Поиск баланса

Стимулирующие меры для реализации проектов технологического суверенитета должны были помочь сформировать кредитный портфель в размере 5–10 трлн руб., из которых 1–2 трлн руб.— в первый год после запуска механизма, оценивал ранее ВЭБ.РФ. Однако текущие результаты пока скромнее первоначальных планов. Основной сдерживающий фактор — высокая ключевая ставка. О том, как в таких условиях предоставлять относительно доступное финансирование и какие механизмы могут помочь, в интервью рассказал исполнительный вице-президент Газпромбанка Дмитрий Исаев.

Выйти из полноэкранного режима

Развернуть на весь экран

— Дмитрий, давайте начнем с основных понятий. Единого термина «технологический суверенитет» в мировой практике не существует, каждая страна трактует его по-своему. Какое значение этот термин имеет в России?

— Действительно, каждая страна вкладывает свой смысл в это понятие — от практически неограниченного технологического взаимодействия с другими странами до попыток создать изоляционную суверенную модель. В нашей стране закреплен следующий термин — «Наличие в стране (под национальным контролем) критических и сквозных технологий собственных линий разработки и условий производства продукции на их основе, обеспечивающих устойчивую возможность государства и общества достигать собственные национальные цели развития и реализовывать национальные интересы». Это очень широкая сфера совместной деятельности государства, бизнеса и научно-технического сообщества — от обязательств приоритетных закупок российской продукции до создания собственных технологических решений, альтернативных существующим и доминирующим в мире, с равными или опережающими свойствами и характеристиками.

Вообще, «технологический суверенитет» не новое слово в нашем лексиконе. Формально с начала 2000-х годов наша страна последовательно воплощает основные инвестиционные идеи, которые, по сути, и являются частями технологического суверенитета. Сначала мы прошли этап технического и технологического партнерства с иностранными компаниями и глобальной технологической базой, то есть этап привлечения к партнерству для насыщения национального рынка продукцией. Потом на фоне кризиса 2008 года начался процесс локализации производства и создание институтов развития. Наверное, именно тогда прозвучали первые пожелания и даже требования государства к обособленности и контролю промышленной кооперации. Именно тогда пошли первые разговоры о том, что «ряд зарубежных партнеров в состоянии одним нажатием кнопки остановить технологический процесс на производстве». Тогда же появился термин «импортозамещение».

В 2014 году на фоне первой волны глобальных ограничений мы вышли на новый этап — появились требования по импортозамещению, ускоренному развитию отечественных технологий, началась разработка контрсанкций. С 2022 года все процессы значительно ускорились — нужно было заместить ушедших с рынка иностранцев, обеспечивая при этом бесшовность и непрерывность процессов, выстроить новые логистические цепочки.

— Получается, технологический суверенитет как понятие существует более 20 лет, а не два года?

— Вы не поверите, но о технологическом суверенитете задумались еще в середине XIX века. В 1876 году в Санкт-Петербурге была основана художественно-промышленная академия имени А. Л. Штиглица. Академия готовила художников декоративно-прикладного искусства для промышленности, то есть, говоря современным языком, вуз выпускал специалистов и технологов в области промышленного дизайна. В XIX веке в Санкт-Петербурге очень модной и востребованной была облицовка метлахской плиткой, которую производила и поставляла в Россию компания «Виллеруа и Бох». Немецкая компания владела монопольной технологией высокотемпературного обжига керамики и всеми художественными приемами ее росписи. И одним из самых продаваемых дизайнов плитки была плитка с рисунком белой или водяной лилии. Существует легенда, что Александр II был крайне недоволен тем, что в столице в огромных количествах используется не русская, а немецкая плитка, еще и с символикой французских королей. И одним из первых поручений для Академии Штиглица была как раз разработка технологии производства аналогичной плитки, но с использованием российских декоров. Не что иное, как импортозамещение!

Технологический суверенитет — это эволюционное продолжение «импортозамещения». До 2022 года под «импортозамещением» понималось создание современных производств, которые могут конкурировать с иностранными компаниями и выпускать товары, которые вытеснят зарубежные аналоги. С 2022 года задача импортозамещения трансформировалась из «вытеснения зарубежных аналогов» в «обеспечение доступности на национальном рынке товаров, аналогичных по качеству импортным». И дальнейший этап развития был предсказуем: чтобы иметь доступные критические товары, мы должны уметь производить их сами. Технологический суверенитет всегда должен состоять из двух составляющих: исследование, разработка, внедрение технологий (Research & Development) и производство и сбыт новой технологической продукции.

— Сегодня в этом процессе задействованы все институты — и сами предприятия-исполнители, и государство как заказчик, и, конечно, банки в качестве источников финансирования. Все ли играют по единым правилам?

— Разработка и внедрение технологий поддерживается государством. Именно оно устанавливает правила, составляя перечни критических технологий и требуемой продукции, а также формируя государственный спрос на продукцию, влияет на частный спрос. Основным заказчиком этих процессов является Минпромторг России, который ведет и актуализирует большое количество самых различных реестров: перечень современных технологий, наилучших доступных технологий, критически важной для импорта продукции; отраслевые планы импортозамещения; перечни критической промышленной продукции и критических материалов, комплектующих и сырья и т. д.

— Но при этом на поддержку НИОКР на все отрасли бюджетом предусмотрено 216 млрд руб. в 2024 году и по 109 млрд руб. в 2025 и 2026 годах. Много это или мало?

— Судите сами: “Ъ” не так давно писал, что России необходимо потратить порядка 400–500 млрд руб. на локализацию производства микрочипов для обеспечения технологического суверенитета в этой области. А для дальнейшего развития отрасли потребуются дополнительные инвестиции в размере до 300 млрд руб.

Мне возразят: эти деньги должны инвестировать в НИОКР сами компании и, возможно, заказчики! Да, это так. Но как формировать и поддерживать спрос на новую продукцию?

— Очень важная тема, ведь спрос зависит не только от качества продукции, но и от цены, а любая новая технология и созданная на ее базе продукция обходится дороже.

— Да, и вопрос в том, кто должен оплачивать эту технологическую надбавку, ведь маржинальность некоторых отраслей, например в станкостроении, не позволит одновременно перейти на новые технологии и оплачивать дальнейшую донастройку технологии.

— Можно предположить, что этот «кто-то» — государство…

— И, собственно, государство это уже делает. Оно планомерно ставит условиями получения мер поддержки использование современной российской продукции, достаточно четко ставит задачи по применению и внедрению современных технологий и наилучших доступных технологий (это специальный термин.— «Деньги»), разрабатывает и контролирует схемы кооперационных цепочек для производства критически важных продуктов, поддерживает выпуск пилотных партий и промышленный дизайн, дает специальные условия на базе специальных инвестиционных контрактов и соглашений о защите и поощрении капиталовложений и так далее. Так, Минпромторг России компенсирует до 70% затрат российских организаций на проведение НИОКР. Государство утвердило правила и условия (таксономию) отнесения проектов к проектам технологического суверенитета и проектам структурной адаптации экономики Росcии, четко определив продуктовый ряд и отрасли для реализации проектов технологического суверенитета.

— Какова роль банков в развитии технологического суверенитета сегодня? Почему государство не может поддерживать эти проекты напрямую?

— Основная цель банков — предоставить необходимый объем финансирования на требуемый срок. При этом банк должен оценить свои проектные риски.

В какой-то степени все промышленные проекты сегодня связаны если не с суверенитетом, то с технологическим развитием страны.

Но их можно разделить на две группы. Первая — где есть понятная технология, всем очевидно, кто ей владеет, и здесь можно оценить риски на всех этапах реализации проекта. Другой вопрос — проекты, где ни клиент, ни банк до конца не понимают всю цепочку реализации, но заказ от государства на эту технологию есть.

Новая технология — это всегда большой риск. Каждое «не знаю» умножает риски кредита, который предоставляет банк. И тут легко попасть в область венчурного кредитования, когда есть идея, но никто не понимает конечный результат. Да, на рынке есть банки, у которых есть аппетит к таким проектам, кто-то даже специализируется на этом, но крупные банки — такие как Газпромбанк — реализуют достаточно консервативный подход при кредитовании. Мы смотрим эти проекты, но их риски действительно трудно, а иногда вообще невозможно просчитать.

— Это новый вызов для российского банковского сектора? Раньше вы могли выбирать, а сегодня это некий «заказ», и банки должны принять участие в этих проектах. Как вы эти риски анализируете?

— У нас есть несколько механизмов оценки. Мы подбираем технологических консультантов. Это необходимо, когда речь идет о новых технологиях, которые пока не апробированы. Если технология создается с нуля, то нужна поддержка государства в части НИОКР.

Если мы знаем клиента, имеем большой опыт работы с ним, тогда мы уверены в его способностях реализовать проект. Но представьте себе другую ситуацию: новый заемщик приходит с идеей, которую только он считает гениальной. Это уже история со многими неизвестными.

Вообще, любая крупная компания может сама финансировать этап НИОКР. Внутри таких компаний, как ПАО «Газпром», СИБУР, «Газпром нефть», есть специальные подразделения, занятые технологическим развитием. Данные компании выступают в роли «ключевых исполнителей» — так их называет государство.

Если государство говорит, что мне нужны такие технологии, которые в том числе позитивно влияют на социально-экономическую сферу, нужна программа поддержки. При этом важно не просто создавать технологии, но и применять их.

Выйти из полноэкранного режима

Развернуть на весь экран

— Сейчас есть такой опыт?

— НДТ, например, работает в сфере экологии. Государство оценило негативный экологический эффект от промышленности и сказало, что готово поддержать использование новых технологий для ее модернизации. Товар не становится лучше, но становится чище. Промышленные предприятия откликнулись на эту инициативу — например, компания «Русал» планирует с нашей помощью модернизировать свои заводы, и это действительно важная работа по улучшению окружающей среды. В июне мы подписали соглашение на сумму 40 млрд руб. для финансирования экологической модернизации заводов по производству алюминия. Этот принцип можно использовать и в программах технологического суверенитета.

— Самое главное условие для развития технологического суверенитета — это доступное финансирование. Как сегодня предоставить такие кредиты в условиях ключевой ставки на отметке 16%?

— Это действительно трудная задача для всех участников процесса. Получается, что идей сегодня на рынке очень много, но говорить о доступности финансирования в широком смысле можно только в отношении очень крупных заемщиков. А что делать более мелким компаниям, которые тоже претендуют на свое участие? Им тоже жизненно необходимы финансовые инструменты, которые бы позволили осуществить их проекты.

— Субсидирование?

— Да, раньше государство выбирало путь прямого финансирования, но это ограничивает количество поддерживаемых проектов. А субсидирование процентной ставки банкам кратно увеличивает возможное количество поддержанных проектов. Все меры поддержки сейчас работают по такой модели. Но конкретные условия мы узнаем к концу года, когда утвердят новые нацпроекты.

— Какие критерии должны предъявляться к банкам—участникам госпрограмм поддержки?

— Я не думаю, что в данном случае необходимы жесткие меры, ограничения должны быть разумными. Да, у такого банка не должно быть акционеров из условно стран Запада. Конечно, не должно быть негативного опыта по предыдущей работе с госпрограммами. Раньше было требование по уровню капитала, но, на мой взгляд, в нем нет необходимости. Я уверен, что тут рынок сам себя регулирует. Говоря одной фразой, крупные банки работают с отраслями, а средние — с конкретными проектами. Все значимые проекты финансируются банками из топ-5, между нами нет никакой борьбы, только конкуренция компетенций и опыта.

Сегодня вопрос не в том, достаточно ли банков, а в том, хватает ли денег. Мы работаем в условиях, когда источники фондирования сократились: доступа к иностранным рынкам у нас нет. Таким образом, усилилась конкуренция за внутренние источники, а это приводит к тому, что растет процентная ставка. Сегодня банки предлагают вклады по 18–20% годовых, но разместить эти деньги в рынок, выдав возвратные кредиты,— задача из области фантастических. Крупные компании, наверное, могут такие ставки «переварить», а мелкие, если возьмут такой кредит, с высокой вероятностью его не вернут. В этой связи нужна помощь государства, потому что задача на уровне взаимоотношения банка и заемщика не решается.

— Получается, если в начале года рынок ждал, что осенью ключевая ставка может снизиться, то сейчас такие оптимистичные прогнозы поутихли. В этой ситуации с учетом недоступности привычных источников фондирования у банков растет доля самого дорогого источника — вкладов. Трудно себе представить, как в этой ситуации банки смогут кредитовать по доступным ставкам.

— На мой взгляд, на сегодня это, очевидно, «узкое место». Если говорить о субсидировании, то государство при ключевой ставке на уровне 8% давало, допустим, 100 руб., а при ставке 16% и выше государство, не получая сопоставимого этому росту улучшения поддерживаемого проекта, должно увеличивать размер компенсации. Для Минпромторга, который оперирует субсидиями, это, по сути, заградительная ставка. По опыту, большинство компаний в такие времена автоматически останавливают рассмотрение инвестпроектов и обращаются за кредитами только в случае крайней необходимости.

— Можно ли как-то решить эту проблему?

— ЦБ пошел навстречу, разрешив банкам использовать льготные коэффициенты по резервированию и использованию капитала. Идея была в том, что это даст возможность банкам нарастить масштаб кредитования и снизить стоимость. Но в условиях высокой ключевой ставки, если заемщик получает кредит под 19,9%, а не 20% годовых, эта экономия незаметна. Есть хорошая идея — давать инвестиционный налоговый вычет по проектам технологического суверенитета. Еще один вариант поддержки — ВЭБ.РФ готов выдавать поручительство по таким кредитам на 50% задолженности. Это тоже может помочь.

— Можете назвать проекты по импортозамещению в корпоративном портфеле Газпромбанка?

— На Петербургском экономическом форуме мы подписали соглашение с ГК «Титан» по реализации инвестиционного промышленного проекта в Омской области, который позволит обеспечить рынок дефицитными продуктами химии для ключевых цепочек дальнейших переделов, включая крайне востребованные полиэфиры, полиуретановые цепочки, а также спецполимеры, и в перспективе даст дополнительный импульс социально-экономическому развитию региона. Реализация такого масштабного проекта позволит создать в Омской области производство широкого ряда новой высоко востребованной и конкурентоспособной импортозамещающей базовой химической продукции. Она относится к приоритетным направлениям продуктовых цепочек разрабатываемого нацпроекта по химии.

У нас есть большой интерес к поддержке фармацевтической отрасли, сейчас есть потребность в производстве новой продукции. Недавно мы подписали соглашение о предоставлении финансовой поддержки на сумму не менее 3,5 млрд руб. с одной из крупнейших фармацевтических компаний — «Полисан», которая планирует выпускать в том числе новые оригинальные и дженериковые (основанные на том же действующем веществе, что и оригинальное лекарство, но имеющие иное название. — «Деньги») препараты. Также мы развиваем активное сотрудничество по линии «Росатома». Есть у нас интерес к автомобилестроительной промышленности в части локализации производства в России.

Однако важно не просто сделать проект. Нужно думать на перспективу — кто будет покупателем — и ориентироваться не только на внутренний рынок, но и на зарубежных заказчиков. Важно грамотно распространить свое технологическое влияние за границу. И для этого есть еще один хороший эффективный инструмент поддержки, который как раз может сделать эти кредиты более дешевыми,— рефинансирование кредитов Банком России. Этот механизм позволит удовлетворить спрос со стороны иностранных государств. Тут нужно понимать: если мы не сделаем это сегодня, через год эту нишу займут другие игроки.

Для экспортоориентированных проектов у отечественных предприятий должен быть очень гибкий механизм участия в зарубежных инвестиционных инициативах, который бы учитывал реалистичную конкурентоспособность предложений, непосредственные пожелания дружественных стран и фактическую структуру возможной потребности в нашей продукции и технологиях, а не так, как это реализуется сейчас. В действительности предоставляется, по сути, краткосрочная скидка к цене продукции, без учета особенностей «дружественного» спроса. Технологический экспорт и сотрудничество с дружественными странами — это прежде всего «окно возможностей» для обеих экономик, в том числе для импорта в нашу страну важнейших компонентов технологического суверенитета, и тут мы подразумеваем и развитие платежных механизмов, и поддержку национальных валют.

— То есть сегодня задача банка не просто предоставить доступное финансирование, но поддерживать проект на всех жизненных циклах, по сути, перейти от роли кредитора к роли полноправного партнера?

— Это верно, хотя мы никогда не сводили взаимоотношения с клиентами только к деньгам, это изначально неправильный подход. Мы участвуем в переговорах, оцениваем риски и перспективы проекта на разных уровнях. Банк — не окошко с надписью «касса», а скорее дружественный партнер, с которым можно обсудить все, что волнует или интересует.

— Во всех ли отраслях экономики возможно достичь технологического суверенитета? Кажется, ни одной стране это не удалось, да и нужно ли?

— Не может быть одинакового уровня технологического суверенитета во всех отраслях экономики страны. Он всегда будет разным. Будут отрасли, в которых сохранится взаимосвязь с иностранными владельцами технологий из или посредством «дружественных» стран.

Прогнозирую, что в большинстве базовых отраслей промышленности мы будем стремиться к технологической автономии.

И, конечно же, в критически важных для безопасности страны отраслях будет формироваться суверенитет без «но» и «если» — абсолютная нечувствительность к внешним воздействиям и операционная самодостаточность.

Пока все говорит о том, что России необходим частично изоляционный суверенитет — полный контроль над ключевыми технологиями, их развитие в соответствии с мировыми трендами. При этом суверенитет этот не должен исключать взаимодействия с дружественными странами, в том числе в сфере экспорта новой технологичной продукции.

— На что государству сегодня следует обратить наиболее пристальное внимание?

— Первая потенциальная опасность — возникновение неравенства на рынке. Компании, получившие поддержку государства (в виде компенсации затрат и гарантирования спроса), могут блокировать технологические инициативы конкурентов, то есть не исключен «технологический лоббизм» и технологическое сдерживание конкурентов. В целом на рынке, в условиях «экономики предложения» может наблюдаться дисбаланс в сторону компаний, получивших за счет поддержки государства технологическое развитие. Если государство пойдет по пути ужесточения требований суверенитета, то промышленность будет двигаться к технологической автаркии — системе замкнутого воспроизводства сообщества с минимальной зависимостью от обмена с внешней средой, при которой внешний товарный оборот будет минимизирован.

Выйти из полноэкранного режима

Развернуть на весь экран

Еще важно обеспечить юридическое сопровождение технологического суверенитета. При создании новых или освоении уже имеющихся технологий мы в какой-то момент зайдем на территорию прав интеллектуальной собственности иностранных компаний, владеющих аналогичными технологиями. Это может стать большой проблемой при реализации проектов, предусматривающих экспорт продукции или технологических решений.

И мы в диалоге не затронули, наверное, важнейшую часть технологического суверенитета — кадровое обеспечение. Без квалифицированных кадров и системы их подготовки все благие начинания и инициативы будут бесполезны. Подождем окончания оформления новых национальных проектов и посмотрим, как кадровое обеспечение там описано. Газпромбанк традиционно участвует в этом направлении — это и работа по внедрению квантовых технологий совместно с «Газпромом» и другими партнерами, и создание кампуса «Сахалин Tech», работа с «Росатомом» по развитию высокотехнологичной медицины, и новые инициативы по созданию инновационного образовательного центра на острове Русский и так далее.

— Чего Газпромбанк ждет от выставки ИННОПРОМ-2024?

— Я надеюсь, диалог с государством на этой дискуссионной площадке, в первую очередь с Минпромторгом, Минфином и Минэкономразвития России, позволит бизнесу более точно понять стоящие перед ним цели и задачи и снять возможные опасения при совместной работе над технологическим суверенитетом нашей страны.

Ольга Иванова