«Долгое время англичане не могли оправиться от чувствительных потерь»

375 лет назад, 1 июня 1649 года, царь Алексей Михайлович выслал из России издавна живших в стране английских купцов, разрешив им лишь привозить свои товары и закупать русские в Архангельске, не задерживаясь там надолго; эта мера, как было объявлено, стала наказанием англичанам за казнь их короля Карла I, крайне возмутившую и опечалившую самодержца; вот только подготовка к введению санкций началась задолго до смерти британского монарха, и преследовали они цель, не имевшую к событиям в Англии никакого отношения; истинные мотивы следующего высоконравственного введения санкций замаскировали гораздо более тщательно.

«Со всеми своими животы»

Приказ английским купцам покинуть страну вместе со своим имуществом, чадами и домочадцами повторялся в царском указе не единожды, а дважды, чтобы ни у кого не оставалось никаких сомнений в твердости намерений Алексея Михайловича:

«Вам Англичанам, со всеми своими животы ехати за море, а торговати Московского Государства с торговыми людьми всякими товары, приезжая из-за моря, у Архангельского города».

Впредь торговым гостям с Альбиона категорически запрещалось и посещение иных, кроме Архангельска, русских городов:

«А к Москве и в городы с товарами и без товаров не ездить».

Подтверждалась в указе и отмена главной льготы, которой до 1646 года пользовались английские купцы,— беспошлинной торговли. И потому в ходе торговых операций в Архангельске англичане обязывались «пошлины платить по Государеву указу».

Английским торговым людям называлась и главная причина лишения их прежних привилегий и высылки из страны:

«Преж сего торговали вы в Московском Государстве по Государевым жалованным грамотам, которые даны вам по прошению Государя вашего, Англинского Карлуса Короля, для братской дружбы и любви. А ныне Великому Государю нашему, Его Царскому Величеству, ведомо учинилось, что англичане всею землей учинили большое злое дело, Государя своего, Карлуса Короля убили до смерти: за такое злое дело в Московском Государстве вам быть не довелось».

Поверить в то, что главенство английских купцов в российско-европейской торговле окончилось, не могли ни пребывавшие в эмиграции сторонники британской монархии, ни свергнувшие королевскую власть соратники генерала Оливера Кромвеля.

И в этом не было ничего удивительного. Ведь английские торговцы приобрели свое особое положение в русской торговле вскоре после открытия ими в 1553 году беспрепятственного торгового пути на Русь и сохраняли привилегии, что бы ни происходило в стране, без малого век. А случалось за это время очень многое.

Один из лучших отечественных специалистов по истории российско-британских отношений той эпохи профессор И. И. Любименко так описывала начало деятельности английских купцов на Руси:

«Торговые отношения между Россией и Англией завязываются с осени 1553 года, когда англичане, пустившиеся в далекое северное плавание, в несбыточной надежде открыть северный путь в Индию и Китай, были загнаны непогодой в Белое море и принуждены были пристать к устью Двины».

Постепенно были налажены отношения с местными жителями, а холмогорские земские старосты получили из Москвы разрешение на торговлю с прибывшими иностранцами и дозволение капитану прибывшего британского судна Edward Bonaventure отправиться в российскую столицу.

Продажа английских товаров и приобретение русских оказались настолько выгодной операцией, что дальнейшие события развивались с головокружительной для того времени быстротой.

«После того,— писала И. И. Любименко,— как англичане так неожиданно нашли, хотя и нелегкий, но свободный путь для сношений с Россией, в Англии образовалось торговое товарищество, известное в истории под именем "Русской" или "Московской" компании, получившее в 1555 году, по хартии английского правительства, исключительное право на торговлю с Россией».

Царь Иван Васильевич очень быстро оценил возможности, открывавшиеся в связи с появлением нового торгового пути, ведь теперь относительно свободно можно было ввозить нужные для армии припасы и новейшие вооружения, а также доставлять крайне необходимых военных и иных специалистов из-за рубежа, чему прежде активно препятствовали западные и северные соседи Руси. Так что его щедрость по отношению к новым иноземным партнерам, казалось, не знала границ.

«Твой английский царь умер»

«В 1556 году,— констатировала профессор Любименко,— Московская компания получила первую привилегию от русского царя, даровавшего ей права свободного въезда, передвижения и беспошлинной торговли в своих землях. С 1557 года англичане завязывают через Россию сношения с Персией, и в новой привилегии 1567 года получают официальное разрешение царя на персидскую торговлю, сильно обогатившую компанию. С тех пор в зону ее деятельности включены Казань и Астрахань, а также Нарва и Дерпт».

Но и этим, как писала профессор, Иван Грозный не ограничился:

«Следующая привилегия 1569 года дарует англичанам некоторые новые права: искать железную руду на Вычегде, чеканить в России монету, пользоваться русскими рабочими и почтовыми лошадьми. Она же впервые точно определяет их юридическое положение, разрешая им жить везде по английскому закону и признавая за главным агентом компании права начальника над всеми англичанами, живущими в России. Только при столкновении англичан с русскими выступает для них на сцену русское правосудие, но и тут даруются важные преимущества, так как все дела их разбираются лишь в Москве и ведаются исключительно опричниной».

Структура операций Московской компании оставалась неизменной на протяжении многих десятилетий:

«Она,— писала И. И. Любименко,— ввозила в Россию в XVI веке английское сукно, хлопчатобумажные материи, металлы, а также всевозможные колониальные товары и диковины…

Особое место занимал ввоз оружия и боевых припасов…

Главным предметом вывоза было сырье: масло, сало, ворвань, меха, лен, пенька и т. п. Но вскоре компания предпочла обрабатывать часть его в России, пользуясь покровительством царя и дешевизной русской жизни. Так возникли английские канатные дворы в Вологде и Холмогорах».

Но Московская компания мечтала о еще большем, добиваясь исключительного права на экспортно-импортные операции в России. Ведь англичан крайне беспокоило то, что открытый ими путь стали использовать голландские, а позднее и немецкие купцы. Но взамен на исключительные торговые преференции самодержец хотел получить договор о военно-политическом союзе с Англией, который королева Елизавета I не сочла нужным и полезным для своей страны. И реакция Ивана Грозного не заставила себя долго ждать:

«В 1569–1570 гг.,— отмечала доктор исторических наук Т. В. Черникова,— Иван IV отозвал все данные английским купцам привилегии».

И чтобы не утратить исключительного положения, приносящего солидную прибыль Московской компании, королева сделала свой ход:

«В Москву,— писала Т. В. Черникова,— тотчас же прибыл посланец королевы Дженкинсон. Русский царь "смягчился", вернул большую часть льгот, включая беспошлинную торговлю. Взамен Англия разрешила беспрепятственно везти в Россию требуемых западных специалистов и товары.

Вдобавок королева Елизавета прислала к царскому двору доверенного медика Роберта Якоби, аптекарей и цирюльников.

В итоге… компромисс состоялся».

Добиваясь уступок от англичан, царь позднее еще раз использовал тот же прием. А во время Ливонской войны Иван Васильевич обязал всех иноземных купцов внести из их сверхприбылей добровольный взнос в казну на военные нужды. И английские торговые люди, осевшие в России, несмотря на право не платить налоги, внесли огромную для того времени сумму — 1 тыс. руб., а затем еще 500 руб.

Однако в целом отношения самодержца и Московской компании считались практически безоблачными. Ведь не зря после кончины Ивана Грозного в 1584 году глава российской дипломатической службы — Посольского приказа — думный дьяк А. Я. Щелканов сказал находившемуся в Москве английскому послу Джерому Боусу: «Твой английский царь умер».

«Не ища для себя прибытку»

Но после воцарения Федора Иоанновича положение Московской компании почти не изменилось, хотя он, несмотря на все усилия англичан, так и не снял запрета на их торговлю с Персией. В новой жалованной грамоте, написанной, как считается, ближайшим советником нового царя Борисом Годуновым, подтверждались почти все прежние привилегии, включая право беспошлинной торговли, право не платить никаких податей и оброков с дворов компании в Москве, Ярославле, Вологде, Холмогорах и Архангельске, право ввоза и вывоза товаров без таможенного досмотра с предоставлением лишь описи ввозимого и вывозимого и право судиться с русскими по любым делам только в Посольском приказе.

Появились, правда, и некоторые новые ограничения. Так, английским купцам запрещалось торговать в розницу, привозить чужие товары под видом собственных и поручать русским торговать вместо себя. Московской компании пришлось взять на себя и еще ряд обязательств, к которым ее участники отнеслись с некоторой прохладцей. При заказе чего-либо для царских нужд они обязывались доставить товар в Москву по английской фабричной цене, «не ища для себя прибытку».

Кроме того, они должны были брать с собой в Англию товары из царской казны и продавать их с максимальной прибылью для самодержца.

После избрания на царство Бориса Годунова английским купцам была дана жалованная грамота, почти дословно повторявшая предыдущую. Не пострадала Московская компания и в Смутное время.

«Компания,— писала профессор Любименко,— являясь сплоченной организацией, сумела преодолеть все затруднения; не вмешиваясь в политическую борьбу партий, агенты ее заботились лишь о сохранении за ней права торговли, и им удалось, получая от каждого нового царя подтверждение своих привилегий, пронести их таким образом в неприкосновенности через тяжелое время Смуты».

С первым царем из династии Романовых Михаилом Федоровичем, избранным на царствие в 1613 году, и его окружением отношения у английских купцов складывались непросто.

Им не отказывали в подтверждении преференций, но все время возникали какие-то сложности, мешавшие их утвердить.

Главной из них была незавершенная война со шведами, а потому члену Московской компании и послу британского короля Якова I сэру Джону Меррику пришлось стать посредником на крайне тяжелых и долгих русско-шведских переговорах. Все это время английские купцы торговали по временным разрешениям и при этом, что вызывало их крайнее недовольство, платили в царскую казну пошлины и налоги наравне со всеми иноземными торговцами.

Только в 1617 году жалованная грамота была подписана царем. Никаких новых привилегий, несмотря на все усилия посла Меррика, в ней так и не появилось, и текст почти не отличался от аналогичных грамот, дававшихся со времени правления Федора Иоанновича. Вот только льготы были даны не Московской компании, а группе из 17 английских купцов, перечисленных поименно. Но жалованную грамоту так долго ждали, что этому обстоятельству англичане тогда не придали особого значения. Еще меньше внимания они обращали на растущее недовольство русских купцов.

«И бьются с ним четвертый год»

Российские историки подсчитали, что за вторую четверть XVII века русские торговые, а вместе с ними и знатные люди подали самодержцам не менее десяти челобитных с жалобами на непомерные льготы для английских купцов. Причем они имели все основания быть недовольными.

При Иване Грозном право беспошлинной торговли предоставили английским купцам на основе взаимности — русские купцы получали такое же право на территории Англии. Однако воспользоваться им не было никакой возможности. Кораблей, способных доставить товары на Альбион, на Руси не имелось. А любые попытки экспорта товаров в Англию помимо Московской компании немедленно пресекались ее членами — осмелившихся на подобное русских купцов неминуемо доводили до разорения. Не меньше недовольства вызывало и то, что отсутствие налогов и сборов давало английским купцам огромные преимущества и на внутрироссийском рынке.

Во время правления Михаила Федоровича петиции об английском торговом засилье ни к каким существенным сдвигам в сложившейся за многие десятилетия ситуации не приводили. Но после его кончины в 1645 году положение изменилось.

Новый царь Алексей Михайлович следуя установившейся традиции, отправил гонца — дворянина Г. С. Дохтурова — с известием о своем восшествии на престол к английскому королю Карлу I. Гонец помимо исполнения дипломатических функций получил и разведывательное задание:

«А будучи Герасиму в Аглинской земле, проведывать всяких вестей».

Однако важнейшей из его задач было сохранение престижа царствующей особы и страны, что в то время подразумевало точнейшее выполнение принимающей стороной всех требований российского церемониала по отношению к посланцу русского самодержца. Учитывая сложность внутриполитической ситуации в Англии и крайнюю ранимость российских представителей в вопросах престижа, Московская компания направила в противостоящий королю британский парламент просьбу о приеме царского гонца, гласившую:

«Принять его так, чтобы он видел, что даже в отсутствие короля парламент проявил должное внимание к достоинству его господина и уважение к нему самому как лицу, прибывшему от такого великого государя».

Поэтому гонца встречали с почетом, которого не удостаивались и иные послы: в его честь устроили пушечный салют, поселили в комфортабельном правительственном доме и организовывали в его честь званые обеды. Но у Дохтурова была строжайшая инструкция: передать царскую грамоту только и исключительно королю. А парламент отказывался пропустить русского гонца туда, где находился Карл I. Ничего не изменилось и после того, как король оказался в мае 1646 года в Шотландии на положении пленного. И гонец стал собираться восвояси.

Но в Москве уже одно то, что гонец, отправленный с простой в общем-то миссией, был задержан в Лондоне на полгода, воспринимали как унижение царского достоинства.

И раздражением юного царя и его окружения не замедлили воспользоваться русские купцы.

Они подали на царское имя «Челобитную торговых людей разных городов о притеснениях иноземцев, живущих в Русских городах по торговым делам», собственноручно подписанную 160 купцами.

«Холопы и сироты твои государевы» жаловались монарху, что до введения привилегий английским купцам заморские товары, привозившиеся тогда в Ивангород, были вдвое дешевле, а российских товаров вывозилось вдвое больше. В челобитной излагалась и вся история английской торговли в России, начинавшейся, как писали купцы, с малого:

«А торговали, Государь, они на одном дворе, что у Максима Исповедника на Варварском крестце».

Обвиняли «сироты» английских купцов в том, что вместо перечисленных в последней, датированной 1630 годом жалованной грамоте Михаила Федоровича 23 лиц «почали приезжать в Московское государство Англичан торговых людей человек по штидесят, и по семидесят, и болши». А ведь из перечисленных в грамоте купцов живы три или четыре человека. И многие новые английские купцы, приезжая в Россию, выдают себя за тех, кто уже умер.

Не меньше задевало русских купцов и то, насколько прочно решили обосноваться на Руси англичане:

«Построили и покупили себе… дворы многие и анбары, и построили палаты и погребы каменные, и почали жить в Московском государстве без съезду, так же как и в своей земле».

Но больше всего «торговых людишек» возмущало то, что англичане начали диктовать цены на внутреннем рынке, продавая только вздорожавшие товары и создавая дефицит менее дорогих, чтобы продать их после взлета цен. Обращали они внимание царя и на то, что английские купцы русские товары, купленные другими иностранцами, на таможне выдают за свои «и твою государеву пошлину крадут».

А привилегированное положение позволило англичанам получить господствующее положение во многих отраслях и видах торговли:

«Всеми торгами, которыми искони вечными мы холопы и сироты твои торговали, завладели Аглинские Немцы».

В челобитной перечислялись и многие другие обиды русских купцов, но в итоге просили они царя об одном: лишить англичан права не платить пошлины. И приводили беспроигрышный аргумент — громадную сумму поступлений в казну в случае принятия их предложения:

«И с них бы, Государь, сходило пошлин во всех городах на год тысяч по тридцати рублев и болши».

Подсказывали они Алексею Михайловичу и благовидный повод для лишения англичан налоговых льгот:

«А в жалованной, Государь, грамоте написано, что та грамота дана им для прошения Аглинского их Карлуса короля; а они, Государь, Англичане торговые люди все Карлусу королю не подручны, и от него отложились, и бьются с ним четвертый год».

Аргументы русских купцов, в особенности перспектива быстрого пополнения казны, были приняты во внимание, и 22 июля 1646 года последовал указ Алексея Михайловича, уравнивающий английских купцов в части уплаты пошлин и налогов со всеми другими иноземными торговцами.

А прибывший вскоре после этого в Москву Г. С. Дохтуров сообщил, что в британском парламенте его уверяли, что все члены Московской компании перешли на сторону противников короля. А это не предвещало английским купцам в России ничего хорошего.

«Был роковым ударом»

Лишение английских купцов главных преимуществ в России без преувеличения вызвало панику в Лондоне и в первый момент радость среди сторонников короля. Но затем и монархисты, прибывая в Москву с поручениями от наследника британского престола принца Карла, настаивали на возвращении Московской компании всех ее прежних льгот. Но царь и его окружение оставались непреклонными.

А русские купцы, воодушевленные успехом, начали подготовку новой атаки на конкурентов. В 1648 году челобитная царю была подана не только от торговых людей, но и от поддержавших их представителей дворянства и служилого сословия: стольников, стряпчих, дворян и детей боярских.

Главное внимание обращалось в ней на многочисленные нарушения, которые, по мнению жалобщиков, совершали английские купцы. Так, в челобитной говорилось о том, что они продают ввезенные товары тайно, уклоняясь от уплаты пошлин. Упоминалось и о том, что важное условие прежних жалованных грамот — закупка товаров для царского двора, «не ища для себя прибытку», не выполняется:

«А что де про государев обиход доведетца у них купить, и они продают самою дорогою ценою».

Говорилось в челобитной и о том, что английские купцы продолжают управлять ценами на внутреннем рынке, а кроме того, для повышения прибылей стали привозить в Россию менее качественные товары:

«А сукна де те иноземцы почели на Русь возить худые, тянутые, не так как вываживали напередь сего… а цену держат перед прежними годами болшую, потому что де живут на Москве без съезду».

Челобитчики для устранения всех этих проблем предлагали запретить всем иностранным купцам жить в Москве и других городах, позволив им привозить товары в Архангельск и торговать ими только там. И 20 декабря 1648 года царь Алексей Михайлович поручил группе бояр и высокопоставленных чиновников во главе с князем Н. И. Одоевским рассмотреть все жалованные грамоты, дававшиеся прежде иностранным купцам русскими государями, чтобы разобраться, где, что и как нарушают иноземцы.

«Князь со товарищи» выполнил указание и представил монарху подробную роспись прежних льгот и преимуществ иноземных купцов, которые, как и следовало ожидать, получали в первую очередь англичане. Но у Алексея Михайловича возник ряд вопросов: не испортят ли предлагаемые меры отношения Руси с иностранными государствами, как платить высылаемым иностранцам за их недвижимость и что делать со взаимными долгами русских и иностранных купцов?

Ответить на царские вопросы предстояло 164 выборным от челобитчиков из разных городов.

Они убеждали самодержца, что по заключенным Россией договорам имеют установленное право торговать в стране только шведы. Перед остальными государствами таких обязательств нет. И убеждали царя в том, что англичане открыли путь к устью Двины случайно, а потому никаких обязательств перед ними как первооткрывателями этого пути нет. Напоминали они и о том, что тех англичан, которым давались жалованные грамоты, уже нет на свете. И снова рассказывали о неправдах в торговле английских купцов и недоплате в казну.

Ответили выборные и на вопросы о недвижимости и долгах. Они гарантировали монарху, что дворы, амбары и прочие строения иностранцев русские купцы выкупят совместно, всем миром. И таким же путем расплатятся с долгами российских торговцев перед иноземными. А вслед за тем вновь просили самодержца выдворить из России всех иностранных купцов, кроме шведов.

Идея выглядела очень заманчиво. Но благопристойного повода для ее осуществления явно не хватало. К тому же, судя по всему, оставались сомнения в правомерности изгнания голландских или гамбургских купцов, которые если и нарушали установленные для них правила, то не столь беззастенчиво, как англичане.

Повод появился 30 января 1649 года, когда в Лондоне был казнен Карл I.

Новость, нескоро дошедшая до Москвы, как утверждалось, крайне возмутила и опечалила самодержца. И 1 июня того же года он подписал указ, где говорилось о высылке английских купцов и об ограничениях, наложенных на их торговлю. А в дополнение слов о том, что наказание налагается за убийство короля, в указе перечислялись нарушения, совершенные торговцами с Альбиона, совпадавшие с теми, о которых говорилось в двух челобитных и опросе выборных.

Представители Оливера Кромвеля, а после реставрации монархии и обладатели трона годами прикладывали максимум усилий для того, чтобы восстановить прежние права английских купцов в России. Но единственным результатом всех этих хлопот, продолжавшихся несколько десятилетий, стала выдача отдельных разрешений английским торговцам на приезд с товарами в Москву. Причем с выплатой абсолютно всех положенных пошлин и налогов.

«Этот царский указ,— писал самый авторитетный до революции российский специалист по международному праву Ф. Ф. Мартенс,— был роковым ударом для английской торговли в России, и долгое время англичане не могли оправиться от чувствительных потерь, причиненных им распоряжением московского правительства».

Воспоминания об этой потере отравляли российско-британские отношения на протяжении долгого времени. И, как считается, веками оставались причиной настороженного и недоброжелательного отношения к России в Великобритании. Но это нисколько не помешало Екатерине II полтора столетия спустя воспользоваться полученным тогда опытом.

«Страх парализовал первый порыв»

Известие о новой антимонархической революции в Европе — во Франции — и взятии Бастилии вызвали в российской столице в июле 1789 года неоднозначную реакцию, о чем французский посол в Санкт-Петербурге граф Луи Филипп де Сегюр писал:

«При дворе все были крайне обеспокоены и недовольны; в городе же впечатление было как раз противоположное; хотя Бастилия не представляла никакой опасности петербургским обывателям, разрушение ее и первые бурные проявления свободы возбудили среди местных негоциантов, купцов, буржуа и отчасти среди молодежи высших классов восторг, не поддающийся описанию. Все без разбору,— французы, русские, датчане, немцы, англичане, голландцы,— встречаясь на улицах, целовались, точно сами они освободились от тяжелого, непосильного для них бремени».

Сама Екатерина II, невысоко ценившая короля Людовика XVI, отнюдь не была удивлена французским бунтом. Кабинет-секретарь императрицы тайный советник А. В. Храповицкий 30 июля 1789 года записал в дневнике слова самодержицы о французском короле, сказанные в связи с «происшествием в Париже»:

«Он всякой вечер пьян и им управляет кто хочет».

Но бурная реакция петербуржцев крайне не понравилась матушке-императрице, и французский посол отмечал:

«Это почти неправдоподобное безумие продолжалось лишь очень короткое время; страх парализовал первый порыв».

Как свидетельствовали записи А. В. Храповицкого, никакого сочувствия к Людовику XVI императрица не испытывала и в последующие месяцы, сетуя, что король, несмотря на все свои заявления и обещания, так и не смог встать во главе выступающих против революции дворян. При этом Екатерина II мало-помалу, чтобы не повредить своему образу просветительницы и мудрой правительницы, начала снижать уровень дозволенного подданным вольнодумства. Так, в июне 1790 года, ознакомившись с только что вышедшим «Путешествием из Петербурга в Москву» А. Н. Радищева, она заметила:

«Тут рассеивание заразы французской: отвращение от начальства».

Писателя арестовали и в сентябре 1790 года в назидание другим сослали в Сибирь. И закручивание идеологических гаек продолжалось в том же неспешном темпе. В следующем году закрыли Типографическую компанию Н. И. Новикова, а 2 апреля 1792 года этого писателя и издателя арестовали и заключили без суда на 15 лет в Шлиссельбургскую крепость.

«Дела французские» продолжали беспокоить императрицу, и она тайно оказывала помощь монархистам. Но судьба короля интересовала ее лишь постольку-поскольку это соответствовало ее планам. И после того как французский король в сентябре 1791 года подписал конституцию, Екатерина II заметила с досадой:

«Можно ли помогать такому Королю, который сам своей пользы не понимает?»

Все выглядело так, будто императрица пытается создать антифранцузскую коалицию европейских стран. И 14 декабря 1791 года она сказала своему кабинет-секретарю:

«Я ломаю себе голову, чтоб подвинуть Венский и Берлинский Дворы в дела французские».

А затем добавила фразу, которую А. В. Храповицкий без комментариев записал в дневнике:

«У меня много предприятий не конченных, и надобно, чтоб они были заняты и мне не мешали».

Ее, по сути, обрадовало объявление Францией войны Австрии. С не меньшим удовлетворением она рассказывала как о победах австрийцев, так и о том, что «Англия вышла из нейтралитета по французским делам» и пополнила ряды противников Франции.

Однако разгромить революционную Францию не удавалось, и 16 ноября 1792 года А. В. Храповицкий записал в дневнике мнение действительного тайного советника А. А. Безбородко:

«Подлинно известно, что Прусский Король и Император искренно согласны продолжать войну против Франции, но кабинеты их тому противны. Мы хочем (так в тексте.— "История") втянуть в войну Англию, но сие несбыточно».

А в январе 1793 года до Санкт-Петербурга дошла весть о казни Людовика XVI. И императрица начала действовать, однако не сразу.

«Не терпеть в Империи Нашей»

«С получения известия о злодейском умерщвлении Короля Французского,— записал 2 февраля 1793 года кабинет-секретарь,— Ее Величество слегла в постель, и больна и печальна. Благодаря Бога, сегодня лучше… Ее Величество говорила со мной о варварстве Французов».

Меньше чем через неделю, 8 февраля, императрица подписала указ, который вверг всех живших в России французов в неподдельный ужас.

«Доколе,— говорилось в документе,— оставалась еще надежда, что время и обстоятельства послужат к образумлению заблужденных и что порядок и сила законной власти восстановлены будут, терпели Мы свободное пребывание Французов в Империи Нашей и всякое с ними сношение. Видев после буйство и дух возмутительный противу Государя их, далее и далее возрастающий, с неистовыми намерениями правила безбожия, неповиновения верховной Государской власти и отчужденные всякого доброго нравоучения не токмо у себя утвердить, но и заразу оных распространить во вселенной, прервали Мы политическое сношение с Франциею, отозвав Министра Нашего с его свитою и выслав из столицы Нашей поверенного в делах Французского, к чему и то еще имели право, что как взаимные миссии заведены были между Нами и Королем, то по разрушении бунтовщиками власти его, при содержании его в страхе и неволе несвойственно уже было иметь вид сношения с похитителями Правления».

Отзывом российского посольства и высылкой французского дело не ограничилось. Прекращалось действие русско-французского торгового договора 1786 года до «восстановления порядка и власти законной во Франции». Закрывались консульства, прекращались сообщение по морю и доставка товаров:

«Запрещается впускать в порты Наши на разных морях находящаяся суда под флагом национальным Французским; равным образом запрещается и Нашему купечеству и хозяевам кораблей посылать торговые их суда во Французские порты».

Однако самой радикальной мерой наказания за казнь короля стала высылка всех французов из Российской Империи:

«Всех Французов без изъятия обоего пола, купеческие и мещанские промыслы имеющих, художников, ремесленников, в услужении у частных людей находящихся, разумея тут учителей и учительниц и прочих, признающих нынешнее в земле их правление и оному повинующихся, не терпеть в Империи Нашей и из всех мест, где они находятся, выслать, дав каждому из них трехнедельный срок для распоряжения домашних его дел с обязательством оставить границы Российские в течение времени, назначаемого в его паспорте, и впредь не въезжать в оные под страхом неизбежного по законам Нашим наказания».

Исключение делалось только для тех, кто «отрешится присягою... от правил безбожных и возмутительных, в земле их ныне исповедуемых». Причем принять присягу притворно было невозможно, ведь в указе говорилось:

«А дабы не возомнили иные, что могут учинить подобное отрицание и присягу для единого вида притворно, с намерением сокрыть оное и свои имена от своих единоземцев, тут же им объявить, что помянутое их отрицание с именами подписавшихся обнародовано будет в Российских и иностранных ведомостях».

Так что те, кто принимал такую присягу и оставался, подвергали своих родных, находившихся во Франции, смертельной опасности.

Но на этом императрица не остановилась. 17 февраля 1793 года Екатерина II приказала А. А. Безбородко:

«По прекращении действия торгового договора, между Нами и покойным Королем Французским существовавшего, доколе во Франции порядок и власть законная в особе Короля восстановится, Мы почитаем за нужное пресечь ввоз в Империю Нашу Французских товаров и торг оными тем более, что большая часть из них служат единственно к излишеству и разорительной роскоши, другие же могут заменены быть продуктами и рукоделиями как собственными Империи Нашей, так и доставляемыми из иных мест, с которыми подданные Наши дозволенную и выгодную производят торговлю».

8 апреля 1793 года запрет на ввоз всего французского с точным списком товаров был утвержден и вскоре обнародован. А на каждый ввозимый в Россию предмет потребления требовался теперь документ, подтверждающий происхождение из дружественных стран. Все остальное считалось контрабандой:

«Запрещаемые сим указом товары, буде пойманы или отысканы будут, долженствуют быть истреблены».

Казалось бы, неприкрытая экономическая цель указов императрицы о разрыве отношений с Францией была теперь видна невооруженным глазом. Она хотела прекратить траты подданных на предметы роскоши и поддержать отечественного производителя. Однако большое, как известно, видится на расстоянии. Много десятилетий спустя видные французские историки профессора Альфред Никола Рамбо и Эрнест Лависс, подробно изучавшие ту эпоху, писали, что императрица запретила «вывозить русский хлеб в голодавшую Францию». Одновременно российская самодержица призывала Пруссию и Австрию, чьи армии к тому времени уже пережили поражения от революционных французов, продолжать войну, ведь после прекращения поставок русского хлеба французская армия голодна и небоеспособна. Однако при этом императрица уклонялась от отправки на борьбу с Францией своих солдат.

В итоге армии Пруссии и Австрии были ослаблены, а финансовое положение этих стран оставляло желать много лучшего. И именно для этого императрица ломала голову над тем, как «подвинуть Венский и Берлинский Дворы в дела французские».

«Король прусский,— констатировали те же французские историки,— разглядел истинные намерения императрицы, которые она так тщательно скрывала под красноречивыми призывами к крестовому походу против "атеистов"».

Но сделать много он уже не мог.

Заключение мира с Францией в апреле 1795 года слишком запоздало. А неоконченным предприятием Екатерины II, которому не должны были помешать Берлин и Вена, был раздел Польши, ликвидировавший ее как государство. И в результате проведения третьего раздела Россия получила прибавку к своей территории гораздо более значительную, чем Пруссия и Австрия.

Как бы странно это ни звучало, французы, страдавшие от екатерининских санкций, были очень довольны их последствиями:

«Екатерина,— писали Рамбо и Лависс,— произвела не мало антиреволюционных демонстраций, но так и умерла, не двинув против Франции ни одного солдата; зато, расстроив коалицию, она оказала нам несомненную, вполне осязаемую услугу».

В цели императрицы вряд ли входило появление Французской Империи во главе с Наполеоном и нашествие 1812 года на Россию. Но санкции, как показывает опыт, и при подготовке, и при применении — вещь крайне сложная. В особенности в том, что касается их отдаленных последствий.

Евгений Жирнов