Холст, масло, слезы

На этой неделе в российский прокат вышел немецкий художественный фильм «Кандинский и его муза», повествующий о творческих и личных отношениях художников Василия Кандинского и Габриэль Мюнтер. История, конечно, занимательная, но и опасная — слишком легко скатиться или в психологический триллер, или в дамский роман. Художественный обозреватель “Ъ” Кира Долинина считает, что именно последнее с фильмом и произошло.

Выйти из полноэкранного режима

Развернуть на весь экран

Кандинский был женат два раза, сначала на своей кузине (официально брак продолжался с 1891 по 1911 год), а потом, в 1917 году, будучи уже 50-летним, на то ли 17-, то ли 23-летней (точную дату рождения она скрывала) Нине Андреевской (брак продолжался до смерти художника в 1944-м). Однако из этих освященных законом и богом союзов занятную историю не слепишь, а вот продолжавшийся 12 с лишним лет роман не особо еще известного русского художника-учителя с немецкой талантливой ученицей, после которого остались сотни картин, душераздирающие письма и разодранное в клочья сердце брошенной девицы,— это куда интереснее.

Собственно, вот я и рассказала сюжет фильма, даже спойлернула немного, хотя это грех небольшой — история известная, хотя даже совсем ничего не слышавший о ней зритель быстро сообразит, чем дело закончится: все художественные средства почти с начала киноповествования подсказывают, что «они жили долго и счастливо» тут не будет. «Он» в фильме лощен, в очочках, с бородкой, прекрасно одет, уверен в себе как в мастерской или классе, так и в эротической сцене (отличившийся в замечательных немецких шпионских сериалах последних лет русский актер Владимир Бурлаков). Этакий провинциальный соблазнитель, скучный до скрежета зубовного, если бы нам не твердили всеми способами, что это сам Кандинский, а он — гений. «Она» (Ванесса Лойбль) — востроносая, маленькая, быстрая, любопытная, на вид смелая, на поверку вполне себе строго воспитанная в буржуазной протестантской этике фрейлейн, которая более 15 лет верила женатому мужчине, обещавшему развестись и жениться на ней. Он и женился, только не на ней, а на молоденькой. Фрейлейн, конечно, жалко, но никакого смысла рассказывать эту историю не было бы, если бы это не была очень интересная художница Габриэль Мюнтер, которая была участником альманаха и выставок «Синего всадника», работы которой были востребованы с тех самых 1910-х годов и которая, несмотря на безумную обиду на Кандинского, укрыла от нацистов в подвале своего дома в Мурнау лучшее в мире собрание его и их соратников работ (передано в 1957 году в Городскую галерею Ленбаххаус в Мюнхене).

Режиссер Маркус Розенмюллер имеет солидный послужной список из около сорока фильмов и сериалов, в основном криминальных триллеров, среди которых находится первая его попытка подобраться к изображению на экране творческой одаренности — фильм «Вундеркинды» (2011). Правда, там была богатая на сюжетные повороты история трех детей-скрипачей на территории Украины во время Второй мировой войны. Здесь же все на свете затмило желание режиссера перенести в кино акт творчества, более того, процесс открытия абстрактной живописи как таковой. Ради этого герои фильма задумчиво и бесконечно бродят по полям и лугам с мольбертами. Ради этого экранный Кандинский очень много говорит; абзацы из его знаменитого трактата «О духовном в искусстве» (1910) сыплются изо рта актера как розы, а все его слушающие изображают понимание и восторг. Ради этого нам показывают технические приемы нового искусства — например, писать не кистью, а накладывать краску мастихином; показывают подробно и смачно, чтобы точно уложилось в голове. Ради этого Кандинский, этакий вообще-то «человек в футляре», оборачивается в кино маниакально повернутым на слове безумцем, человеком монолога, произносимого в любом месте и в любых обстоятельствах. Понимает его, конечно, только Габриель Мюнтер.

В оригинале фильм называется «Munter & Kandinsky». Это важно — на первом месте она, а не он. В истории искусства Кандинского не сдвинуть, а вот в феминистском ее изводе Мюнтер требовала куда больше внимания. Но «открывать» Мюнтер сегодня совершенно не нужно: она давно уже в пантеоне женщин-художниц. Доказывать, что она тоже человек, тоже как-то странно. Первые же рецензии на разных языках показали, что понять, зачем снят этот фильм, сразу смогли те, кто владеет расхожим нынче околопсихологическим лексиконом: все как один пишут о «токсичных отношениях», мужском шовинизме и женщине-жертве. Стоило ли только для этого такой огород городить, вопрос. Подобных фильмов о гениях и их музах полно, история искусства такими сюжетами богата. То смерть Модильяни доводит его беременную жену до самоубийства, то Родена винят в шизофрении Камиллы Клодель, то молодые натурщицы смущают покой стариков Ренуара или Пикассо. Всякое бывало. Не удается только почти никогда показать в художественном фильме момент творчества — ужасная пошлятина получается. На это нам дано кино документальное, не всегда, но иногда способное что-то такое схватить.