Стрит-арт полушепотом
Артем Филатов: ботаническая философия
Художник из Нижнего Новгорода Артем Филатов (род. 1991), основатель студии «Тихая», куратор, теоретик и популяризатор нижегородского уличного искусства, подобно многим друзьям и коллегам, ушел с улицы в мастерскую, но не ушел от своей главной темы — поэзии руин, умирания и бренности. Первоначальным импульсом была реакция на исчезание исторической застройки Нижнего, но современное состояние мира лишь способствовало развитию и углублению темы memento mori.
«Кленовое семечко», 2013
Фото: Артём Филатов
«Кленовое семечко», 2013
Фото: Артём Филатов
Этот текст — часть проекта «Обретение места. 30 лет российского искусства в лицах», в котором Анна Толстова рассказывает о том, как художники разных поколений работали с новой российской действительностью и советским прошлым.
Артем Филатов окончил Нижегородский лингвистический университет как специалист по связям с общественностью, и alma mater должна им гордиться, ведь он — один из архитекторов бренда «нижегородское уличное искусство». Идеолог и устроитель ряда важных выставок и фестивалей, соавтор книги «Краткая история нижегородского уличного искусства» (написана вместе с куратором «Арсенала» Алисой Савицкой в 2019 году), создатель студии «Тихая», объединившей весь цвет городского стрит-арта, картограф и теоретик нижегородского феномена. На улице со школьных лет — попал в уличную субкультуру благодаря другу детства Никите Nomerz, участвовал в различных рэп-группах и граффити-команде SAC. Антон Мороков, Федор Махлаюк, Яков Хорев, Владимир Чернышев — со всеми работал совместно на улице или над музейно-галерейными проектами. Со временем Филатов стал восприниматься не столько как художник-единоличник, сколько как художник-институция, связующее звено в большой сети, тем более что он всячески избегал застревания в одном авторском почерке или одной стратегии. Но тем не менее его интонация вполне узнаваема и его тема определилась в ранней юности.
Интонация проявилась в первой серии стенописных работ «Камни и скалы» (2011–2012, начата в дуэте с Махлаюком): на кирпичных брандмауэрах и дощатых фасадах полуразрушенных старинных домов Нижнего Новгорода стали появляться скалистые пейзажи или зависающие в пространстве камни-октаэдры, так что в стене как будто бы открывался портал в иной, романтический или сюрреалистический, фридриховский или магриттовский мир. Вскоре геология сменилась ботаникой: в 2012–2015 годах нижегородские стены проросли флористическими мотивами, бутонами чертополоха, пучками вербы и ветками сирени («Ирис», 2012; «Чертополох», 2013; «Одуванчик», 2013; «Цвет граната», 2013; «Кленовое семечко», 2013; «Камыш», 2013; «Воскресение», 2014; «Сирень», 2015). Мотивы выбирались неслучайно, и каждый отсылал к облаку культурных смыслов — к артхаусному кино и интеллектуальной прозе, но зритель, не считавший аллюзий на Германа Гессе или Сергея Параджанова и не оценивший слегка пижонского эстетства автора, мог созерцать чистую красоту. Красоту меланхолии и распада: на руины деревянного города в состоянии органического умирания наслаивались образы гербария. Росписи, выполненные фасадными красками с колорантами, напоминали нежнейшую акварель, разросшуюся на плоскости забора, стены или крыши до гигантских размеров. Эта словно бы готовая растаять и переходящая на шепот живопись менее всего отвечала стереотипным представлениям о стрит-арте как о крикливом искусстве агрессивного присвоения городской среды.
Впрочем, тот круг нижегородского уличного искусства, к которому принадлежал Филатов, был далек от агрессии, хотя работал в агрессивных обстоятельствах времени и места: живопись возникала там, откуда уходила жизнь, где деревянная по преимуществу жилая историческая застройка Нижнего исчезала — ввиду ветхости, расселения и наступления девелопмента по всем фронтам. Вначале художники улицы выбирали романтические руины заброшенных и полусожженных домов скорее из прагматических соображений — чтобы работать при свете дня без непрошеных свидетелей. Однако постепенно эти практики переросли в сотрудничество с местными жителями и приобрели градозащитный характер: хотя стрит-арт принято связывать с образом вандала, нижегородское уличное искусство как раз противостояло вандализму строительного капитала, призывая сохранять и восстанавливать городскую ткань. Манифестом движения стал фестиваль уличного искусства «Новый город: Древний» (2014–2016), придуманный и организованный Филатовым: все работы — в соответствии с Жилищным кодексом РФ — согласовывались с жильцами домов, и городская администрация была вынуждена их визировать. Еще одним кураторским проектом Филатова, в котором встретились уличное искусство, краеведение и градозащитная повестка, стала выставка «Обратно домой», устроенная в 2017 году в Музее нижегородской интеллигенции (до 1993 года — музей-квартира сестер Невзоровых, связанный с Лениным и историей газеты «Искра»): вызывая революционных духов этого многослойного места, художники оживляли квартал опустевших деревянных домов, окружающий выселенный музей.
Артем Филатов: «Уличное искусство должно быть плацдармом, но не самоцелью»
Прямая речь
Фото: Евгений Шишкин для журнала Wol. 2024 / предоставлено Артёмом Филатовым
Фото: Евгений Шишкин для журнала Wol. 2024 / предоставлено Артёмом Филатовым
- О соавторстве
Для меня особенно важно работать в соавторстве. С оговорками, но у меня никогда не было персональных выставок. Я не могу полностью доверять самому себе, ведь как бы ты ни развивался, у тебя все равно будет превалировать одна точка зрения. Соавторство — это способ помыслить другое, возможность проверить себя на ошибки, может быть, даже частично прожить жизнь другого человека. Я стараюсь искать себе соавторов, которые совершенно по-другому работают, нежели я. Результатом должна стать какая-то взаимная мутация. - Об авторском почерке
У меня нет задачи, чтобы мои работы поддавались одной логике, имели четкие связи между собой. Я отношусь к произведению искусства как к задаче: если вам нужно считать — вы используете цифры, а не сочиняете песню, если вам нужно решить геометрическую задачу, то вы будете использовать соответствующие инструменты. В зависимости от того, какой вызов возникает на поле моего художественного дела, я выбираю релевантные ему инструменты. Я уважаю художников, которые залипают в авторском почерке, работают с одной и той же техникой. Но мне это претит, потому что я чувствую невидимую руку рынка на своей деятельности. Я недолго буду жить, и мне бы хотелось говорить разными словами, а не повторять постоянно одно и то же, уходить в точку. Для меня важно уничтожение авторского стиля, и соавторство — возможность заострить этот момент, потому что тебе приходится договариваться с другим человеком. - О теме смерти
У меня есть заготовленная шутка, что в искусстве есть только три темы на выбор: любовь, свобода и смерть. Меня больше волнует тема смерти, потому что смерть неуправляема. Смерть — это глубоко укорененный аффект, если ты не выстраиваешь с ним отношения, то в итоге он начинает контролировать твою жизнь. Изобразительная эстетика по отношению к теме смерти мне показалась малоубедительной. Так я познакомился с деятельностью Сергея Мохова, антрополога, который занимался death studies в России, и его пример показал мне, как можно работать с темой смерти, находясь в поле. Не рефлексировать, сидя в мастерской, а выходить в то поле, где смерть функционирует,— это кладбища, крематории, ритуальные агентства — и работать с теми людьми, которые непосредственно соприкасаются с этой темой. В том числе благодаря этому появился проект «Сад им.». Можно написать 30 тысяч эссе, посвященных смерти, но, когда происходит трагедия в вашей семье, вряд ли все это поможет вам. «Сад им.» — вещь, которая меня как художника пленяет: если ты можешь создать что-то, что дает человеку какой-то ресурс, какую-то опору, то, может быть, ты не зря занимаешь место под солнцем. - О переходе от уличного искусства к студийному
Нижегородское уличное искусство — оно больше искусство, чем уличное. Благодаря этому миграция в мастерскую была естественной. Миф о болезненности перехода порожден самой групповой идентичностью уличных художников, будь то в России или за рубежом: когда художник уходит с улицы и начинает заниматься каким-то другим искусством, это считается предательством. Мне эта логика «предал пацанов» совершенно не импонирует. Уличное искусство должно быть для тебя плацдармом, но ни в коем случае не самоцелью.
Все больше занимаясь кураторством, Филатов продолжал работать в городском пространстве, но начал двигаться от живописи к скульптуре, точнее — к активистскому объекту, обозначающему конфликтные зоны урбанистики («Доска объявлений», 2016; «Нулевой километр», 2016; «Et in Arcadia ego», 2017). Переход от плоскости к объему произошел чуть ранее, в середине 2010-х, когда сложился дуэт Артема Филатова и Владимира Чернышева. Нижегородский уличный феномен заметили в столицах — Филатова и Чернышева стали приглашать на фестивали, такие как Manifesta 10, IV Московская биеннале молодого искусства, биеннале уличного искусства «Артмоссфера»: переместившись с улицы в закрытое выставочное пространство, они старались сохранять связь со своей уличной практикой через материал — доски, найденные в заброшенных городских домах и деревенских избах. И материал продиктовал отказ от живописи («Урожай», 2014; «Без названия», 2014) в пользу инсталляции («Пустой дом», 2014).
Конечно, «Колокол» (2015) Филатова и Чернышева звонил по утраченному времени. Но, сделавшись центральным экспонатом выставки «Музей великих надежд», которой после длительной реставрации открылось здание «Арсенала» в Нижегородском кремле, завоеванное тогдашним Волго-Вятским филиалом ГЦСИ в ходе многолетних боев с городской консервативно-культурной партией, он возвещал грядущий институциональный расцвет современного искусства в Нижнем Новгороде. Почувствовав, что бренд «нижегородское уличное искусство» будет использоваться в целях, далеких от сугубо художественных, Филатов ушел с улицы в мастерскую. В 2015 году неподалеку от кремля, на улице Ульянова, во дворе доходного крестьянского дома конца XIX века, открылась студия «Тихая» (название связано с топонимом: до революции Ульянова называлась Тихоновской). Состав художников «Тихой», присоединившихся к Филатову, менялся, но практикой, объединявшей всех студийцев, стала печатная графика, позволявшая им как-то выживать на первых порах. Эстеты уличного искусства, нижегородцы не собирались ограничиваться примитивными тиражными техниками и шелкографией — они купили офортный станок и принялись осваивать благородные академические виды гравюры, офорт, акватинту, ксилографию, линогравюру.
В своих станковых работах, живописи, графике, скульптуре Филатов отчасти развивал и ботанические мотивы, и метод апроприации старого дерева, будь то заборная доска или паркет, однако не собирался становиться заложником своего стрит-артистского прошлого. «Non serviam!» — гласила надпись на шелкографии 2016 года с изображением поверженного крылатого персонажа, не то Сатаны, не то Икара, но гордое «Не буду служить!» было заимствовано не у библейских пророков, а у Джеймса Джойса: художник апроприировал девиз другого художника, Стивена Дедала. «Non serviam!» походит на какую-то неизвестную карту Таро или эмблему из забытого алхимического трактата — Филатов действительно тяготеет к алхимической образности, возможно родившейся из вчувствования в природу родного города, переживания его смертности и бесконечных перерождений. «Hic jacet» (здесь покоится — лат.) — гласит надпись на бетонном кирпиче (2017), камне преткновения, легшем на землю, чтобы заполнить лакуны в брусчатке, под которой вовсе не пляж, а палимпсест культурных слоев и кладбище городских воспоминаний.
Фото: Артём Филатов
Фото: Владимир Чернышев
Фото: Артём Филатов
Фото: Иван Ерофеев
Фото: Артём Филатов / Частная коллекция
Фото: Анатолий Козьма
Фото: Анатолий Козьма
Фото: Анатолий Козьма
Фото: Анатолий Козьма
Фото: Артём Филатов
Фото: Артём Филатов
Фото: Галерея Artwin
Фото: Артём Филатов
Фото: Владислав Ефимов
Меланхолия и memento mori становятся лейтмотивами одного из лучших филатовских проектов «Все исчезнет» (2023). Три небольших ботанических рисунка спрятаны в специальных саркофагах, сконструированных как минималистские скульптуры абсурдистских форм и названий («Долгий ящик», «Ящик позора», «В урну»). Рисунки выполнены бриллиантовым зеленым, зеленкой, советским антисептиком и постсоветским оружием борьбы с неугодными оппозиционерами. Анилиновый краситель зеленки быстро выцветает на свету: всякий раз, когда коллекционер захочет достать рисунок из саркофага, чтобы посмотреть самому или похвастаться перед кем-то, он будет сокращать срок его жизни, но в то же время каждый просмотр активирует заложенную в работу барочную программу vanitas vanitatum. Наверное, гигантский деревянный город XIX века, исчезнувший на глазах поколения Артема Филатова, с юности воспитывает в художнике особое отношение к смерти. Как и другие явления современности.
Шедевр
Артем Филатов, Алексей Корси. Проект «Сад им.»
Крематорий, Нижний Новгород. 2019 — по сей день
Фото: Олеся Филатова
Фото: Олеся Филатова
Проект «Сад им.», сделанный Артемом Филатовым вместе с московским художником и архитектором Алексеем Корси,— это мемориальное пространство, располагающее к размышлениям о времени, вечности и утрате. В одном из внутренних дворов Нижегородского крематория устроен сад, но не банальный цветник, а сложный лабиринт из деревянных ящиков для растений, невольно ассоциирующихся с гробами,— лабиринт разбит на несколько природных зон (лес, луг, поле, болото), засаженных соответствующими видами трав, цветов, кустов и деревьев. Сад представляет собой не только архитектурно-ботаническую, но и акустическую инсталляцию: периодически здесь звучит вокальное произведение Евгения Вороновского на текст Алексея Корси в исполнении сопрано Зои Петровой. Текст состоит из латинских названий органов и членов человеческого тела — флора, посвященная умершим, внимает мертвому языку литургии, в которой тело развоплощается в слово и звук. Растительность в «Саду им.» именная: на сайте проекта namegarden.ru можно выбрать из каталога растение — не конкретный экземпляр, а целый вид — и посвятить ревень, сирень, чернику, можжевельник, ромашку ушедшему родственнику или другу. Таким образом создается одновременно виртуальный и реальный мемориал, экологический по форме и терапевтический по содержанию. Пространство общей судьбы и частного горя, в котором с поразительной деликатностью соблюден хрупкий баланс между коллективным опытом и индивидуальным переживанием.
Подписывайтесь на канал Weekend в Telegram