«Скопления бездомных и безнравственных людей»

175 лет назад, 28 июня 1849 года, император Николай I утвердил решение Комитета министров «Об ограничении числа фабрик и заводов, вновь учреждаемых в Москве и уезде ее»; бытует мнение, что этот документ являлся одним из основополагающих для установления экологических и противопожарных норм и правил в России, однако на самом деле распоряжение преследовало очень далекие от экологии и пожарной безопасности государственные и личные цели.

«Смрад и нечистоту производящих»

Со стародавних времен известно: не все то золото, что блестит. Именно так обстояло дело с положением Комитета министров, подготовленным министром финансов статс-секретарем графом Ф. П. Вронченко и утвержденным Николаем I 28 июня 1849 года.

«Многие из фабричных заведений в Москве,— говорилось в документе,— при постоянном употреблении сильного огня или легковоспламеняющихся материалов угрожают большой опасностью в случае пожара, а некоторые, будучи расположены при истоках и реках, спуском нечистот и смрадных веществ портят воду».

Так что внешне решение об ограничении числа производств в Москве выглядело органичным продолжением политики императора по очищению русских городов от опасных загрязнений и смрада, избавления их от бесконечно повторяющихся пожаров и улучшения качества воды в реках. Ведь самодержец поддерживал все подобные начинания едва ли не с момента своего восшествия на российский престол.

Уже 13 апреля 1826 года Николай I утвердил разработанное Комитетом министров положение «О переведении из городов заведений, смрад и нечистоту производящих».

В нем констатировалось, что «заведения сии во многих городах внутри оных существуют», и давалось предписание о переносе вредных для окружающей среды производств подальше от городов. Но так, чтобы не уничтожить эти производства и не задушить едва наметившийся в стране промышленный рост:

«Дабы не расстроить хозяев тех заведений переносом всех вдруг, дозволить оставить оные в настоящем положении; но при этом предписать Губернским Начальствам отвести во всех городах для устроения заведений подобного рода удобные места вне города, вниз по течению рек, и раздавать желающим в собственность безденежно с тем, чтобы, кроме сих мест, нигде более устраивать таковых заведений дозволяемо не было».

Устанавливался в документе и срок для переноса загрязняющих производств за пределы городов:

«Хозяевам же тех заведений, которые уже существуют, назначить 10-летний срок, дабы они в продолжении сего срока перенесли свои заведения на вновь отведенные места».

Этим требованиям в 1832 году придали еще большую весомость, включив их в Строительный устав:

«Фабрик и заводов, вредных чистоте воздуха, в городах и выше городов по течению рек и протоков строить не дозволяется. Если же таковые уже существуют, то об оных делается представление Министру Внутренних Дел, с особенным описанием качества их и цены».

В том же пункте устава подтверждался и установленный срок переноса вредных производств:

«Хозяевам существующих заведений назначен с 1826 года десятилетний срок, в продолжении которого они обязаны перенести свои заведения в назначенные места».

Но этим император и его министры не ограничились.

«Ни под какими условиями»

В следующем, 1833 году, для Санкт-Петербурга были разработаны особые правила размещения производств. Все фабрики и заводы были разделены на три разряда:

«К первому, причисляются те, кои, по безвредности своей, могут быть допускаемы во всех частях города беспрепятственно.

Ко второму, те, кои могут состоять в населенных частях города, с соблюдением особых предосторожностей при устройстве их; и

К третьему, те, кои ни под какими условиями в населенных частях города допускаемы быть не могут».

В решении приводились подробнейшие списки производств всех трех разрядов, суть сводилась к тому, что к первому относились те, что использовали в работе термическую и химическую обработку в минимальных размерах, а к третьему — производства различных химикатов и особенно сильно загрязняющие воду и воздух фабрики. Для второго — промежуточного — разряда устанавливались очень жесткие правила противопожарной защиты, очистки «вредных паров» и вывоза отходов производства.

И нарушение этих требований было чревато суровыми наказаниями

При этом для отнесенных к третьему разряду свечных, сальных, мыловаренных и кожевенных производств подтверждался десятилетний срок переноса к 1836 году. А для гораздо более опасных и использующих ядовитые вещества производств устанавливался новый период для передислокации, опять же в десять лет, до 1843 года.

Но с наступлением 1836 года выяснилось, что очень многие владельцы фабрик и заводов, производящих помимо продукции «смрад и нечистоту», не ударили палец о палец для исполнения предписаний о перемещении производств. Оправдывались они тем, что о таковой воле государя им якобы никто не сообщал. А главное, бумаг где бы они давали подписку о том, что ознакомились с подобным требованием, «сыскать нигде не могли».

12 октября 1837 года Комитет министров рассматривал дело купца И. Шипова из Кинешмы, чей кожевенный завод находился рядом с рекой Кинешемкой «при впадении ее в реку Волга».

Купец утверждал, что знать не знал и ведать не ведал о необходимости переезда на новое место.

А гражданский губернатор Костромской губернии действительный статский советник А. Г. Приклонский просил министров учесть, что немедленный снос этого производства лишит купца не менее 10 тыс. руб. годового дохода и «поведет его к совершенному расстройству» в делах. Предлагал губернатор и решение проблемы:

«Оставить существующий в городе Кинешме кожевенный завод купца Шипова на прежнем месте до обветшания, на каковой конец и воспретить ему производить в оном перестройки и значительные поправки».

Комитет министров поддержал это предложение, как и другое — «о предоставлении Министерству Внутренних Дел разрешать оставление подобных заведений и в других местах». А Николай I утвердил и это решение, по сути сводящее на нет все прежние установления о переносе вредных производств из городов.

Поневоле возникал вопрос: зачем же 12 лет спустя начинать все заново в Москве? И почему, как это делалось во многих случаях, просто не распространить на Первопрестольную положения тщательно проработанных правил 1833 года для Санкт-Петербурга? И как это было связано с тем, что в решении о Москве было упоминание о топливном и ценовом кризисе?

«Чрезмерное распространение фабрик»

В докладе министра финансов, утвержденном императором в 1849 году, о московских заводах и фабриках говорилось:

«Заведения сии, употребляя значительное число рабочих и расходуя большое количество топлива, способствуют к возвышению цен на съестные припасы и дрова».

Вот только вопрос о топливе для московских фабрик и заводов уже возникал девятью годами ранее. В историческом обзоре деятельности Комитета министров рассказывалось:

«Первоначально вопрос о сокращении числа фабрик и заводов в Москве возник вследствие заметного возвышения цен на дрова; тогда явилось предположение, что главная причина быстрого подъема цен — истребление фабриками и заводами лесов в окружности Москвы».

Об этом доложили Николаю I, который решил:

«Нужно обратить внимание на вопрос, не нужно ли теперь положить преграду распространению в Москве и уезде оной паровых машин, которыми леса опустошаются, а дрова до непомерной стоимости достигнут; этим давнишнее желание отвлечь от Москвы чрезмерное распространение фабрик с переносом в ближние губернии может быть скорее, чем другим чем, исполниться может (так в тексте.— "История")».

Но в Комитете министров, куда был передан на рассмотрение вопрос, возникли серьезные разногласия.

Министерство финансов, например, полагало, что не в расходе топлива фабриками и заводами «следует искать причины подъема цен на дрова в Москве». Но при этом не возражало против ограничений на открытие новых производств в Первопрестольной, чтобы их начали строить и в других городах.

В МВД считали, что владельцам действующих заводов следует заняться сокращением расхода топлива и переходом на иной его вид — уголь. А новые производства разрешать открывать не ближе 100 верст от Москвы.

Министр государственных имуществ генерал от инфантерии граф П. Д. Киселев писал, что производств с паровыми двигателями не так много, и ущемлять их неразумно. А в топливном кризисе повинны порядки, существующие в Московской губернии:

«Лесное хозяйство губернии было самое беспорядочное: спекуляторы скупали лесные дачи (участки.— "История") и поднимали цены; казенные леса пострадали от хищнических порубок еще больше, чем помещичьи».

Помимо упорядочения лесного хозяйства граф Киселев настаивал на использовании и другого топлива помимо дров:

«Остается обратить внимание на распространение усовершенствованных способов отопления, на торф, как замену дров».

А московский военный генерал-губернатор генерал от кавалерии светлейший князь Д. В. Голицын придерживался иного мнения.

Он настаивал на том, что главной причиной топливной дороговизны стал рост населения Москвы, «увеличившегося за последние 10 лет на 80 000 чел.».

Для подтверждения своего мнения светлейший князь использовал данные о расходе дров различными московскими потребителями, из которых следовало, что на фабриках использовали 27 722 кубические сажени дров в год, в печах гончарных и кирпичных заводов сгорело 16 034, на работу заводских паровых машин израсходовали 9 237 кубических саженей за год, в банях — 9 510, в пивоварнях — 5 293. А на отопление домов за тот же год ушло втрое больше, чем у всех остальных потребителей, вместе взятых,— 219 099 кубических саженей.

Спорить с фактами никто из членов Комитета министров не стал. В результате было решено, что сокращение числа фабрик не разрешит топливный кризис, «а возникающая промышленность легко может быть подавлена». Вопрос был тихо спущен на тормозах и не поднимался — ни пока Москвой управлял светлейший князь Д. В. Голицын, ни при его преемнике князе А. Г. Щербатове.

Но затем вопрос о сокращении количества московских заводов и фабрик совершенно неожиданно возник вновь.

«И т. п. негодяях»

После начавшихся в 1848 году европейских революций Николай I, никогда не забывавший о восстании декабристов, омрачившем его вступление на престол, обратил пристальное внимание на положение в России. Император счел, что «Москва распустилась», и нужен управленец, способный навести в Первопрестольной должный порядок. 6 мая 1848 года монарх принял решение, гласившее:

«Московского Военного Генерал-Губернатора, Генерала от Инфантерии Князя Щербатова 1-го, согласно его прошению, Всемилостивейше увольняем, по расстроенному здоровью, от настоящей должности, с оставлением Членом Государственного Совета.

Нашему Генерал-Адъютанту, Генералу от Инфантерии Графу Закревскому Всемилостивейше повелеваем быть Московским Военным Генерал-Губернатором».

А граф А. А. Закревский очень скоро вновь вернулся к вопросу о количестве фабрик и заводов в Москве. Но, как отмечалось в историческом обзоре деятельности Комитета министров, «уже по другим соображениям, в которых нельзя не видеть отражения западноевропейских событий 1848–1849 г.г., когда фабричные рабочие играли столь значительную роль».

И вскоре план московского генерал-губернатора по борьбе с революционной опасностью был готов.

«Гр. Закревский,— говорилось в обзоре,— вошел к Государю с запискою, в которой доказывал, что Московские фабрики служат только к вреду города: увеличивают опасность от пожара, портят воду, поднимают цены на дрова и другие жизненные припасы и развращают нравственность низших классов населения; для охраны тишины и спокойствия правительство, по словам гр. Закревского, не должно допускать скопления бездомных и безнравственных людей, которые легко пристают к каждому движению и находят себе сочувствие и отголосок в развратных лакеях, вольноотпущенных и т. п. негодяях».

Предложения московского военного генерал-губернатора сводились к следующему:

«Не допускать в Москве устройства новых фабрик, разве возникнет какое-либо новое дело, не требующее к тому же многих рук; мера эта не должна быть стеснительна для купечества, так как фабрики можно устраивать в окрестностях Москвы, но не ближе 40 верст к ней; в окрестностях столицы содержание фабрик обойдется значительно дешевле, рабочие вдали от городских соблазнов будут работать прилежнее, да и надзор за ними станет легче».

И помимо общего снижения числа занятых на московских фабриках и заводах граф А. А. Закревский предлагал упорядочить и формализовать отношения владельцев производств и рабочих. Николай I заинтересовался предложениями своего генерал-адъютанта и наложил на его записке резолюцию:

«Весьма важно, сообразить в Комитете Министров».

Но там вновь разгорелись ожесточенные споры. Главным оппонентом московского военного генерал-губернатора выступил министр внутренних дел действительный тайный советник граф Л. А. Перовский. Он соглашался лишь с тем, что из Москвы следует вывести опасные и вредные для здоровья обывателей производства. А все остальные доводы графа А. А. Закревского — отметал.

Глава МВД доказывал, что русский рабочий того времени, по существу, был крестьянином-мастеровым, приходившим в город на заработки на восемь месяцев в году, а все остальное время работавший в поле, в своей деревне. И потому сравнивать его с европейскими пролетариями не имело смысла.

Граф Л. А. Перовский напоминал, что цена на дрова и продукты питания в Москве никак не связана с числом фабрик и заводов, а сами они «нигде не могут прийти в такое цветущее состояние, как в столицах, ибо для фабрик нужно содействие просвещенных людей». Отвергал министр и аргумент оппонента о пользе нахождения фабрик в провинции с полицейской точки зрения:

«В столицах больше средств наблюдать за этим людом»

И добавлял:

«Вообще мнение о том, что нравственность столичных рабочих ниже нравственного уровня рабочих фабрик, находящихся вне столиц, подлежит некоторому сомнению».

Однако московский военный генерал-губернатор продолжал отстаивать свою позицию:

«В столицах рабочие на каждом шагу встречают соблазны: кабаки, пивные лавки, почему надзор за рабочими необходим».

Но против его предложений выступил еще и министр финансов граф Ф. П. Вронченко.

Он опасался, что средства, выделенные казной на поддержку «едва еще развивающейся у нас промышленности», будут потрачены зря, если будут введены ограничительные меры против фабрик и заводов.

Не меньше беспокоила министра и возможная регламентация численности рабочих на фабриках, ведь их число зависело от ситуации со спросом на рынке. Так что запрет на привлечение новых работников при улучшении конъюнктуры ни к чему хорошему привести не мог.

Комитет министров соглашался с мнением обоих министров. Но графа А. А. Закревского поддерживал и награждал за усердие сам император. 29 апреля 1849 года, например, было объявлено, что московскому военному генерал-губернатору пожалован наивысший орден Российской Империи — святого апостола Андрея Первозванного.

Так что появившееся в итоге положение по вопросу о московских фабриках и заводах, составленное министром финансов, представляло собой довольно странный компромисс двух взаимоисключающих концепций.

«Для уменьшения числа праздных»

Министру финансов пришлось включить в доклад императору положение о влиянии фабрик и заводов на цены дров и продуктов питания. Зато запрет на открытие новых производств в Москве в достаточной степени отражал взгляды Комитета министров. Под ограничения подпадали главным образом действительно загрязнявшие воду и воздух типы фабрик и заводов. А выдача разрешения на учреждение новых производств из списка дозволенных производилась московским военным генерал-губернатором только с согласия министра финансов.

Удалось отстоять и право владельцев предприятий самим определять потребное им количество рабочих, станков и машин. Но собственников обязали отчитываться каждые полгода перед генерал-губернатором. Он же формировал и возглавлял особый комитет по наблюдению за фабриками и заводами. И для упорядочения работы этого органа абсолютно все московские производства было решено перерегистрировать:

«Вменить в обязанность хозяевам и владельцам тех из существующих ныне в Москве и уезде ее фабрик и заводов, на учреждение коих нет установленных свидетельств, испросить у начальства дозволительные свидетельства на продолжение действий принадлежащих им заведений».

И все же в итоге граф А. А. Закревский не получил желаемого снижения числа рабочих в Москве и решил использовать другой способ достижения цели.

«Московский генерал-губернатор,— сообщалось в историческом обзоре деятельности Комитета министров,— поднял вопрос об освобождении больших городов от праздного пролетариата; гр. Закревский издал обязательное постановление, дабы Московское градское общество не иначе принимало в свой состав новых членов, как удостоверившись, что желающие члены имеют верные средства для содержания себя и своих семейств».

Идея пришлась по вкусу императору, и, когда граф вслед за тем предложил распространить это правило на все города и посады Московской губернии, Николай I написал на его рапорте:

«Считаю весьма дельным; рассмотреть в Комитете Министров и, в случае ежели мера сия будет принята, распространить ее справедливо на С.-Петербургскую губернию».

Но в Комитете министров московскому генерал-губернатору в очередной раз отказали.

«Новая мера,— говорилось в разъяснении,— имеет целью оградить Москву от накопления бесполезных и даже вредных людей и избавить города и посады губернии от неблагонадежных элементов; мера эта едва ли достигнет цели,— она не оградит столицу от прилива дурных людей: мещане и крестьяне, получив паспорта, могут приходить отовсюду в Москву, большее или меньшее расстояние едва ли может иметь значение для таких переходов».

В итоге Комитет министров признал меру, задуманную графом А. А. Закревским, неудобной и предложил «изыскать другие средства для уменьшения числа праздных и бесполезных людей в Москве». Но если не получалось регулировать количество нанимаемых прямым воздействием на них, то почему не попробовать воздействовать на нанимателей?

И способ управления предпринимателями московский военный генерал-губернатор вскоре опробовал на практике.

«Для избежания такой чести»

В 1837 году император Николай I, будучи в Москве, посетил родовую вотчину Романовых — дворцовое царское село Измайлово и решил разместить в этом полузаброшенном месте военную богадельню «для призрения старых и совершенно увечных воинов сухопутного и морского ведомств, которые по отставке от службы, не в силах будучи снискивать пропитание трудами, лишены способов к своему содержанию». В следующем году проект Измайловской богадельни был готов и утвержден монархом, а вскоре началось и строительство. Но из-за недостатка средств шло оно неспешно, и граф А. А. Закревский решил вмешаться в этот процесс.

Московский военный генерал-губернатор подошел к делу умело, обзаведясь сначала информаторами в купеческой среде (причем не только из самих купцов), о чем соучредитель и глава Московского торгового банка Н. А. Найденов писал:

«Для получения подробных сведений относительно занятия отдельными лицами более выдающегося положения в среде купечества и обладания более значительными средствами, он взял орудием письмоводителя купеческого отделения дома градского общества (нынешней купеческой управы) Вас. Гр. Некрасова, состоявшего там на службе в течение долгого времени и потому знавшего точно быт купечества».

И после неудачной попытки получить с купечества взнос на Измайловскую богадельню одним махом, оптом граф приступил к розничному взиманию пожертвований:

«Закревский,— вспоминал Н. А. Найденов,— начал вызывать к себе купцов, начиная с более крупных (подробные сведения о них он, как выше сказано, получал от Некрасова)».

Каждому из первостатейных купцов он объяснял, что некоторые их сотоварищи уже сделали пожертвование, а новая обширная богадельня избавит Москву от калек-попрошаек. А затем попросту давал лист, где уже была указана сумма пожертвования, и приказывал: «Подписывайте!»

«Надобно было,— писал тот же банкир,— подчиниться такому приказу, и подписка пошла. В дальнейшем она производилась уже в его канцелярии; при этом для купцов высших гильдий (тогда было 3 гильдии) была определена норма, ниже которой нельзя было подписывать (добровольно!); иначе угрожалось доложить о том графу и, конечно, для избежания такой чести каждый отдавал требуемое, хотя бы это и было для него трудно».

Для купцов второй гильдии, например, была определена норма в 25 руб. Для сравнения: после открытия Измайловской военной богадельни на питание опекаемого нижнего чина выделялось 5 коп. в день, офицера — 15 коп.

Уже в начале сентября 1849 года, как свидетельствовало сообщение Военного министерства, граф А. А. Закревский доложил императору о достигнутых успехах:

«Московский Военный Генерал-Губернатор довел до Высочайшего сведения, что Московское купеческое общество пожертвовало, по добровольной подписке, 50 т. руб. серебр., на скорейшее окончание здания Измайловской Военной Богадельни».

А в ноябре к первым 50 тыс. руб. добавилась новая порция пожертвований:

«Генерал-Адъютант Граф Закревский,— сообщала пресса,— вновь довел до сведения Государя Императора, что многие не участвовавшие в первоначальной подписке Московские купцы, а также некоторые из иногородних купцов и торгующих иностранцев, соревнуя этому примеру, представили Графу Закревскому 11 т. руб. серебр.».

А, отработав систему изъятия наличных в карман государственный, московский военный губернатор, видимо, счел, что не стоит забывать и о личном.

«Я не позволю!»

Сбор данных о производствах, не имеющих «дозволительных свидетельств», начался по приказу графа А. А. Закревского еще в конце 1848 года. И не исключено, что подсказали ему этот ход его «источники» в купеческой среде. Ведь результат превзошел все ожидания. Нужных бумаг не было даже у владельцев самых крупных фабрик и заводов, не исключая хозяев знаменитой ситцевой фабрики братьев Прохоровых.

22 декабря 1848 года К. В. Прохоров писал в Московскую управу благочиния, собиравшую для военного генерал-губернатора сведения о производствах:

«Наша фабрика была учреждена в 1799 году товарищем родителя нашего, московским купцом Федором Ивановым Резановым, а в 1815 году от него, Резанова, приобретена нами. К содержанию фабрики как Резанов, так и мы, кроме прав, дающих купцу на устройство оной, исключая плана, полученного из бывшей комиссии в Москве,— других дозволений или документов не имеем».

В такой же ситуации оказались и другие собственники.

Так, владелец ситценабивной фабрики Эмиль Циндель указывал в прошении:

«Фабрика наша существует с 1825 года, устроена как оная, так и при оной стоки первым ее основателем временно московским купцом Бухером. Особых дозволений и разрешений, как на основание фабрики, так и на устройство при ней станов, мы не имеем, и имел ли таковые первый ее основатель купец Бухер — нам не известно».

Список фабрик и заводов без разрешительных документов рос как на дрожжах, и, надо полагать, поэтому в высочайше утвержденном положении от 26 июня 1849 года появился пункт об обязательной перерегистрации. И владельцы производств были вынуждены умолять графа А. А. Закревского об ускорении дела, ведь незарегистрированные заведения могли закрыть в любую минуту. Так, в прошении купца первой гильдии В. И. Йокиша говорилось:

«Я имею честь обратиться к Вашему Сиятельству с покорнейшею просьбою о приказании кому следует выдать мне означенное Свидетельство для сукноотделочной и красильной моей фабрики».

Но Прохоровым, к примеру, пришлось провести в подвешенном состоянии почти полтора года.

А для тех, у кого быстро сдавали нервы, был готов путь ускорения процесса перерегистрации, о котором Н. А. Найденов писал:

«Стало требоваться отправление к посреднице Марье Михайловне П-кой с известным приношением, выражавшимся при делах некрупных в 3 сотенных; в других случаях посредником стал являться камердинер графа Матвей Иванов, с которым было можно отделываться меньшей суммой (100 руб.)».

А после того как процесс перерегистрация был налажен, в дело пошла экология. Все текстильно-красильные производства промывали ткани в Москве-реке на плотах. И в ноябре 1849 года военный генерал-губернатор приказал это загрязнение вод немедленно прекратить. В полицейском рапорте об исполнении приказа говорилось:

«Предлагали, убеждали и даже насильно требовали снять таковые плоты, но все означенные фабриканты объявили, что без таковых плотов на реках не могут существовать и самые фабрики».

Граф А. А. Закревский, как вспоминали современники, негодовал и кричал явившимся к нему купцам:

«Что же вы хотите, чтоб вам позволили морить народ? Я не позволю!»

Договориться на месте не удалось, и в ответ на угрозу написать императору граф категорически запретил владельцам производств обращаться по поводу плотов в Санкт-Петербург. Однако купцы нашли способ оповестить высокопоставленных чинов о риске закрытия фабрик, и по указанию из столицы уничтожение плотов было отложено на год, а затем вопрос как-то сам собой разрешился.

«И далеко не безвозмездно»

Следующей проблемой, которой занялся военный генерал-губернатор, стала экономия топлива. Он потребовал, чтобы фабрики перешли с дров на торф. В ответ купцы начали действовать каждый по своему разумению и финансовому состоянию.

Прохоровы, например, купили торфяные болота и английский паровой локомобиль для усиленной разработки и перевозки торфа. И новость об этом событии постарались распространить как можно шире. О том, что произошло потом, в официальной истории Прохоровской (Трехгорной) мануфактуры говорилось:

«Старожилы рассказывали, что английскую диковину народ канатами дотащил с болота к Трем Горам.

Года через 2–3 едва-едва за полцены удалось продать машину одному помещику».

Другие владельцы фабрик отделывались меньшими затратами. Они закупали альтернативное топливо, и на каждом фабричном дворе обязательно лежала куча торфа, размокшая от дождей и ни на что негодная. Но наличие таких торфяных запасов позволяло графу А. А. Закревскому докладывать императору о снижении использования дров. Хотя от доносчиков, которые, как вспоминали москвичи, были повсюду и сообщали генерал-губернатору обо всем, истинная картина была ему хорошо известна и служила источником все новых и новых «безгрешных», как тогда говорилось, доходов.

Не проносили ложку мимо рта и полицейские. Граф крайне затруднил выдачу любых разрешений, касающихся фабрик и заводов, вынуждая страждущих обращаться к своим посредникам. Но, как писал Н. А. Найденов, в случае, произошедшем с его семьей, удалось отделаться малыми потерями:

«По освобождении у нас фабричного корпуса, отдававшегося тогда внаем под ткацкое производство, корпус этот был взят в аренду имевшим в Москве фабрику И. Г. Кашириным; руководствуясь существовавшим дотоле порядком, он перебрался к нам (фабрика была небольшая — станов на 50) и подал прошение о переводе; но в разрешении этого ему было отказано, вследствие чего он в течение 3 месяцев производил работу с закрытыми на улицу ставнями (имевшимися при окнах), что, конечно, было совершаемо не без ведома местной полиции и далеко не безвозмездно».

Постепенно купцы приноровились к манере управления графа А. А. Закревского и научились обходить его запреты.

Новые фабрики, например, открывались по прошениям, мягко говоря, не вполне точно описывающим их будущее назначение. А купцы, имевшие связи в Санкт-Петербурге, получали разрешение на обзаведение новыми производствами в Комитете министров. И оспорить эти положения, как правило высочайше утвержденные, генерал-губернатор не решался.

Время его правления, а руководил он Москвой до 1859 года, москвичи — от малоимущих обывателей до университетских профессоров и аристократов — еще долго вспоминали с ужасом. А в правительственных кругах о его деяниях писали впоследствии лишь в случаях крайней необходимости и очень лаконично. Ведь никому не хотелось признавать, что главное препятствие, мешавшее освобождению Москвы от «скопления бездомных и безнравственных людей, которые легко пристают к каждому движению»,— не что иное, как жадность.

Евгений Жирнов