Один настойчивый старик

«Присяжный номер два» — завещание 94-летнего Клинта Иствуда, решившего напоследок напомнить зрителю, что вообще-то в этом мире все предельно однозначно. Убийству нет оправданий, убийца должен сидеть в тюрьме.

Текст: Зинаида Пронченко

Выйти из полноэкранного режима

Развернуть на весь экран

Джастин Кемп (Николас Холт, которого мы не привыкли видеть в серьезных драматических ролях) — в прошлом алкоголик, а ныне примерный муж и без пяти минут отец, по пути на работу в редакцию получает повестку в суд, куда его вызывают выполнить гражданский долг, стать членом жюри присяжных на процессе, всколыхнувшем общественность. На шоссе убита девушка, возвращавшаяся ночью под проливным дождем из бара после ожесточенной ссоры со своим женихом. Среди свидетелей их стычки числится чуть ли не половина провинциального города. У прокурора с говорящим именем Фэйт Киллебрю (Тони Коллетт) нет сомнений, что жертва погибла от рук суженого, разбирательство кажется ей пустой формальностью, к тому же выиграть это дело необходимо из политических соображений. Киллебрю баллотируется на пост окружного прокурора, и предстоящий процесс для нее словно финальный раунд предвыборных дебатов. В жюри помимо Кемпа собрались утомленные будничными заботами законопослушные обыватели, заранее согласившиеся с аргументами стороны обвинения: чем быстрее правосудие свершится, тем скорее они окажутся дома. Однако одного робкого голоса в защиту иного мнения — а что, если не он? — достаточно, чтобы нарушить всем удобный консенсус.

Клинт Иствуд, которому через пять месяцев исполнится 95, любит повторять в интервью, что намерен снимать до тех пор, пока разум его не оставит. После «Мужских слез», картины, разочаровавшей даже самых преданных поклонников режиссера, «Присяжный номер два» выглядит как последнее слово человека, готового отдать себя на суд вечности, уверенного в каждой формулировке, спокойно рассуждающего о добре и зле — на вроде бы слишком однозначном примере. Но беда в том, что ничто однозначное сегодня не в ходу. Напротив, ситуация заметно ухудшилась, в том числе и на родине автора, а значит, даже прощаясь, необходимо проговорить то важное, что — как выяснилось, тщетно — он повторял столько лет: справедливость не тождественна правде. Первое — версия событий, второе и есть события, то есть факты. Убита девушка, и убил ее не тот, кого хочется назвать убийцей. Не тот, кто похож на убийцу и способен в теории убить. Но не убил. Можно найти тысячу причин, почему настоящий убийца не заслуживает соразмерного его ужасному поступку наказания. От христианских до светских, от экзистенциальных до бытовых. И все же хороший человек, случайно оступившийся, не перестает быть убийцей, а плохой, но никого не убивавший, не должен брать на себя чужую вину. Иначе истончившаяся за эти годы на наших глазах нить Ариадны, держась за которую человечество старалось вырваться из лабиринта противоречивого бытия, окончательно оборвется. Все разговоры о справедливости, особенно исторической, не более чем уловка, чтобы скрыть произошедшее. Любой релятивизм приводит его субъекта в моральный тупик. В зыбкое время постправды осознанной необходимостью для каждого должно стать стремление держаться фактов, свободных от трактовок.

Иствуд в «Присяжном номер два», конечно же, выступающем вольной интерпретацией «12 разгневанных мужчин» Сидни Люмета, возвращается на место преступления, в Саванну, штат Джорджия, где уже разворачивались события другого его процедурала — «Полночь в саду добра и зла» (1997). Главный герой — опять журналист, снова догадавшийся раньше прочих, кто в ответе, с единственной разницей: теперь он точно знает правду, а не выбирает правдой то, во что верит сам и хочет заставить поверить других.

Вслед за героем Холта мы тоже теперь знаем правду о Клинте Иствуде, больше чем полвека считавшемся приверженцем консервативной идеологии, мизогином, якобы ратовавшим за право выдвиженцев патриархата добиваться справедливости с оружием в руках. По воспоминаниям Бертрана Тавернье, одно время работавшего пресс-секретарем Иствуда, мнение и публики, и коллег по режиссуре несмотря ни на что оставалось неизменным: Иствуда считали Грязным Гарри из боевика Дона Сигела и человеком без имени из спагетти-трилогии Серджо Леоне. Антигероем, являющимся суммой погибших от его руки архимерзацев. Хотя что отличает плохого солдата удачи от хорошего в перечисленных фильмах? Всего лишь степень злости, с которой тот или другой убивают себе подобных.

Бертрана Тавернье, десятилетиями защищавшего Клинта Иствуда от незаслуженной критики, уже нет среди нас, но если бы он увидел «Присяжного номер два», то сказал бы, что его «клиент» больше не нуждается в адвокате. Ведь это кино о правде наконец-то убедило мир, насколько он несправедлив был по отношению к его автору. С годами, даже приблизившись вплотную к полночи своей жизни, Иствуд продолжает думать, что и в абсолютной тьме добро невозможно спутать со злом. Как будто полемизируя с всенародно любимым в России Данилой Багровым, он уточняет знаменитую сентенцию: сила действительно в правде, но правда при этом на всех одна. И, как у другого великого отечественного морализатора, правда ужасна, правда неизбежна, правда гласит: вы и убили-с.

Подписывайтесь на канал Weekend в Telegram