 |
Книга Константина Акинши и Григория Козлова о трофейном искусстве вышла в 1995 году сразу в нескольких странах. В американском издании она имела название "Beautiful Loot. Soviet Plunder of Europe`s Art Treasures" ("Прекрасное мародерство. Советское разграбление сокровищ европейского искусства"). В России книга пока так и не вышла |
"Нигде в мире нет таких складов вывезенных вещей"
— В 1991 году появилась ваша первая публикация о перемещенных художественных ценностях. Что изменилось в этом вопросе за последние пятнадцать лет?
Константин Акинша: Все изменилось в худшую сторону. Музейное руководство вдруг резко поправело. Когда мы публиковали первые статьи, перестроечное общественное мнение склонялось к тому, что вопрос должен быть решен. Но история реституции отразила историю России. Началась новая ельцинская националистическая идеология, появился закон о реституции, построенный на неюридических основаниях. По нему вообще ничего нельзя было возвращать. Правда, после рассмотрения в Конституционном суде была принята поправка, по которой жертвы холокоста, религиозные организации, борцы с нацизмом, частные благотворительные фонды, не замешанные в сотрудничестве с нацистским режимом, получили право требовать свои вещи обратно. Но реституционные дела жертв холокоста, попавшие в суды, не двигаются, закон не работает. Вещей, принадлежавших им, как показывает опыт, у нас довольно много, но нам все время объясняют, что все это принадлежит великому русскому народу.
— Позиция музеев в вопросе реституции тоже не изменилась?
Константин Акинша: Позиция музеев как раз изменилась. Директор ГМИИ имени Пушкина Ирина Антонова всегда была твердым противником реституции, а вот директор Эрмитажа Михаил Пиотровский поначалу был либералом, но резко изменил точку зрения со времен выставки "Неведомые шедевры" 1995 года. Все хотят действовать в соответствии с ветрами времени, а их направление более чем понятно: ничего никому не отдавать. В музеях хранятся трофейные шедевры, с которыми они не хотят расставаться ни под каким видом. Однако есть и довольно большое количество вещей, которые для русской культуры никакой ценности не представляют. Например, немецкая живопись XVIII века. Но тут начинаются разговоры о том, что просто так отдавать ничего нельзя, нужна компенсация. Сейчас происходят постоянные манипуляции: нам говорят, на территории РФ враги разграбили 427 музеев. Однако эта цифра касается всего СССР и включает полностью оккупированные Украину, Белоруссию и Прибалтику. Тогда как среди областей России, реально пострадавших от немецкой оккупации, большая концентрация объектов культуры была только в Ленинградской, Новгородской и Псковской областях. Если мы требуем компенсации, тут тоже возникают сложности. Чем можно компенсировать картину художника Богданова-Бельского? Что является эквивалентом — картина художника Мюллера? Вот Министерством культуры РФ печатаются каталоги потерь наших музеев — покажите мне там шедевры. Россия с гордостью говорит, что у нас есть закон о реституции, а в других странах его нет. Его нет, потому что в других странах он никому и не нужен. Нигде в мире нет таких складов вывезенных вещей. Мы требуем нам что-то вернуть, но сами не знаем что.
Григорий Козлов: Более того, все ищут, чего бы нам вернуть. Многие правительства были бы счастливы, если бы нашелся какой-то предмет, который они могли бы купить и вернуть России. Нет же ничего — и это довольно просто объясняется. Все, что было вывезено на территорию Германии, было возвращено. Прежде всего сама наша армия и вернула. Что что-то находится в американских музеях — это миф: американцы вернули нам огромное количество ценностей, вывезенных нацистами.
Константин Акинша: Есть документы в американских архивах, акты передач за подписями принимавших русских офицеров. В публикующихся Министерством культуры РФ каталогах наших военных потерь можно найти многое из того, что было возвращено, но не попало в те музеи, откуда происходило. Похоже на то, например, что многие украинские вещи до сих пор находятся в российских музеях.
Григорий Козлов: То, что находилось на оккупированных немцами территориях, не столько грабилось и вывозилось, сколько оставлялось на своих местах — все музеи были открыты и даже пополнялись. Когда фронт подходил к тому или другому русскому городу, музейные вещи не вывозились сразу в Германию — их отвозили километров на двести вглубь, в новое хранение. Это было признанием того, что территория Рейха едина. После того как такие эвакуации повторялись три-четыре раза, многие вещи действительно гибли. Их либо бомбили, либо грабили — как свои, так и немцы, либо уничтожали отряды СС, применяя тактику выжженной земли: им было все равно, что жечь: искусство, людей, дома. Существовала специальная программа вывоза — для особо ценных экспонатов. Например, вывезли Янтарную комнату: нацисты воспринимали ее как немецкое культурное наследие.
Константин Акинша: Вывозились произведения соцреализма и авангарда, потому что Розенберг хотел создать институт изучения коммунизма. Позднее американцы передавали представителям советской оккупационной администрации бесчисленные портреты товарища Сталина, найденные в американской зоне и свезенные в сборный пункт произведений искусства в Мюнхене.
"Вначале мы думали, что это очень локальная проблема"
— Обнародованы общие цифры взаимных претензий: 200 тыс. вещей с немецкой стороны, 40 тыс. с нашей. Претензии не равнозначны не только по количеству, но и по качеству. Но не связано ли это с тем, что наши музеи, в отличие от немецких, не имели полных каталогов?
Константин Акинша: Да, безусловно, проблема отсутствия у нас каталогов существовала и продолжает существовать. Но не надо забывать и о другой стороне дела. О том разграблении, которому подверглись наши музеи в 1930-е годы в ходе сталинских продаж. О лучших полотнах из Эрмитажа, которые висят теперь в Вашингтонской национальной галерее. Объемы этих продаж превосходят во много раз тот урон, который нанесла нам немецко-фашистская оккупация. Просто признать, что мы своими руками разоряли и уничтожали свою культуру, никто не хочет.
 |
Григорий Козлов |
Константин Акинша: Это принцип абсолютного неуважения к частной собственности. По всем международным конвенциям частная собственность не может быть компенсацией за военный ущерб. И российский закон о реституции — это пример большевизма, который продолжается по сей день.
— В связи с попытками немцев вернуть балдинскую коллекцию возникла идея компенсационного финансирования реставрации церкви Успения на Волотовом поле. Возможно ли решение реституционных споров по принципу подобных компенсаций?
 |
Эдгар Дега. "Площадь Согласия", 1875. Картина Дега из собрания наследников берлинского финансиста Отто Герстенберга после войны была вывезена в СССР и находилась в спецхране Эрмитажа. Картина считалась погибшей, пока не обнаружилась на эрмитажной выставке "Неведомые шедевры" в 1995 году |
"Когда это все вывозили, как всегда, перевыполнили план"
— В соответствии с поручением правительства РФ 2001 года, к концу 2005 года в России должна была быть завершена полная инвентаризация всех объектов культуры, перевезенных в СССР после второй мировой войны, а также составлен и опубликован их полный сводный каталог. Это будет сделано?
Константин Акинша: Нет. Это невыгодно российской стороне. Когда вывозили трофейные вещи, никто не обращал внимания на их происхождение. Многие из них подлежат возврату даже по российскому закону о реституции. В 2003 году по инициативе нашего Министерства культуры был создан сайт www.lostart.ru. Кое-что там опубликовали. Сайт исчез из сети через месяц. Но за этот месяц поляки нашли там несколько картин, похищенных нацистами из Вроцлавского музея, голландцы — четыре полотна, принадлежавших жертвам холокоста, немцы — шесть.
— А как обстоит дело в странах СНГ?
Константин Акинша: Украина закона о реституции не принимала и ведет забавную политическую игру "жестов доброй воли". Украина за это время вернула довольно много вещей: рисунки Гете, находившиеся в спецфонде Киевского музея западного и восточного искусства, картину Ханса фон Маре в Бремен. Вернули все рисунки из коллекции Кенигса, находившиеся в Киеве, музыкальные манускрипты Баха. Объем украинских выдач по сравнению с объемом украинских трофеев вполне впечатляет, и я думаю, что сейчас, в новой политической обстановке, потихоньку отдадут все. В Прибалтике трофеев не было. У Прибалтики, кстати, существуют многочисленные требования к России, которые до сих пор не удовлетворены. Начиная со спора о коллекции Тартуского университетского музея, эвакуированного в Воронеж еще в начале первой мировой войны. Эти вещи вообще ни под какой закон не подпадают: закон у нас один — о ценностях, перемещенных в результате второй мировой войны.
— Каков смысл прятать трофейные коллекции?
Константин Акинша: Люди не прячут в течение шестидесяти лет то, что они законно вывезли в качестве компенсации. Исторически ситуация была такова: когда это все вывозили, как всегда, перевыполнили план. Вывозили по системе "грузи кулем, потом разберем", а не отбирали одни шедевры. Общий объем — миллионы вещей, бесконечные поезда, идущие на восток. Вначале все это вывозилось как трофеи. А потом решили, что ГДР важнее: нельзя же одновременно и вывозить целые музеи, и устраивать счастливую немецкую жизнь. Вот отчего и происходили возвращения Дрезденской галереи и Пергамского алтаря. Изначально все это было не продумано и не проработано.
— Какие отечественные музеи, архивы, библиотеки являются самыми крупными депозитариями трофейных ценностей?
Константин Акинша: Пальма первенства, естественно, принадлежит ГМИИ и Эрмитажу. Из библиотек это прежде всего Ленинка и Публичка. Из архивов — Российский военный. Никто из нас не был в спецхране Исторического музея, и у нас нет представления о том, что попало в Гохран. Эта организация как была мистической, так и осталась. Тем более что они сами вывозили — у них были собственные бойцы, которые умудрились вывезти Grune Gewolbe, сокровищницу Саксонских курфюрстов. Его, правда, потом из Гохрана передали в Пушкинский музей, а оттуда — в Восточную Германию. Если и будут какие-то сюрпризы, то скорее всего в Гохране. Или в Историческом музее.
— Можно ли еще в наших спецхранах обнаружить что-то уровня "Площади Согласия" Дега?
 |
Тициан. "Венера перед зеркалом", 1550-е. В 1931 году одна из лучших картин Тициана в собрании Эрмитажа была тайно продана советским правительством в коллекцию министра финансов США Эндрю Меллона, откуда позже попала в Вашингтонскую национальную галерею |
ъ — У противников реституции есть серьезные аргументы: вот статую "Летящего Меркурия" нашли 25 лет назад, а вернули в Павловск только сейчас.
Константин Акинша: Да, но все же отдали. То, что лежит у нас, нашли как минимум 15 лет назад, но не отдали. Здесь есть один интересный момент. До 1991 года все, что касалось трофеев, было засекречено, но параллельно было засекречено и все, что связано с советскими потерями. Советскими потерями занимался КГБ, а также достойные люди типа Юлиана Семенова или Евгения Левита, автора книги "Осталось только на фотографиях", которым это было позволено. Ведь когда сидишь на награбленном, не очень удобно говорить о своих потерях. Поляки стали печатать каталоги своих культурных потерь, когда война еще не закончилась. Когда в Варшаве шли бои, в Лондоне польское правительство в изгнании полным ходом составляло каталоги вывезенных из Польши вещей.