«Положить предел непрерывным вооружениям и предупредить угрожающие всему миру несчастья»

6 (18) мая 1899 года в королевском дворце Хёс-тен-Бос в Гааге открылась первая Гаагская конференция мира. Организаторы — пусть и не формулируя такую цель дословно — рассчитывали добиться соглашения, способного предотвратить большую, возможно, мировую войну. Мировая война все равно разразилась спустя 15 лет, и реальная политика почти сразу отчасти зачеркнула многое из того, чего удалось добиться участникам конференции. Но она все же стала вехой в истории дипломатии. Без этого первого глобального форума, целью которого была остановка гонки вооружений и защита мира, трудно себе представить создание Лиги Наций после Первой мировой и Организации Объединенных Наций после Второй. Иван Тяжлов напоминает, что инициатором и главным действующим лицом миротворческого процесса в Гааге была Российская империя.

«Существует общее право народов, которое действует для войны и во время войны»

Дворец Хёс-тен-Бос расположен в большом парке неподалеку от Центрального вокзала Гааги. Его название, собственно, означает «дом в лесу»: в середине XVII века он был построен фактически на окраине города. В мае 1899 года 18-летняя королева Нидерландов Вильгельмина предоставила эту резиденцию для проведения мирной конференции памяти голландского философа и правоведа Гуго Гроция (1583–1645).

Практически вся жизнь Гроция прошла на фоне продолжавшейся 80 лет войны Нидерландов против Испании и Тридцатилетней войны 1618–1648 годов, разорившей и перекроившей Европу. В 1621 году 37-летнему Гроцию удалось после полутора лет заключения бежать из крепости в Нидерландах, куда он был помещен пожизненно по обвинению в ереси и участии в мятеже. Его жена и служанка организовали побег, а ходе которого Гроция вынесли из тюрьмы в сундуке, в котором, по мнению стражи, должны были находиться книги. Гроций бежал через границу во Францию и там в 1625 году опубликовал трактат «Три книги о праве войны и мира», посвященный им королю Франции и Наварры Людовику XIII.

Это сочинение стало одним из первых, посвященных правовой теории войны, концепции справедливой войны, ее допустимым причинам, условиям ведения, способам установления мира, а также условиям, необходимым для мира всеобщего. «Существует общее право народов, которое действует для войны и во время войны, и у меня было много весомых причин, чтобы взяться писать по данному предмету,— писал Гроций.— Во всем христианском мире я наблюдал недостаток ограничений в отношении войны, чего даже варварские народы должны стыдиться. Я наблюдал, как люди хватаются за оружие по незначительным причинам или без причины вовсе, и, когда оружие было поднято, все забывали о каком-либо уважении права, Бога и человека. Это безумие, как будто в соответствии общему решению, дает всем свободу совершать любые преступления».

На глазах у Гроция армии пылили по дорогам Европы. Их солдаты и офицеры жили исключительно за счет местного гражданского населения, с которым ни секунды не церемонились. Целые районы оставались опустошенными, сознательно или нет. Цена человеческой жизни в районах боевых действий снижалась практически до нуля; военные не были ничем связаны в обращении с противником на поле боя и с военнопленными, которых пытали и казнили. На этом фоне трактат о конвенциональной войне — то есть такой, в которой стороны соблюдают принятые на себя ограничения на поле боя и вне его, в обращении с пленными и гражданским населением,— выглядел революционным. Говорят, что шведский король Густав II Адольф, один из ключевых участников Тридцатилетней войны, не расставался с книгой Гроция в походе, пока не погиб в сражении при Лютене в Саксонии (1632).

Впрочем, если шведский король и читал трактат на привале и в полевом лагере, это еще не означало, что высказанные в нем идеи вскоре будут реализованы. Лишь через 240 лет, в 1863 году, в Женеве открылась конференция, посвященная подготовке международного соглашения о правилах обращения с больными и ранеными, медицинским персоналом и госпиталями во время войны. Ее результатом стала Первая Женевская конвенция 1864 года, состоявшая из 11 параграфов. Она устанавливала нейтралитет госпиталей, перевязочных пунктов и части медперсонала, правила обращения с ранеными, их размещения и передачи противнику, а также регламент использования белых флагов и повязок с красным крестом. Конвенция перерабатывалась и дополнялась в 1906, 1929 и 1949 годах и действует ныне в варианте 1949 года.

Женевскую конвенцию ратифицировали поначалу только девять государств, а именно Швейцария, Баден, Бельгия, Дания, Италия, Швеция, Франция, Норвегия и Нидерланды. В дальнейшем к ней присоединилась большая часть существовавших на тот момент стран, включая в 1867 году Российскую империю.

«На основании полнейшей взаимности»

Интересно, что именно Россия в дальнейшем взяла на себя роль «локомотива» установления правил войны и их закрепления в общеобязательных договорах. Уже через год после Женевы, в 1868 году, император Александр II инициировал созыв конференции в Санкт-Петербурге. При участии 17 стран (Австро-Венгрии, Баварии, Бельгии, Великобритании, Вюртемберга, Дании, Греции, Италии, Нидерландов, Норвегии, Османской империи, Персии, Португалии, Пруссии, Франции, Швейцарии и Швеции) на конференции велась работа над международным регламентом сухопутной войны.

Страны-участницы сразу разделились на две группы: позицию России и Пруссии — энтузиастов запрета любых излишне жестоких средств борьбы — отнюдь не разделяла Великобритания, представители которой настаивали на суверенном праве любой страны действовать любыми доступными ей силами и инструментами. В результате прийти к согласию удалось лишь по вопросу о запрете применения взрывчатых и зажигательных пуль и снарядов менее 400 граммов.

Российские дипломаты и правоведы, а с ними и правительство этот результат приветствовали, но не считали достаточным. Поэтому через шесть лет, в 1874 году, Россия инициировала конференцию в Брюсселе, нацеленную на более широкую кодификацию законов и обычаев войны.

«Чем более развивается в настоящее время солидарность, предназначенная приблизить и соединить народы, как членов одной общей семьи, чем более, с другой стороны, военная их организация имеет назначением придать их распрям характер борьбы между вооруженными нациями, тем более оказывается необходимым определить точнее, чем до сих пор, законы и обычаи, согласные с состоянием войны, для того чтобы ограничить ее последствия и уменьшить ее бедствия, насколько это возможно и желательно,—говорилось в циркуляре российского Министерства иностранных дел от 17 апреля 1874 года.—В виду этой цели кажется необходимым, посредством взаимного соглашения, установить правила, которые должны быть обязательны как для самих правительств, так и для армий, на основании полнейшей взаимности».

28-летний юрист из Пярну (ныне Эстония, тогда Лифляндская губерния Российской империи) Фридрих Фромхольд Мартенс (в российских документах также известный как Фёдор Фёдорович Мартенс), блестящий выпускник юридического факультета Санкт-Петербургского университета, подготовил подробный проект Конвенции о законах и обычаях сухопутной войны.

15(27) июня 1874 года в Брюсселе открылась конференция, участвовать в которой согласились Австро-Венгрия, Бельгия, Великобритания, Германия, Дания, Испания, Нидерланды, Норвегия, Османская империя, Персия, Португалия, США, Франция и Швеция. Председателем конференции, длившейся два месяца, был избран русский дипломат, барон Александр Жомини: ему 60 лет, через год он на некоторое время фактически возглавит российское Министерство иностранных дел. Жомини — один из разработчиков внешней политики Александра II, но в Брюсселе это скорее почетная фигура: мотором конференции оставался Мартенс, старавшийся убедить участников в необходимости того, чем они заняты.

Наибольшей проблемой, как и в Петербурге, оказалась позиция Великобритании, которая по-прежнему отвергала идею законодательного ограничения методов войны: британские делегаты присутствовали на заседаниях, но не выступали, и их молчание, по мнению Мартенса, «компрометировало конференцию» в большей степени, чем если бы британцев не было не ней совсем.

Парадоксальным образом, при сравнительной легкости обсуждения отдельных параметров конвенции, по время которого стороны в общем приходили к согласию, принять документ и представить его для ратификации так и не удалось: на последнем заседании конференции была принята лишь Брюссельская декларация, отражавшая благие пожелания участников к методам ведения сухопутной войны, но ни в коей мере не носившая обязывающего характера. Российские юристы и дипломаты, впрочем, и на этот раз не были склонны унывать. «Труды брюссельской конференции никогда не будут забыты, всегда будут иметь благодетельное влияние на военные действия, и никогда не могут быть вычеркнуты из истории русской политики, направленной к достижению истинно гуманных и великодушных целей»,— писал Мартенс.

«Охранение всеобщего мира и возможное сокращение тяготеющих над всеми народами чрезмерных вооружений»

Хотя прозвание «Миротворец» закрепилось за Александром II (на престоле с 1881 до 1894 года), новые шаги на пути формирования международных правил войны Россия предприняла лишь в следующее царствование, при Николае II. К этому моменту на европейском континенте уже начали складываться блоки держав, в конечном итоге столкнувшиеся в Первой мировой войне. После победы России в очередной войне с Турцией (1878) встревоженные русскими военными успехами на Балканах и появлением там ряда новых суверенных государств, Австро-Венгрия, Пруссия и Италия образовали Тройственный союз (1882). В свою очередь, Российская империя, стремясь избежать повторения ошибок Крымской войны (1853–1856), искала сближения прежде всего с Францией и достигла заключения военно-политического союза с этой страной в 1891 году.

В мире (и прежде всего в Европе) складывалась парадоксальная ситуация. С одной стороны, страны восстанавливались после так называемой Долгой депрессии. Практически все ведущие страны демонстрировали рост производства; каждый год вводились в обиход технические новшества, затрагивавшие как производство и развитие городов, так и военную сферу. При этом большинством европейских стран правили монархи, между которыми, несмотря на политические разногласия, а иногда и военные конфликты их стран, было принято специфическое, как бы внутрисемейное общение, подразумевавшее неукоснительное соблюдение хороших манер. Эта трансграничная политическая культура элит воздействовала и на повседневный обиход имущих классов: границы были открыты, прожить полгода за границей было обычной практикой состоятельных семей что из Москвы и Петербурга, что из Берлина или Неаполя. Повседневный прогресс и относительный (если сравнивать с периодом Наполеоновских войн) мир создавали ощущение неизбежности прекрасного будущего.

В то же самое время за фасадом «прекрасной эпохи» накапливались противоречия и угрозы — и одной из них был, безусловно, быстрый прогресс вооружений. Передовые страны рассматривали военную промышленность как приоритетную и ревностно следили за появлением у конкурентов орудий, снарядов и военных кораблей новых типов, а также за их количеством. Это вело к гонке вооружений: статус великой державы не позволял ни одной из них отставать от своих соседей, союзников, а тем более конкурентов. Несмотря на отсутствие крупных военных конфликтов, затраты на военную промышленность приобретали гипертрофированный характер: Российская империя, например, тратила на армию, флот и их вооружение более 25% расходной части совокупного государственного бюджета (всего в 1899 году расходная часть бюджета составила 1 миллиард 571 миллион 732 тысячи 646 рублей https://minfin.gov.ru/ru/ministry/historylib/common/budget/empire?id_65=131931-obshchaya_gosudarstvennaya_rospis_dokhodov_i_raskhodov_na_1899_god._spb._1898).

Комитет министров под председательством Ивана Николаевича Дурново полагал возможным искать способы если не сокращения военных расходов, то хотя бы предотвращения их дальнейшего роста. Это в целом хорошо соотносилось со взглядами молодого императора Николая, взошедшего на престол в 26-летнем возрасте и полного решимости продолжать миротворческое дело своего отца и своего деда.

В августе 1898 года министр иностранных дел Российской империи граф Николай Михайлович Муравьёв обратился с нотой к послам иностранных государств. «Охранение всеобщего мира и возможное сокращение тяготеющих над всеми народами чрезмерных вооружений являются, при настоящем положении вещей, целью, к которой должны бы стремиться усилия всех правительств,— говорилось в ноте Муравьёва.— Положить предел непрерывным вооружениям и изыскать средства предупредить угрожающие всему миру несчастья — таков ныне высший долг для всех государств. Преисполненный этим чувством, Государь Император повелеть мне соизволил обратиться к правительствам государств, представители коих аккредитованы при Высочайшем Дворе, с предложением о созыве конференции в видах обсуждения этой важной задачи».

Этот призыв к миру вызвал несколько неоднозначную реакцию в Европе: к примеру, при дворе германского кайзера Вильгельма II восприняли сигнал из Петербурга как свидетельство бедственного положения российских финансов. Российский союзник Франция без большого энтузиазма отнеслась к предложению Николая II — в том числе потому, что имела неурегулированный территориальный спор с немцами в Эльзасе и Лотарингии. Британия в целом продолжала придерживаться принципа охраны своего суверенитета в вопросах объявления и ведения войны. Однако державы «второго ряда», для которых были тягостны растущие военные расходы, приветствовали ноту Муравьёва и изъявили готовность к переговорам об ограничении вооружений и гарантиях мира.

В Германии, Франции и Великобритании даже левые публицисты упрекали Россию в попытках прикрыть миролюбием свою экспансионистскую политику. Российская империя в это время активно осваивалась на Ляодунском полуострове в северо-восточном Китае, однако в этом регионе в равной, а то и в большей мере присутствовали ее европейские союзники и конкуренты.

Что касается правительств и особенно корон, то у них в конечном счете не было оснований ответить отказом на направленное к общему благу, очевидно миролюбивое предложение Петербурга — хотя бы из соображений хорошего тона. Поэтому, несмотря на разногласия, предложение в конце концов было принято.

«Благодаря русской настойчивости конференция была подготовлена, возникла, открылась»

В конце декабря 1898 года российский МИД разослал аккредитованным послам свои предложения относительно повестки дня. Она включала восемь пунктов.

Во-первых, предполагалось сохранить «на известный срок настоящий состав сухопутных и морских вооруженных сил и бюджеты на военные надобности». И «предварительно изучить» средства сокращения вооруженных сил и военных бюджетов в будущем.

Во-вторых, предполагался запрет на введение «в армиях и во флоте» «какого бы то ни было нового огнестрельного оружия и новых взрывчатых веществ, а также пороха, более сильно действующего сравнительно с принятым в настоящее время».

В-третьих, следовало ограничить применение уже существующих взрывчатых составов в полевой войне и запретить пользоваться метательными снарядами с воздушных шаров.

В-четвертых, предполагался запрет на использование в морской войне «подводных миноносных лодок и иных орудий того же свойства» и запрет строительства военных судов с таранами.

В-пятых, предлагалось распространить на морскую войну положения о госпиталях и раненых Женевской конвенции 1864 года. Шестой пункт представлял собой развитие пятого: нейтралитет в ходе морской войны предполагалось распространить на суда и шлюпки, «коим поручено спасание утопающих во время или после морских сражений».

Седьмой пункт предполагал возврат к положениям Брюссельской декларации 1874 года, их доработку и ратификацию. Восьмой декларировал приверженность сторон началам «применения добрых услуг, посредничества и добровольного третейского разбирательства» с целью предотвращения вооруженных столкновений. Российский МИД подчеркивал, что никакие вопросы двусторонних отношений стран-участниц на конференции рассматриваться не будут.

Если бы этот «пакет» был принят и исполнен, история планеты в XX веке сложилась бы, вероятно, менее трагически, но путь, устланный благими намерениями, привел туда, куда и полагалось.

Впрочем, начиналось все довольно благожелательно. В начале 1899 года правительство Нидерландов от имени 18-летней королевы Вильгельмины Елены Паулины Марии разослало приглашения 25 странам. Начало конференции было приурочено ко дню рождения Николая II. В этом была некая утонченная родственная любезность: и Николай, и Вильгельмина доводились правнуками российскому императору Павлу I; Вильгельмина была сторонницей мира и нейтралитета Нидерландов; за содействие в устройстве конференции Николай наградил ее высшим российским орденом, какой могла получить женщина,— Большим крестом ордена Святой великомученицы Екатерины.

«Мир был поражен, когда могущественный монарх, глава великой военной державы, объявил себя поборником разоружения и мира. Удивление еще возросло, когда благодаря русской настойчивости конференция была подготовлена, возникла, открылась»,— написал французский юрист Жан де ла Праделль, которого цитирует Сергей Ольденбург (1888–1940) в своей истории царствования Николая II.

«Под охраною начал международного права, поскольку они вытекают из установившихся между образованными народами обычаев»

В зале дворца Хёс-тен-Бос собрались представители двадцати европейских и шести неевропейских стран. Строго говоря, они представляли собой весь мир за исключением Латинской Америки: практически вся Африка и значительная часть Азии в это время принадлежали европейским колониальным державам.

Европу в Гааге представляли Австро-Венгрия, Бельгия, Болгария, Великобритания, Германия, Греция, Дания, Испания, Италия, Лихтенштейн, Люксембург, Нидерланды, Османская империя, Португалия, Россия, Сербия, Франция, Черногория, Швейцария и Швеция (в рамках существовавшей унии она представляла и Норвегию, что в Норвегии вызывало протесты). Неевропейский мир был представлен Китаем, Мексикой, Персией, Сиамом, Соединенными Штатами Америки и Японией. Каждая делегация получила один голос, причем предоставление голоса Болгарии оспаривала Турция. Председателем конференции был избран российский дипломат, посол империи в Лондоне, действительный тайный советник Егор Егорович Стааль. Егору Егоровичу было уже 77 лет, он поступил на дипломатическую службу еще в 1845 году, в царствование Николая I.

Стааль, вероятно, сразу понял, что перспективы переговоров о сокращении расходов на вооружения равны нулю из-за позиции ключевых участников, поэтому он постарался сосредоточить делегатов на работе над выработкой предложений о предупреждении конфликтов и о правилах ведения войны. Несмотря на очевидно идеалистический пакет предложений, которые Россия сформулировала перед конференцией, часть из них удалось реализовать.

Конференция, в частности, приняла конвенции «О мирном разрешении международных столкновений», «О применении к морской войне начал Женевской конвенции от 10 августа 1864 года» и «О законах и обычаях сухопутной войны».

«Конвенция о мирном решении международных столкновений» (ее в итоге ратифицировали 72 государства) была направлена на избежание применения силы в отношениях между странами. Для этого предполагалось прибегать к добрым услугам третьих стран, посредничеству и созданию следственных международных комиссий для урегулирования конфликтов. Собственно, предложение о создании следственных комиссий и утверждении правил международного арбитража содержалось в российском проекте конвенции и было радикально новым словом в международном праве. Международные следственные комиссии предполагалось учреждать на основе соглашений между спорящими сторонами — для беспристрастного и добросовестного расследования. Доклад комиссии не мог иметь характера обязательного решения, однако сторонам удалось договориться о создании международного третейского суда в Гааге: это российское предложение в конце концов поддержали Великобритания и США. При этом кайзер Вильгельм II весьма скептически комментировал создание суда в том смысле, что Германия согласилась на это, только чтобы не подрывать репутацию российского императора, а полагаться он сам впредь намерен не на суд, а «на Бога и острый меч». Целью третейского суда должно было быть разрешение споров между странами на основании уважения к праву и судьями по выбору сторон. Постоянная палата третейского суда в Гааге существует по сей день и располагается в специально построенном в 1913 году Дворце мира.

Конвенция о законах и обычаях сухопутной войны 1899 года закрепила отказ сторон от неограниченного права выбора средств нанесения вреда врагу. Документ в значительной мере реанимировал Брюссельскую декларацию 1874 года и включал нормы об обращении с военнопленными, больными и ранеными, о статусе гражданского населения, в том числе на занятой территории, о статусе участников боевых действий и добровольцев, пункты об осадах, бомбардировках, парламентерах, капитуляции и другие параграфы.

Российский юрист Мартенс, получивший к тому времени международную известность благодаря участию в Берлинской конференции 1884–1885 годов по Африке и в Гаагских конференциях по международному частному праву, добился включения в текст конвенции оговорки о том, что в ситуациях, которые остались неурегулированными, гражданское население и воюющие «остаются под охраною и действием начал международного права, поскольку они вытекают из установившихся между образованными народами обычаев, из законов человечности и требований общественного сознания». Так называемая оговорка Мартенса была затем включена в гаагскую Конвенцию 1907 года о законах и обычаях сухопутной войны, которая расширила и развила документ 1899 года, а также в Женевские конвенции 1949 года и ряд международных соглашений 1970–1980-х годов.

Участники конференции 1899 года приняли также три декларации — о пятилетнем запрете бомбардировок с воздушных шаров, о неприменении снарядов, распространяющих удушающие и смертоносные газы, и о запрете легко разворачивающихся в теле и сплющивающихся пуль. Кроме того, были высказаны шесть «пожеланий», то есть пунктов, предлагаемых к дальнейшему обсуждению: о дальнейшем пересмотре и развитии Женевских конвенций; о правах нейтральных государств; о соглашениях по поводу введения новых типов и калибров морского оружия; об ограничении сухопутных и морских военных сил и военного бюджета; о неприкосновенности частной собственности в морской войне; о бомбардировании портов, городов и селений морскими военными силами. Ключевой для инициаторов пункт о сокращении армий, флотов и военных бюджетов остался таким образом в списке благих пожеланий.

Гаагская конференция закрылась 17(29) июля 1899 года. Уже 11 октября в Южной Африке началась вторая Англо-бурская война, в ходе которой стороны, мягко говоря, не слишком стремились следовать достигнутым в Гааге гуманитарным принципам. Русско-японскую войну 1904–1905 годов также едва ли можно было назвать образцовой с точки зрения соблюдения сторонами законов войны — и тем не менее очевидно, что без Гаагской конвенции 1899 года ее последствия для участников и гражданского населения могли быть значительно более тяжкими.

Собственно, война 1904–1905 годов стала одним из триггеров продолжения Гаагского процесса: вскоре после Портсмутского мира министр иностранных дел Российской империи граф Владимир Николаевич Ламсдорф обратился к правительствам 47 государств с предложением провести в Нидерландах новую конференцию мира. До этого аналогичное предложение высказывал президент Соединенных Штатов Теодор Рузвельт. Вторая конференция в Гааге открылась 2(15) июня 1907 года при участии 44 стран и под председательством российского посла во Франции Александра Ивановича Нелидова. Итогом второй конференции стали 13 конвенций, образовавших значительную часть фундамента современного международного права. Третья конференция намечалась на 1915 год, но не состоялась из-за начала Первой мировой войны.

Мировая война (и особенно ее окончание) положила начало новым процессам в международном праве, в том числе и в части регламента военных действий, и в части процедур, направленных на избежание войны и ненасильственное регулирование конфликтов. Но усилия в этом направлении, безусловно, опирались на результаты довоенных конференций в Гааге, и в частности конференции 1899 года. В ноябре 1921 года президент США Уильям Гардинг напомнил участникам Вашингтонской конференции об ограничении морских вооружений и проблемах Дальнего Востока и Тихого океана: «Предложение ограничить вооружения путем соглашения между державами не ново. При этом случае, быть может, уместно вспомнить благородные стремления, выраженные 23 года назад в рескрипте Его величества Императора Всероссийского, с сознанием своего долга предложившего созыв конференции, которая должна была заняться этой важной проблемой». «Смелая попытка человеческого духа приблизиться к осуществлению далекого идеала вечного мира, эта конференция останется навсегда в анналах истории одним из лучших, одним из вечных памятников XIX века»,— написал один из участников российской делегации 1899 года, юрист, депутат II Государственной Думы от конституционных демократов Владимир Гессен.