На маленьком плацу
Как один лейтенант довел Германскую империю до кризиса
110 лет назад националистическая выходка одного немецкого офицера привела сначала к местному бунту, затем к протестам по всей Германской империи, а после к парламентскому кризису. Рассказываем, как развивалось цабернское дело и чему оно научило остальной мир.
Анри Зислин. «Бунт вакесов», 1913
Фото: Henri Zislins
Анри Зислин. «Бунт вакесов», 1913
Фото: Henri Zislins
Глава первая, в которой эльзасский городок попадает в заголовки мировых газет
В конце ноября 1913 года внимание мировой общественности было приковано к событиям в небольшом городе Цаберн, расположенном на границе Эльзаса и Лотарингии. Сотни газет по всему миру — от США до Австралии и России — пестрели заголовками «Немцы подавляют эльзасский бунт», «Резня в Цаберне», «Немецкая диктатура штыка». Заметки сопровождались фотографиями с пустыми улицами и военными патрулями на площадях. Хотя никакой резни в действительности не было, в маленьком провинциальном городе на окраине Германской империи действительно творились странные вещи: военные хватали на улицах людей, запирали их в подвалах казарм, на главной площади были выставлены пулеметы, жителям запрещалось без необходимости выходить из дома, стоять на улице и даже просто смеяться. Снимки явно достались газетам непросто: патрули ловили фотокорреспондентов и уничтожали негативы. Город находился на осадном положении, вся жизнь была подчинена власти военных. А началось все с рядового на первый взгляд происшествия.
28 октября 1913 года лейтенант 99-го пехотного полка 20-летний Гюнтер Фрайхерр фон Форстнер, разнял на полигоне драку между новобранцами, после чего во время воспитательной беседы заявил, что если уж кому приспичит помахать кулаками, то стоит делать это не в казармах, а выйти в город и побороться с местными. «Если кто-то при этом заколет вакеса, то получит от меня 10 марок»,— добавил лейтенант. 6 ноября новость об инциденте появилась в газетах Elsasser и Zaberner Anzeiger, из них же стало известно, что слово «вакес» — грубое и националистически окрашенное обозначение эльзасцев — лейтенант использовал публично не впервые, а однажды и вовсе заставил местного рекрутера в наказание за провинность прилюдно скандировать «Я вакес, я вакес». Все это прямо противоречило уставу: запрет на употребление этого слова был введен за десять лет до того. Но главное — добавляло напряженности в отношения между местным населением и военными, и без того непростые.
Фото: wikipedia.org
Фото: drouot.com
Эльзас и Лотарингия были аннексированы Германией у Франции в 1871 году во время франко-прусской войны. Для Франции потеря стала национальной трагедией — что в дальнейшем подтолкнуло страну к вступлению в Первую мировую. Для самих Эльзаса и Лотарингии аннексия тоже оказалась болезненной: население тяготело к Франции, лояльности к Второму рейху не проявляло и всячески сопротивлялось германизации — отстаивало свою национальную идентичность, пользовалось французским языком для внутренней коммуникации и служило молебны за воссоединение с Францией. Германское правительство, с одной стороны, пыталось задобрить местных, расширяя самоуправление, с другой — опасалось национального сопротивления и наращивало в регионе военный контингент. К 1913 году Эльзас и Лотарингия были буквально нашпигованы армией: здесь квартировалось 80 тыс. офицеров и солдат — такой концентрации военных не было ни в одной другой области империи. В Цаберне при населении менее 9 тыс. человек размещалось два батальона — почти 2 тыс. солдат. Заняться в провинциальном городе им было особенно нечем, поэтому в пивных часто происходили стычки с местными. Что рано или поздно стычкой дело не ограничится, было понятно каждому. Город жил ожиданием большого конфликта, и слова лейтенанта Форстнера дали ему старт.
Глава вторая, в которой все ненавидят одного лейтенанта и в Цаберне начинаются протесты
Реакция местных жителей на сообщения газет была молниеносной. Тем же вечером 6 ноября возле казарм полка собралось около тысячи человек. Толпа требовала наказания для лейтенанта и публичных извинений перед всеми жителями Эльзаса и скандировала «Vive la France!». Командир 99-го полка Эрнст фон Ройтер посчитал, что удовлетворение требований повредит репутации армии, но дисциплинарные меры применил — лейтенант был на шесть дней отправлен под домашний арест. Казалось, инцидент исчерпан, но, когда спустя шесть дней освободившийся из-под ареста Форстнер вышел в город, местные жители осыпали его оскорблениями и насмешками, а мальчишки забросали камнями. Форстнеру выделили охрану, но это лишь усилило внимание к нему. Не отставали и газеты: в одной из них появилась информация о том, что еще в 1912 году Форстнер заявлял эльзасским новобранцам: «Если увидите французский флаг — насрите на него». Что именно стало последней каплей — вид гордо шагающего за табаком в окружении охраны лейтенанта или публикация его изречений,— сказать трудно, но к концу месяца копившееся напряжение наконец переросло в открытые протесты.
Фото: Hansi
Фото: ullstein bild / Getty Images
Фото: © Deutsches Historisches Museum, Berlin
28 ноября перед казармами собралась толпа. Вести переговоры с протестующими командир роты не собирался: франко-прусская война отняла у него отца, поэтому ненависти к местным он не скрывал. Сначала он потребовал решить вопрос от бургомистра, но тот — эльзасец — отказался использовать полицию для разгона толпы, тогда фон Ройтер направил для подавления беспорядков армию. Площадь быстро зачистили, под стражу взяли 26 человек — в том числе председателя городского суда, двух судей и прокурора Цаберна, пользовавшихся неприкосновенностью. Всех заперли в угольном подвале военной части без воды и еды. В редакции городской газеты Zaberner Anzeiger в ту же ночь прошли обыски, а утром 29 ноября в городе было объявлено осадное положение: улицы патрулировали вооруженные солдаты, которые брали под стражу любого, кто вызывал подозрения.
В правительстве о беспорядках в Цаберне тоже стало известно 28 ноября: городской совет направил кайзеру Вильгельму II, рейхканцлеру Теобальду фон Бетману-Гольвегу и военному министру Эриху фон Фалькенхайну телеграммы с протестами против военного произвола и требованиями взять под контроль военных. Реакции не последовало: в империи действовало негласное правило «армия всегда права». Все бы, вероятно, сошло на нет, но протестующих поддержал Рейхстаг: на выборах 1912 года большинство мест в нем получила Социал-демократическая партия Германии (СДПГ). То, что власть в городе всего за одну ночь перешла к военным, возмутило социалистов, не питавших к армии теплых чувств. Так цабернское дело стало общегерманской проблемой.
Глава третья, в которой в Рейхстаге обсуждают Цаберн и цитируют «Фауста»
30 ноября СДПГ вывела на площадь эльзасского города Мюлуз 3 тыс. человек, требовавших остановить произвол военных в Цаберне, и пригрозила забастовками по всей Германии, если ситуация не будет решена. 1 декабря Вильгельм II приказал снять осадное положение с города, но уже на следующий день лейтенант Форстнер снова напомнил о себе: в очередной раз столкнувшись с возмущенной общественностью, он нанес одному из местных жителей несколько ударов саблей. Уже к вечеру новость о новом преступлении была во всех немецких газетах, а 3 декабря депутаты СДПГ, Партии центра и Прогрессивной народной партии инициировали в парламенте дебаты о ситуации в Цаберне.
Эти дебаты вошли в историю Германской империи как самые ожесточенные. Сначала рейхсканцлер заявил, что вмешательство армии было оправданным, потому что всегда нужно уважать императорский мундир,— это вызвало негодование депутатов. Затем военный министр поддержал армию и возложил всю ответственность за беспорядки на прессу и французских агентов. Возмущение депутатов росло: социал-демократы стали обвинять министров в том, что они пытаются ввести военную диктатуру в парламенте. Наконец, слово взял депутат от Партии центра и некогда пламенный сторонник рейхсканцлера Константин Ференбах. Свое выступление он начал цитатой из «Фауста» («Чему нет названия, Что вне описания, Как сущность конечная Лишь здесь происходит»), а продолжил заявлением, что армия тоже должна подчиняться закону, поскольку, «если мы сейчас сделаем исключение и отдадим гражданское население на милость военным, Германии придет конец». Это определило исход дебатов. Уже на следующий день Ференбаха цитировали все газеты, а 293 из 351 депутата Рейхстага проголосовали за вотум недоверия правительству Германии и потребовали, чтобы рейхсканцлер и министры подали в отставку. Решение Рейхстага поддержали граждане: в 17 городах империи, включая Берлин, Кельн, Дюссельдорф и Мюнхен, прошли митинги с призывами не допустить диктатуры военных.
На практике привести результаты голосования в действие оказалось непросто. Право выносить вотум недоверия правительству у Рейхстага появилось только в 1912 году, и это была первая попытка им воспользоваться. Согласно уставу, рейхсканцлер должен был подать кайзеру прошение об отставке, но он делать это отказался, сославшись на то, что подчиняется только верховной власти и уйдет, если ему прикажет лично Вильгельм II. Тот, однако, запрос парламента проигнорировал, и империя начала потихоньку избавляться от напоминаний о событиях в Цаберне.
Глава четвертая, в которой цабернизм становится термином
Чтобы успокоить город, Вильгельм II приказал временно вывести из него военных. Протесты в других городах империи начали жестоко разгонять, и вскоре они сошли на нет. В январе 1914 года в Страсбурге прошло два военных трибунала — над лейтенантом Форстнером и полковником Ройтером. Форстнера судили только за эпизод с избиением мирного жителя, признали виновным и приговорили к 45 дням тюрьмы, но апелляционный суд расценил действия лейтенанта как самооборону и отменил наказание. Полковника Ройтера трибунал полностью оправдал, а вину за ввод осадного положения и нарушение прав граждан переложил на гражданскую власть. Зато наказание понесли два эльзасских рекрутера, которые в ноябре 1913 года рассказали газетам о лейтенанте Форстнере. Казалось, империя с триумфом справилась с испытанием: военные ликовали на вынесении оправдательного приговора Ройтеру, наследный принц Вильгельм направил ему поздравительную телеграмму, а император наградил медалью. Но интеллектуалы за пределами Германии разглядели в цабернском деле симптомы большого кризиса империи.
Милитаризация Германии и прежде вызывала беспокойство: еще в 1907 году Карл Либкнехт в книге «Милитаризм и антимилитаризм» писал о том, что военные оказались в империи не просто «государством в государстве», но «государством над государством». События в Цаберне стали наглядной демонстрацией опасности такого положения и привели к появлению термина «цабернизм», означающего злоупотребление военной властью, чрезмерное или излишне агрессивное ее использование. Английский журналист и специалист по Германской империи Джеймс Баркер в начале 1914 года опубликовал в альманахе «Девятнадцатый век и после него» большую статью о событиях в Цаберне и об общем состоянии немецкого общества. В ней он описывал столкновение интересов двух политических сил — армии и парламентаризма — и делал предположение, что этот конфликт будет иметь продолжение: «Вероятно, силы феодализма и абсолютизма, которые под прикрытием парламентаризма на самом деле сейчас управляют страной, попытаются избежать внутреннего конфликта, провоцируя внешний». Чрезмерно разросшаяся армия аккумулировала в себе огромный заряд насилия, и в интересах самой империи было направить его вовне.
Баркер оказался прав. Спустя восемь месяцев после событий в Цаберне, 28 июля 1914 года Австро-Венгрия при полной поддержке и одобрении Германской империи объявила войну Сербии, началась Первая мировая война, и 1 августа Германская империя в нее вступила. Лейтенант Форстнер стал одной из жертв войны — он погиб под Кобрином в 1915 году. Германская империя Первой мировой тоже не пережила: в ноябре 1918 года в стране началась революция, закончившаяся установлением республики. Эльзас и Лотарингия по Версальскому договору вернулись в состав Франции.
Подписывайтесь на канал Weekend в Telegram