. Легионеры под руководством Брюно — «человека без идеалов, военного без амбиций» — тут предоставлены сами себе: вне политики и как будто вне времени. Их пересечения с внешним миром минимальны: дискотека да тягостный опыт новоприбывших. В остальном — бесконечная физподготовка, совместный прием пищи, игра в шахматы, выведение стрелок на форме. Для контраста — сумбурный быт местных жителей, подглядывающих из рутины за легионерами не без удивления.
Фото: La Sept-Arte; S.M. Films; Pathe Television
Фото: La Sept-Arte; S.M. Films; Pathe Television
Фото: La Sept-Arte; S.M. Films; Pathe Television
Фото: La Sept-Arte; S.M. Films; Pathe Television
Фото: La Sept-Arte; S.M. Films; Pathe Television
Фото: La Sept-Arte; S.M. Films; Pathe Television
Фото: La Sept-Arte; S.M. Films; Pathe Television
Фото: La Sept-Arte; S.M. Films; Pathe Television
Фото: La Sept-Arte; S.M. Films; Pathe Television
Фото: La Sept-Arte; S.M. Films; Pathe Television
Этот контрапункт в «Хорошей работе» Клер Дени заложен и на сценарном, и на аудиовизуальном уровне. Почти документальный видеоряд, увиденный безжалостной камерой операторки Аньес Годар, в моменты физических занятий становится неимоверно тактильным, вдобавок — озвучивается оперой «Билли Бадд» Бенджамина Бриттена, объясняющей пафос солдатской жизни. Одноименный роман Германа Мелвилла, кое-что понимавшего в одержимости, и послужил основой для фильма Дени. Француженка, наскитавшаяся в детстве с семьей по африканским колониям (в том числе Джибути), перенесла сюжет о конфликте юного моряка со старшиной из абстракции в почти конкретику, из конца XVIII века в закат XX.
И хотя в томных взглядах Галу и его товарищей чувствуется литературный багаж Жана Жене, а современность угадывается лишь по логотипам Coca Cola и Camel, в «Хорошей работе» схвачен момент надлома — характера и эпохи, которым посвящены большинство фильмов Дени — от дебютного «Шоколада» о детстве в поместье белых угнетателей до «Высшего общества», где человечество уносит неразрешенные конфликты в космос. Все ритуалы легиона — или легион ритуалов — не спасают сержанта от ревности: он стремится уберечь священное братство, почти святое семейство, от лукавого, как он думает, новобранца. Или, наоборот, желает отсечь от армейской общности этого новенького, Сантена (Грегуар Колен). Заполучить себе человека-амфибию с точеным лицом и невозмутимостью статуи, чья тихая притягательность, жизнелюбивость пробуждает в Галу что-то темное — если не влечение, то интроспекцию.
Это чувство напрасно прожитой жизни, которое не выпарить с потом тренировок и не выжечь курением наркотического ката, не исторгнуть во время случайного секса и не отмолить перед иконой (или на Рамадан, который как раз в разгаре). Как завещал другой специалист по навязчивым идеям Джозеф Конрад, даже заядлых вояк рефлексия увлекает в сердце тьмы — неслучайно в проездах камеры вдоль африканского берега мерещится предопределенность «Апокалипсиса сегодня».
Застегнутый по самое горло Галу — ненадежный рассказчик, обманывающий (вероятно, невольно) даже дневник — предсмертную записку, что подчеркивает неромантизирующий, но сочувственный взгляд Дени и Годар. Их полуимпровизированный (сначала родился монолог сержанта), чувственный контакт с маскулинностью и ее токсичностью подобен рентгеновскому снимку, ставшему за четверть века диагнозом, едва ли не общим местом. Вся жизнь Галу подчинена приказу, разнарядке, коменданту, высшему смыслу — вне этой униформы он себя просто не мыслит, стремясь скрыть фактурное лицо в тени берета, за табачной завесой и сеткой-рабицей. Он — посторонний среди профессиональных других, закопавшихся в тело чужой культуры осколком снаряда. Трудно впустить в себя жизнь, столько лет отдаваясь служению смерти. Трудно ориентироваться в пустыне новейшей политики со сломанным компасом — в том числе и моральным. Трудно отдаться чувству, которое привык покупать на танцульке.
«Может быть, свобода начинается с угрызений совести?» — спрашивает Галу в начале, а в конце — танцует. Отчаянно, как может лишь убийца или самоубийца, когда уже никто не видит.
Музей «Гараж», 8 сентября, 19.30
Подписывайтесь на канал Weekend в Telegram