В театре «Пространство "Внутри"» вышел спектакль Александра Плотникова по книге Джона Херси, проследившего за судьбами жителей Хиросимы, уцелевших после атомной бомбардировки. Спектакль сделан совместно с компанией «Дочери Сосо». Рассказывает Алла Шендерова.
Камертоном спектакля и актерского ансамбля становится в «Хиросиме» Мариэтта Цигаль-Полищук
Фото: Александр Андриевич
Камертоном спектакля и актерского ансамбля становится в «Хиросиме» Мариэтта Цигаль-Полищук
Фото: Александр Андриевич
Книга Херси выросла из репортажа, опубликованного в The New Yorker 31 августа 1946 года. Через много лет, в 1993-м, в некрологе Джону Херси, репортаж назовут самой знаменитой журнальной статьей в истории. Материал занимал целый номер, тираж разлетелся так, что поздно спохватившемуся Эйнштейну пришлось делать копии для друзей-физиков.
Побывав в Хиросиме весной 1946-го, Херси взял множество интервью, потом выбрал из них шесть историй, пытаясь понять, как выжили эти люди и что происходило в первые дни после уничтожения города. Вскоре его репортаж вышел в виде книги, переведенной на все языки и ставшей классикой. Сорок лет спустя Херси дописал ее, прибавив главу «Хиросима: последствия» — в ней он рассказал о дальнейших судьбах своих героев.
«Если и была когда-либо тема, способная истощить журналиста и перегрузить его текст, то это Хиросима. …однако выбранные им слова были настолько ясными, спокойными и сдержанными… что история получилась по-настоящему страшной»,— напишет редакция «Нью-Йоркера» в том же некрологе. Взвешенное повествование, возможно, главное, что позаимствовал режиссер у журналиста, хотя книга и перекомпонована — так, что реплики и истории наезжают друг на друга.
Собственно, так и было: собеседники Херси рассказывали, что происходило с ними в одно и то же время — утром 6 августа 1945-го, до и после «этого». Все они видели беззвучную яркую вспышку. Что «это» было, они поняли не сразу.
«Звук журчания реки Ота. Звук ветра на горе Фудзи. Звук тишины зрительного зала» — на стенах маленькой сцены-коробки мелькают очертания гор и рек, иероглифы стекают, как капли,— они пишутся в столбик. Аскетичную красоту светового оформления Елены Перельман дополняет сценография Константина Соловьева. Пять актрис (шестую заметишь не сразу) погружены в молочный туман. Вода у них под ногами — того же оттенка. В такой растет рис или тростник. Гэта — японские деревянные сандалии в форме скамеечки — помогают актрисам не замочить ног. Впрочем, передвижений мало. Больше всего их досталось шестой, Ульяне Лукиной, играющей юную госпожу Сасаки — после взрыва ее завалило книгами. Выбраться ей помогли не сразу, потом оставили вместе с умершими, потом — со сложным переломом — возили с места на место, решая, отрезать ли ногу. Все это Лукина рассказывает, перебираясь из-за перегородки, отделяющей игровое пространство от выхода, к остальным, сидящим в кружок.
Шесть актрис: Мариэтта Цигаль-Полищук, Ира Сова, Наташа Горбас, Юлия Скирина, Ульяна Лукина и Елена Махова рассказывают истории мужчин и женщин — говорят о своем персонаже в третьем лице, потом сразу в первом. Говорят быстро, но спокойно, образуя ансамбль, дополняемый темпоральной музыкой Марии Аникеевой.
Александр Плотников называет этот стиль игры «позиция 0,5» — когда уже не важно, актер ты или персонаж: ты — некто, связывающий актера с персонажем.
Вот также играли в его красноярской «Анне Карениной» (см. “Ъ” от 21 октября 2021 года), где текст Толстого, казалось, транслировало само пространство.
«Красить» текст эмоциями позволено только Наташе Горбас — ей досталась роль госпожи Накамуры, вдовы с тремя детьми, рассказывающей о катастрофе тем убаюкивающим голосом, каким читают детям сказки. И она становится особой нотой в ансамбле, камертон которого Мариэтта Цигаль-Полищук (священник отец Танимото).
Так отлично дополнять друг друга и чувствовать ритм они научились, став компанией «Дочери Сосо», придуманной Женей Беркович — режиссером, которая просит называть себя режиссеркой. Говорят, кастинг в эту компанию заключался в том, что Женя брала всех подряд. И настаивала, что каждый спектакль создается вместе — горизонтально. Надо признать, что это работает. Существовать в «Хиросиме» Плотникова могут только большие профи.
В книге Херси шестеро выжили, возможно, потому, что не были заняты собой — непрерывно спасали других. «Протирает, наматывает, завязывает» — рефреном повторяет про своего доктора, единственного врача, выжившего в клинике, Юлия Скирина. Вот также шесть актрис из маленькой труппы существуют тихо и несгибаемо, вопреки всему и вполне созвучно своим персонажам.
Есть, однако, важное противоречие книги и спектакля. Смысл и пафос Херси был в том, что атомная трагедия не должна повториться. Случившееся в Хиросиме и Нагасаки он счел началом нового периода в истории человечества: «Там, на заводе жестяных изделий, в первый миг атомной эры, человек был раздавлен книгами». Эта эра, по Херси, должна была стать эрой без войн. Спектакль Плотникова содержит противоположную и вполне сенсационную мысль: ужас случившегося в Японии давно нами нормализован. Как нормализованы любые войны, катастрофы и страдания. Мы больше не говорим «это не должно повториться», потому что не боимся повторить. Мы верим, что «это пройдет», а мы уцелеем.
И потому, может быть, самое страшное в спектакле — не описания слезающей кожи и превращения живых обожженных тел в мертвые (Плотников сокращает их, чтобы избежать «порнографии руин», то есть спекуляции ужасами), а финал.
Когда искалеченные жители больше не существующего города собираются там, где раньше был вокзал, и слушают репродуктор, транслирующий выступление императора, впервые за тысячу лет обратившегося к простым японцам. Этот факт поражает их больше, чем сообщение о том, что Япония проиграла войну. О том, кто вверг их в эту войну, они не думают. Они покорны и плачут от благоговения перед властью.