Слово, которое гуляет не само по себе
Кирилл Кто: языки улицы
Тексты и рисунки уличного художника из Зеленограда Кирилла Кто (род. 1984) узнаются мгновенно, и дело не в характерном почерке, а в самом характере визуальной поэзии, где игривая кириллица шрифта рифмуется с понятной лишь знающему русский язык игрой слов. При этом творческая эволюция Кирилла Кто в известном смысле отражает путь всего российского стрит-арта: от романтики улицы — к фестивально-галерейному лоску, от командной партизанщины — к уединению в мастерской, от случайных прохожих в качестве главных зрителей — к тысячам подписчиков в соцсетях.
«Возможно, эта надпись лишняя...», 2017
Фото: Кирилл Кто
«Возможно, эта надпись лишняя...», 2017
Фото: Кирилл Кто
Этот текст — часть проекта «Обретение места. 30 лет российского искусства в лицах», в котором Анна Толстова рассказывает о том, как художники разных поколений работали с новой российской действительностью и советским прошлым.
«Чем хуже, тем хуже», «День за днем / Дно за дном», «Провал обречен на протест» — можно подумать, что это Вагрич Бахчанян воскрес и продолжает комментировать текущие события. Впрочем, «Все больше людей думают, что они думают». Наверное, вырванные из контекста фразы Кирилла Кто воспринимаются как поэзия, идущая в русле дадаистско-обэриутской традиции, и это отчасти верно, как верны будут мысли о Бахчаняне или московском концептуализме. Но эту закрепленную на стене, холсте или бумаге поэзию недостаточно слышать — ее непременно нужно видеть воочию. Видеть шрифт, почувствовать его ритм, его озорной и одновременно невротический («Не во-вторых, а во-первых: постоянно на нервах») характер. Видеть буквы, однотонные или цветные, как будто бы живые, так что они невольно напоминают о логотипе журнала «Веселые картинки», придуманном концептуалистом Виктором Пивоваровым. Видеть фон, мозаикой цветовых пятен порой отсылающий к Никола де Сталю. Видеть совершенно непереводимую с русского на какой-либо другой язык игру слов, когда путем визуальной корректуры обыватели превращаются в «Убивателей», а обыденность — в «Обыдленность». Видеть здесь и сейчас, ведь слово приобретает взрывную силу, только когда вписано в контекст места и времени.
Уличному искусству учатся на улице и у улицы — в биографиях Кирилла Кто (в миру — Кирилл Лебедев) обычно пишут, что никакого специального художественного образования у него нет, да и сам художник бравирует тем, что не то что институтского диплома, но даже школьного аттестата предъявить не может, хотя родился и вырос в «советской Силиконовой долине», городе ученых и инженеров Зеленограде. И все же одну школу, художественную, он закончил — вряд ли кто-то способен догадаться, что фломастерный рисунок с текстовой композицией «Сложно извинить, еще сложнее изменить» (2022) сделан рукой не просто натренировавшейся в теггинге, но знающей, как работать в гипсовом классе и на пленэре, однако компоновка и цвет здесь не дикорастущего, а культурного рода. Особенно цвет — порой изнанка какого-нибудь афишного стенда с фирменной «пуговицей» выглядит совершенно неуместной «данью почтения Василию Кандинскому» посреди типичного городского не-места, а со стены, на которую не без помощи художника отбросили огромные голубые тени банальная оградка газона с вентиляционной тумбой («Рисование того, что за спиной», 2012), нам подмигивает «всего лишь глаз» Клода Моне. В художественную школу его привела мама, обычный зеленоградский инженер-электронщик с необычной любовью к современному искусству: ее роман начался с регулярных поездок в Москву на выставки (самое раннее из выставочных впечатлений Кирилла Кто — Жан Тенгели в ЦДХ, увиденный будущим художником в пятилетнем возрасте) и вылился в собственные опыты в мозаике и витраже (в галерее Triangle на «Винзаводе» прошли уже две совместные выставки сына и матери, знаменитого стрит-артиста Кирилла Кто и начинающего дизайнера Татьяны Будяк). От учителей в художке будущая знаменитость узнала, что нужно ездить в Москву и смотреть, что выставляют настоящие художники на Крымской набережной, от одноклассника — что граффити значит гораздо больше, чем писать на стенах, что это целый мир хип-хоп-культуры, но как попасть в этот мир — неизвестно. Выставлявшееся на Крымской набережной не могло произвести впечатления на тинейджера, впечатление произвела выставка московских концептуалистов по соседству, в ЦДХ — вещи Андрея Монастырского, Натальи Абалаковой и Анатолия Жигалова, Юрия Альберта: текстовая картина последнего «В моей работе наступил кризис. Я смущен, растерян и не знаю, что теперь делать» (1983), где не было ничего, кроме этого иронично-чистосердечного признания, показалась откровением. Первыми опытами граффити-самодеятельности стали цитаты из Маркеса, Борхеса, Макса Фриша и Виктора Цоя, написанные маркером на стенах в зеленоградских подъездах, которые в 1990-х не запирались. Первыми проводниками в мир хип-хопа стали культовые радиостанции, культовое кино вроде «Столкновения» Дэвида Уинтерса или «Ненависти» Матье Кассовица, культовые журналы вроде «Птюча» и «Посмотри» и, главное, ролики — субкультурные поля роллеров, скейтеров и райтеров накладывались друг на друга.
Кирилл Кто: «В свете происходящих событий язык оказался капканом»
Прямая речь
Фото: Михаил Хусаинов
Фото: Михаил Хусаинов
- О кириллице и русском языке
В 1990-е культура никнейм-стайлрайтинга, то есть оперативного воспроизведения своего псевдонима, была абсолютно обезьяннической, она ориентировалась на Запад и пародировала Запад. В рамках проекта «Зачем» я стал больше работать с кириллицей. Вначале были никнеймы, названия команды на русском языке, потом послания на русском языке. Сейчас, в свете происходящих событий, язык оказался капканом, потому что в сегодняшних реалиях он льет воду на мельницу изоляционизма. Помните выражение Младена Стилиновича, что художник, который не говорит по-английски, не художник? Я знаю английский не на том уровне, чтобы оперировать фразеологизмами и играть словами. А это одна из главных моих особенностей — работать с фразеологизмами. Здесь сказывается не филологическая культура, не начитанность, а больше насмотренность и наслушанность, погруженность в нашу речь, в какие-то бытовые специфические идиомы, которые понятны только мыслящему и изъясняющемуся по-русски. - О цвете
Я хочу отходить от цвета: цвет — это что-то праздничное, а настроение сейчас совсем не праздничное. Но вообще появление цвета в моих работах было чисто технически обусловлено тем, что на каких-то мероприятиях, где люди официально участвовали в коллективных росписях, я не брал у официальных организаторов краску, а просил остатки у других участников, и мне доставалось вместо пяти полных баллончиков двадцать разноцветных полупустых. То есть я просто рисовал остатками: если красного не хватает на целое слово, то на две буквы его хватит. - Об уходе уличного искусства с улицы
Города стали более стерильными, все стало быстрее закрашиваться — с этим был связан мой переход к станковому, интерьерному формату. Сейчас это дает гарантию некоторой сохранности работ. Прежде аргументом в пользу активности на улице была широкая аудитория — непосредственный, неподготовленный, случайный зритель. Сегодня в ситуации, когда любая, даже неполитическая работа закрашивается в течение одного-двух дней, улица перестала быть самостоятельным медиумом. Улица стала служебным медиумом для публикации в соцсети, чтобы поставить галочку: «Да, я все еще активен на улицах». Но на самом деле работа именно в непосредственном восприятии прохожего существует сутки. Единственные работы, которые у меня висят месяцами,— это вырезанные на баннерах глаза, а работы с помощью краски или аэрозоля обычно висят не больше двух-трех дней. Сейчас в Москве, я думаю, где-то четыре-пять работ на стенах, которые не закрасили. Одна даже политическая, как ни странно; там написано: «Цветастость букв этой надписи и беззаботное поведение людей в 500-х метрах от нее могут способствовать созданию ложного впечатления, будто жизнь продолжается и ничего ужасного не происходит». Соцсети — это ветряные мельницы, с которыми я пытался бороться: в 2010–2011 годах я игнорировал фиксацию и медиацию, размещение фотографий в интернете. Надеялся, что если работа заметна на улице, то она будет заметна сама по себе, без дополнительного переноса в опосредованное пространство. Но сейчас это совершенно бессмысленно: ты делаешь работу в 5 часов утра, а в 7 часов утра она уже закрашена. Стрит-арт превратился в некий медиа-арт, если не считать, конечно, муралов легальных, которые существуют долго. Но самобытная, своевольная, волюнтаристская деятельность без согласования существует очень недолго, и единственный способ ее сохранить — это фотографии. Это ужасная ситуация.
Ролики вели к граффити, граффити — в Москву: тегать, общаться, участвовать в фестивалях «Nescafe: чистая энергия», на которых перезнакомились все пионеры уличной сцены. Под конец 1990-х Кирилл Кто уже и сам выступал в роли организатора первых зеленоградских фестивалей граффити. Вернее, Кто тогда еще не было: поначалу он часто менял никнеймы, но со временем надобность в них отпала — теги уступали место другим формам стрит-арта, стиль сделался настолько узнаваемым, что работы уже не нуждались в подписи, философское имя Кто, отсылающее к самым разным языковым пластам, от «Одиссеи» до нецензурных присказок, превратилось в псевдоним. Что же касается организаторских способностей, то они привели на «Винзавод»: Кирилл Кто станет одним из идеологов и кураторов фестиваля «Граффити. Винзавод», с которого в 2006 году начнется история первого галерейного кластера Москвы, его работа «Никто и звать никак» (2010) откроет титульный стрит-арт-проект центра «Стена», он будет выставляться в винзаводских галереях (Paperworks, XL, Triangle) и сотрудничать с аукционом Vladey. Его институциональная деятельность не ограничивалась кураторством фестивалей: войдя в состав легендарной команды «Зачем», он участвовал в ее просветительских начинаниях, журнале «Go Vegas» (2003) и фильме «Гоп-стоп» (2004). Просветительство шло рука об руку с самообразованием — он много читал об анархизме, ситуационизме и граффити в широком смысле, начиная с ученых монографий про граффити Софии Киевской и заканчивая кортасаровским рассказом. Кураторская работа над «Стеной» (совместно с Игорем Поносовым и Андреем Целуйко) заставит больше теоретизировать по поводу практики — в виде дискуссий, экскурсий, лекций. Со временем художник с философским именем Кто превратился в философа уличного искусства, предпочитающего облекать свои идеи в платоновскую форму диалога: двухтомник «Бесед», которые он на протяжении десяти с лишним лет вел с коллегами по стрит-арт-сцене, вышел в 2022 году.
Его практическая философия медийного пессимизма основывалась на собственном опыте. Взять, например, теггинг: в конце 1990-х он начинал в команде T4R, название которой представляло собой аббревиатуру девиза «Tag Forever», потом продолжил в команде «Зачем», а после критически комментировал деятельность «Зачем» в самом названием команды «No Future Forever», с которой работал во второй половине 2000-х,— это был путь разочарования в романтике коллективного творчества и в теге как знаке, свидетельствующем о существовании райтера, но не о том, что ему есть что сказать. В 2000-е наметилось движение от шрифта ради шрифта к образу: возникли антропоморфные «пуговицы» и «лестницы-самолазки», которые самой своей формой бросали вызов горизонтальности тега — первые круглились, вторые норовили забраться на трубу, воздуховод или оконные жалюзи. А в 2010-е теги сменились текстовыми посланиями, которые тоже нередко вытягиваются по вертикали, как в «Это / про / изо / шло» (2023). Кирилл, кириллица — казалось, что и сам кириллический шрифт, и языковые игры ему, столь чуткому и к литературному, и к бытовому, уличному слову, на роду написаны. Но постепенно текстовые работы тоже стали приобретать индексальный характер, указывая на бессилие автора, исчерпанность всех слов и смыслов: «Эта работа сделана в продолжение той», «Эта надпись носит сугубо спекулятивный характер».
Фото: Кирилл Кто
Фото: Кирилл Кто
Фото: Кирилл Кто
Фото: Кирилл Кто
Фото: Кирилл Кто; фотограф Василий Кудрявцев
Фото: Кирилл Кто; фото: @dimikangaroo
Фото: Кирилл Кто
Фото: Кирилл Кто
Разочарование вызывали не только формы уличного искусства, но и условия его производства. Разочаровывало фестивальное движение, начавшееся с идей прогрессивной молодежной политики, будто бы баллончики с краской могут стать социальным лекарством от наркотиков, и закончившееся идеями прогрессивной урбанистики, которая превращает опасных анархистов в сервильных украшателей «лучшего города Земли». Разочаровывали галереи, в которые уходит все лучшее с улицы. В 2005 году, когда Кириллу Кто предстояло участвовать в коллективной граффити-выставке в Московском центре искусств на Неглинной, он предложил назвать ее «Original Fake», имея в виду, что оригиналы уличного искусства находятся где-то рядом — снаружи, а не внутри «белого куба». Но уже несколько лет спустя и сам начал работать в «станковом» и «интерьерном» форматах, то есть на холсте и бумаге. Разочаровывали социальные медиа, сожравшие улицу и стену, так что работы стали ориентироваться не на городскую среду, а на фотогеничность и кликабельность, тогда как процесс коммуникации художника и зрителя, ускорившись до предела, пришел к простейшему алгоритму: «120 секунд на создание, 5 на созерцание, 10 на обдумывание». Художник, на которого еще в подростковом возрасте произвела такое впечатление альбертовская картина «В моей работе наступил кризис», уже давно твердит о тотальном кризисе — в собственном творчестве, в уличном и вообще искусстве, в языке и коммуникации, в самой действительности, где не осталось пространства для свободы слова, написанного на стене или сказанного в политических дебатах. И с каждым годом мы убеждаемся в том, что это не поэтическая поза, а аналитическая позиция.
Прекрасно понимая все слабости и уязвимые места уличного искусства, он все же пытался бороться, изобретая странные стратегии сопротивления. Не брать бесплатную краску у организаторов фестивалей, пытающихся приручить партизан-анархистов, а клянчить остатки у других участников — отсюда эта невообразимая полихромия. Высмеивать самодовольный теггинг ехидными комментариями и артистическим баффингом — скажем, изображая поверх перекрикивающих друг друга никнеймов огромную гребенку («Под одну гребенку», 2011). Прогрызать дыры в декоративной урбанистике — заставить город посмотреть на себя глазами, прорезанными в фальшфасадах и фасадных баннерах. Спасаться бегством с улицы, которую все равно отняли соцсети, урбанисты и полицейщина, в лес: еще в середине 2000-х он начал делать арте-поверные ассамбляжи из мусорных материалов и оставлять их, по заветам «Коллективных действий», в каких-то подмосковных дебрях — одну из таких работ пару лет назад случайно нашел во время своей эскапистской лесной акции Андрей Кузькин. И все же последний способ сопротивления энтропии — делать то, что должно: имея за плечами четверть века уличной практики, Кирилл Кто вправе утверждать, что человека с баллончиком гонят на стену не анархизм, революция, жажда славы и прочие мифы, а старое как мир желание рисовать.
Шедевр
«Всем все понятно»
Галерея Syntax, 11 марта — 2 апреля 2023 года
Фото: Кирилл Кто; галерея Syntax
Фото: Кирилл Кто
Общим местом критики стали рассуждения о том, что галерейная выставка уличного художника — признание банкротства. Кирилл Кто уже лет пятнадцать говорит о банкротстве — и стрит-арта, и всей системы искусства: о банкротстве художника и зрителя, визуальной коммуникации, языка как такового. Не только обращение к тексту, но и размышления о функциях искусства и условиях, в которых оно производится, роднят Кирилла Кто с концептуалистами. В 1972 году Комар и Меламид, пересмешники советской власти, сделали ряд работ, показывающих, как идеология подменяет семантику прагматикой: «Идеальный лозунг» представлял собой строку белых прямоугольников на кумачовом фоне, буквы отсутствовали за ненадобностью, но восклицательный знак в конце не оставлял сомнений в характере и задачах выражения; «Цитата» представляла собой абзац закавыченных белых прямоугольников с белоквадратной подписью на том же застойно-брежневском кумаче. Серию холстов Кирилла Кто с прямоугольными лакунами вместо букв, как будто бы вырезанных или закрашенных, можно прочесть как оммаж классикам концептуального искусства — пятьдесят лет спустя. Эти холсты многоцветны, как и знаменитые текстовые послания; прорези и закраска отсылают к баннерным глазам и экспериментам с баффингом; в рудиментах шрифта моментально узнается почерк художника,— серия выглядит и как подведение итогов, opus magnum и ретроспектива всего, чем занимался Кирилл Кто на улице и в музейном «белом кубе». Первая работа с решеткой пробелов, замещающих текст, появилась еще в 2009 году, но в 2022-м решетки превратились в навязчивую идею. И время создания серии не оставляет сомнений в том, что ее главный смысл лежит не в области постмодернистских игр с цитированием и самоцитированием. Паралич языка и воли, вынужденное молчание и невротическая немота, невозможность протестного высказывания — выставка «Всем все понятно» давала понять, что даже в тихой галерейной гавани уличное искусство не теряет связи с улицей, где чувство политической реальности куда острее.
Подписывайтесь на канал Weekend в Telegram