Апокалиптический квартирник

В Гамбургской опере прошла премьера новой постановки оперы Рихарда Штрауса «Ариадна на Наксосе». Музыкальный руководитель и дирижер Кент Нагано и режиссер Дмитрий Черняков завершили этой работой «штраусовскую трилогию», начатую несколько лет назад. Рассказывает Эсфирь Штейнбок.

Выйти из полноэкранного режима

Развернуть на весь экран

До «Ариадны на Наксосе» Дмитрий Черняков и Кент Нагано сделали в Гамбургской опере «Электру» и «Саломею». Общность трех опер, предложенная режиссером, помимо имени великого немецкого композитора и того очевидного факта, что это триптих о женщинах, поначалу казалась формальной: Черняков, художник всех своих постановок, предложил для всех спектаклей сходное пространство — три просторные квартиры одинаковой планировки, будто находящиеся на разных этажах одного и того же дома в большом европейском городе. Впрочем, «Электру», историю о вырождении некогда властной и процветающей семьи, и «Саломею», спектакль не только о женщине, плененной семейными же призраками, но и о крахе левой идеи, в стены похожих квартир режиссер вписал, казалось, без каких-либо видимых противоречий.

Но одна только мысль, что сюда же придется «упаковать» весьма странную штраусовскую «Ариадну на Наксосе», заранее вызывала сочувствие к постановщику. Либретто знаменитого австрийского писателя и любимого соавтора Штрауса Гуго фон Гофмансталя даже по облегченным для жанра оперы критериям здравомыслия и логики выглядит излишне самовольным. Но такова была идея — смешать серьезную оперу с почти водевилем, героиню античного мифа Ариадну, забытую Тезеем на пустынном острове, соединить с персонажами комедии дель арте, да все это еще представить как театр в театре. Собственно действию предпослан пролог, в котором артисты, призванные развлечь своим искусством богача, комически спорят и ссорятся по поводу предстоящего спектакля. Опера вообще сначала писалась как подарок великому немецкому режиссеру Максу Рейнхардту, совершенно не предназначалась для вечности и только со временем, переделанная, стала репертуарным названием.

Конечно, Дмитрий Черняков всю эту неубедительную канитель решительно перепридумывает. Прежде всего он устанавливает новые семейные и социальные связи (и как следствие — налаживает взаимоотношения) между персонажами. Решающим жестом он превращает дворецкого в доме богача в главу семьи, то есть в мужа Ариадны Тезея, благо роль разговорная, и на нее приглашен известный немецкий драматический актер Вольфрам Кох. Учитель музыки превращается в отца Ариадны, композитор — в его ученика, учитель танцев — в эксцентричного гостя, нимфы и наяды — в родственниц и подружек героини, служанка Цербинетта — в ее ветреную кузину, Вакх — в нового бойфренда кузины. И вообще, все собираются в доме Ариадны и Тезея по радостному поводу: хозяева квартиры празднуют серебряную свадьбу. Но в самый разгар вечера, как и предписано мифом, Тезей навсегда покидает любимую. С ним случается удар, и он падает замертво.

Потом мы видим Ариадну в пустой квартире у гроба мужа, а после этого Черняков делает паузу в три месяца, за которые квартира и вправду становится «Наксосом». Вдова по-прежнему безутешна, она почти сошла с ума от горя, и никакие ухищрения друзей и родственников — будто больничные клоуны, они наперебой устраивают концерты и представления, немножко даже в духе советских кинокомедий из режиссерского детства — не могут вернуть ее к жизни. И только когда близкие находят черновики стихов покойного и обращают к ней его строки, Ариадна, кажется, возвращается к жизни.

Почти до самого финала кажется, что Черняков просто ловко «вывернулся»: поставил спектакль о чувстве утраты, о сопротивлении горю и о приятии неумолимого хода вещей. За напряженным действием очень интересно наблюдать, и это скрашивает небесспорный музыкальный уровень постановки. Кент Нагано, кажется, долго ищет баланс между динамикой и четкостью звука, и мстительные немецкие меломаны не прощают ему известных промахов: маэстро, вскоре покидающий Гамбург, получил на поклонах порцию немилосердных «бу». Что касается солистов, то героиней вечера стала вовсе не дисциплинированная, в точности послушная музыке и режиссеру Анья Канте в заглавной партии, а российская сопрано Надежда Павлова — после ее великолепных колоратур в арии Цербинетты зрители долго не могли затихнуть.

А по-настоящему оцепенеть публику заставляет фантастический черняковский финал, в котором драма личного опустошения Ариадны вмиг превращается в крушение мира. Богатая квартира словно отрывается от фундамента, как-то скручивается, заворачивается и тяжело кружится, «съедая» своих обитателей. Последний раз мы, будто с улицы, видим их тревожно выглядывающими из окон — хочется написать «из-за кремовых штор», потому что титр над сценой напоминает нам, что опера написана перед Первой мировой, что всему привычному укладу жизни со всеми ее радостями, глупостями и потерями (и независимо от них) очень скоро придет конец. И это относится не только к «Ариадне на Наксосе», но и к «Электре», и к «Саломее». Три «семейные драмы в гостиной» Дмитрия Чернякова именно в этот момент превращаются в единый триптих — они кончаются глобальной катастрофой, которой оказывается война, растаптывающая ценность и важность любых одиночных страданий. Когда мир стоит на краю пропасти, великие художники чувствуют это лучше всех.

Эсфирь Штейнбок