«Чем понятнее действие в театре, тем меньше раздражения это вызывает у публики»

На сцене венского Theater an der Wien вышла премьера «Нормы» Винченцо Беллини в постановке Василия Бархатова. В спектакле российского режиссера, впервые обратившегося к «Норме», титульную партию поет звездная Асмик Григорян, партию Адальджизы — Айгуль Ахметшина, Поллиона — Фредди де Томмазо. О своем взгляде на главную героиню оперы Василий Бархатов рассказал Владимиру Дудину.

Выйти из полноэкранного режима

Развернуть на весь экран

— Незадолго до премьеры вашей первой «Нормы» появилась новость о том, что вы снимете сериал по «Трансгуманизму, Inc.» Виктора Пелевина. Это как-то сказалось на постановочном процессе?

— О «Трансгуманизме» говорить очень рано, я об этом молчу, пока что мы с Анной Борисовой дописываем сценарий. А «Норма» — да, моя первая.

— Мечтали ее поставить?

— Не то чтобы мечтал, но всегда существует набор произведений, насчет которых, как тебе кажется, ты начал понимать, как их сделать, и хотя бы отдаленно возникает ощущение, что это может случиться. «Норма» в определенные моменты жизни появлялась и исчезала в отдаленных уголках моего сознания. Она снова возникла несколько лет назад в разговоре с Йохеном Брайхольцем, директором An der Wien — мы в тот момент прикидывали планы моих постановок. Я взял время подумать с клавиром и решил, что да — хочу, могу, мне это очень интересно с точки зрения человеческой истории. Мы должны были выпустить премьеру этой «Нормы» еще в 2020 году, но по известным причинам премьера отменилась за неделю до начала репетиций, когда мы были с клавиром в зубах на низком старте. Я страшно рад, что мы смогли этот спектакль выпустить сейчас с тем же составом, который планировался тогда. Я, Асмик и Айгуль остались дебютантами в «Норме», а вот Фредди ди Томмазо уже успел исполнить Поллиона за эти годы. Я называю этот состав «командой мечты».

— О чем получилась ваша «Норма»?

— О трагедии человека, чьи моральные принципы, к его несчастью, гораздо выше социума, в котором он живет. Норма сама себе придумала законы, которые соблюдает только она, хотя думает, что их соблюдают все. Это касается не только религиозного аспекта. С одной стороны, здорово, что общество вокруг нее чуть мягче и толерантнее, а у нее отсутствует толерантность к себе. Но с другой — любая демократизация чувств, желаний и капризов ведет к определенному разложению, Норма себе этого не позволяет, будучи уверенной, что и другие живут по тем же принципам. Для меня это драма самообмана. Никто, кроме нее самой, не собирался жечь ее на костре, всем по большому счету все равно, от кого у нее дети. Всю сложность своей судьбы она придумала себе сама вследствие своих высоких моральных идеалов.

— А вы как эту сложность показываете на сцене? Запутываете или все же пытаетесь распутать?

— Запутывать, мне кажется, не стоит. Чем понятнее действие в театре, тем меньше раздражения это вызывает у публики. Понятно, что наша история несколько видоизменена и, например, те, кто был в либретто родственниками, более не родственники. Оровезо — не отец Нормы, потому что, на мой взгляд, его линия в либретто прописана очень слабо, ограничиваясь парой ансамблей. Нет никаких друидов и римских легионеров. Визуально у нашей «Нормы» нет конкретной географической прописки, страны, государственного флага. Но определенные вещи должны угадываться, складываясь из событий, знакомых нескольким странам, не сказал бы многим, но нескольким точно. Из любого произведения можно сделать политический спектакль, если очень постараться, но я не умею делать политических спектаклей. В нашей постановке и друиды, и римляне — это одно общество, без деления на «национальности», где происходят определенные политические перемены.

— Я помню, например, постановку «Ковент-Гардена», где главную партию исполняла Соня Йончева: там сильный акцент ставился именно на теме религиозного фанатизма. И тем острее воспринималось решение Нормы показать своим примером, что вся эта догма — жесткая условность, не выдерживающая силы любви.

— В нашем современном расслабленном обществе существуют люди с совершенно разными принципами, которые можно называть религиозными, духовными, в принципе какими-либо ценностями. То, что для меня ежедневная рутина, для них — смертный грех. Принципы Нормы страшные, ее никто понять в этом не может. На протяжении десяти лет она скрывает детей, всем лжет, живет в ментальной автономии, как подводная лодка в Тихом океане. Это не может не накладывать отпечаток. Не хочу сказать о том, что она — сумасшедшая, но как бы мы такую назвали в обществе? Нездоровой.

— Ну Марфа в «Хованщине» Мусоргского своего возлюбленного, как известно, тоже ведет на костер.

— Я в «Норме» вообще слышу много разных музык: о, вот тут — Чайковский! О, а это же Вагнер, а здесь — «Симон Бокканегра» Верди. Норма — и праведный монах, и честный офицер под присягой. Если все морально-этические принципы, клятвы и ценности можно собрать в одном человеке, то это и будет Норма. Ну, развелась, и что? Горе — да, но не костер, сжигающий Валгаллу, не гибель же богов, просто гибель надежды, но Норма без поджога Валгаллы не работает. Мир рухнул, мой мир разрушен — нет вариантов выхода из этой ситуации, кроме огня.

— Приносят ли артисты в вашу «Норму» что-то от себя? Сколько воли вы им даете?

— Работать с классными артистами — всегда огромное удовольствие. Асмик и Айгуль — очень профессиональные люди театра и следуют режиссерскому плану спектакля. По-другому, на мой взгляд, и быть не может. Но даже когда режиссер все застроит, покажет движение ресниц и мизинца ноги, все равно останутся углы и заусенцы, которые артист должен сам отшлифовать, взяв наждачную бумагу. Если такой работы не происходит, это всегда очень заметно. Когда во время репетиций нас вдруг одолели вирусы, мы по очереди выпадали из строя, все равно списывались и созванивались, работая с клавиром, сверяя моменты: «А может, лучше немножко иначе?» Только так и может проходить работа — в деталях, когда не просто формально пришел-ушел с репетиции.

С Асмик я работаю не первый раз, она — человек опытный. У нее было много спектаклей, в том числе и довольно известных, когда между ней и режиссером не происходило никаких разговоров,— Асмик в таких случаях все выстраивала сама. Я никогда не заявляю: «Ой, не знаю, что делать! Предлагайте!» — ставлю как считаю нужным. Но всегда спрашиваю певцов, возможно ли на той или иной паузе совершить то или иное действие? Асмик мне помогает, говоря, что «здесь вообще это никак». Тогда я честно рассказываю, что мне нужно с точки зрения идеи, психологии и действия, и мы чуть-чуть «притречиваем» к техническим особенностям этого места в партитуре. Обычно я такие места сам заранее знаю и на сдаче проекта признаюсь, что мне требуется именно так: уж не знаю, где вы там дышите, просто скажите, можем мы здесь сделать то или иное. Взаимопонимание находим всегда.

— С театром оно тоже легко находится?

— В Theater an der Wien действительно очень комфортно работать. Театр выпускает порядка десяти премьер в сезон. Но поскольку это не репертуарный театр, все методично и планомерно занимаются выпуском одной премьеры, не перебивая чем-то другим, не роняя на ходу предметы. Это дает и высокое качество, и даже свободу.

Интервью взял Владимир Дудин