Беспредметная искусственность

В прокате — «Снова наступит рассвет» (Ljosbrot) Рунара Рунарссона. Исландско-нидерландско-хорвато-французская постановка не только открывала программу Каннского фестиваля «Особый взгляд», что само по себе почетно, но и удостоилась приза за лучший скандинавский фильм на 48-м фестивале в Гетеборге, что само по себе удивительно. Михаил Трофименков считает, что бывали в его профессиональной жизни фильмы и поскучнее, но бесчувственнее и бессмысленнее, несмотря на заявленный трагизм, не было.

Выйти из полноэкранного режима

Развернуть на весь экран

Героиня фильма Уна (Элин Холл) учится в Рейкьявике в Институте искусств. Главная тамошняя дисциплина, как водится ныне, не живопись, не рисунок, не история искусства, а искусство перформанса. Образцы этого искусства только и разнообразят фильм Рунара Рунарссона.

Три студента, замотанные в подержанный скотч, выстраиваются перед аудиторией. Вот, объясняет профессор, это будет экзерсис на тему «межличностных отношений и влияния людей друг на друга». Ну и еще, добавляет он, перформанс направлен против общества потребления. Очевидно, бунтарский смысл представления заключается именно в том, что скотч списан за истечением срока годности.

Так и хочется воскликнуть: бедное общество потребления, с такими оппонентами ему никаких друзей не надо. Трое обмотанных скотчем великовозрастных инфантилов сначала присматриваются друг к другу. Затем, с утробным рычанием, накидываются друг на друга, заключая в удушающие объятия. Некрасиво валятся на пол, продолжая обжиматься. Долго репетировали, наверное. Общество потребления не то что рыдает, а пожалуй что и готово застрелиться от такой мощной инвективы в его адрес.

А вот еще. Девичий хор выпевает: «Он, он, она, они. Его, её, её, их, их, их, их». Тоже перформанс. Или вот друзья трагически погибшего Дидди (Бальдур Эйнарссон), любовника Уны, вспоминают, каким талантливым мастером перформанса он был. Вот, помните, как-то раз он выставил на авансцену пустой стул и водрузил на него бутылку «Столичной»? Кто-то уточняет: именно «Столичной»? Да-да, он другую не пил.

Так вот: выпил, еще раз выпил, еще и еще, потом поблевал прямо на сцене, еще поблевал, но продолжал пить, пока не отрубился. Что тут скажешь: герой актуального искусства, надо же так себя не пожалеть во имя творчества. Не удержаться от отечественной поэтической фольклорной параллели к обсуждению перформанса Дидди, которому бы вагоны ворочать, а не водку в Институте искусств хлебать: «С трех шагов попала в урну // Пузырем из-под "Столичной". // Это было бы гламурно, // Если б не было готично». Тоже ведь перформанс.

Честно говоря, не понять, включил ли Рунар Рунарссон эти эпизоды в свой фильм для того, чтобы едко спародировать современное искусство, или искренне считает, что скотч, девичьи распевки и «Столичная» — это и есть территория мощного самовыражения юного исландского поколения. Неважно: весь его фильм, несмотря на большой кинематографический опыт пятидесятилетнего автора, сам по себе оказался таким вот студенческим не перформансом, конечно, но этюдом на заданную тему. А заданная тема в данном случае априори не просто достойна, но агрессивно требует уважения: эта тема — скорбь.

Было бы неправдой сказать, что в фильме ничего не происходит. Происходит, да еще как. Уна любит Дидди, мечтает о романтических каникулах с ним на Фарерских островах. Но у Дидди есть вдалеке от Рейкьявика «официальная» подруга Клара (Катла Ньялсдоуттир), с которой он клятвенно обещает Уне расстаться. Едва же отъехав из Рейкьявика в Западные фьорды, чтобы выяснить отношения с Кларой, он сгорает в чудовищном ДТП в туннеле, самой страшной, судя по фильму, трагедии в истории Исландии.

Радио глаголет: пожарные не могут подобраться к пылающим автомобилям, больницы столицы переполнены, надежды нет. Уна на пару с рыдающим Гунни (Микаэль Каабер), братом Дидди, единственным, кто посвящен в их любовную тайну, тщетно надеется на невозможное чудо. Чуда, естественно, не случается. Остается пить любимую водку Дидди (пива он не потреблял из-за аллергии на глютен) в баре, где Уна в паузах между постижением искусства перформанса подрабатывает. Плакать на плече отца, заедать с ним горе гамбургерами. И ластиться к Кларе, примчавшейся на поминки, пусть эта девушка из исландской провинции, что бы это ни значило, кажется неуместной в продвинутом кругу Уны и Дидди.

Беда фильма в том, что Рунар Рунарссон не дает зрителям ни единственного шанса проникнуться чувствами героев, как-никак, но идентифицировать себя с ними. Они все остаются абстрактными тенями, словно исполняющими какой-то танец марионеток, повторяющих заученные движения.

Скорбь выражается только в том, что герои, словно пародируя и без того пародийных скотч-участников перформанса, до удушья обнимаются друг с другом. Уна с папой. Уна с барменом и прочими, общими с Дидди друзьями. Уна с Кларой: хоть эти обжимашки увенчаются совместной ночевкой. Если не более, но так же навязчива и утомительна манера Рунарссона снимать Уну исключительно с затылка. И финальное скольжение камеры над морской гладью, дублирующее такое же скольжение по фонарям рокового туннеля.

В общем, жаль, что родовое проклятие европейского «арт-хауса», многозначительного кино почти ни о чем, достойного разве что короткого метра, захлестнуло и исландское кино, отличавшееся ранее недюжинной витальностью.

Михаил Трофименков