Десятый как первый
Умер Борис Спасский
В возрасте 88 лет скончался Борис Спасский, десятый чемпион мира по шахматам. Он мог бы, возможно, претендовать на статус величайшего среди всех чемпионов, если бы не главный матч в истории этой игры — тот, в котором, защищая свое звание, Спасский проиграл в 1972 году американскому гению Роберту Фишеру, кажется, только из-за того, что преданность великой игре поставил выше буковок регламента.
Чемпион мира по шахматам Борис Спасский (февраль 2017 года)
Фото: Максим Григорьев / ТАСС
Чемпион мира по шахматам Борис Спасский (февраль 2017 года)
Фото: Максим Григорьев / ТАСС
После того как стало известно о смерти Бориса Спасского, который еще в 2010 году перенес инсульт, а в последнее время очень плохо чувствовал себя, социальные сети, естественно, наполнились бесчисленным количеством постов, написанных знаменитыми гроссмейстерами. Оказалось, что его обожал весь шахматный мир. Вспоминали о разном. Кто-то, как 13-й чемпион мира Гарри Каспаров (признан иностранным агентом),— о вечном фрондерстве Спасского, который как-то и в самом деле совсем не вписывался в шаблоны своей эпохи: повадки вальяжного аристократа, родной и обожаемый Ленинград называл Петроградом, советскую систему откровенно недолюбливал, а среди близких друзей слыл чуть ли не монархистом, все время ходившим по лезвию бритвы. Кто-то, как выдающаяся шахматистка Юдит Полгар,— о его феноменальном интеллекте.
А американскому гроссмейстеру Левону Ароняну врезалось в память чувство юмора Спасского и давний разговор с ним. «Не пытайся стать чемпионом мира, большинство из нас стали ими случайно»,— сказал тогда ему мэтр.
Впрочем, доля случайности, обстоятельств во взлете самого Спасского была, конечно, не такой уж значительной. Влюбившись в шахматы в голодном и трудном детстве, сразу после окончания Великой Отечественной войны он прогрессировал в них так стремительно, как никто до него. В юности, учась на филфаке Ленинградского университета, уже на равных бился с фронтменами советских, а значит, и мировых шахмат, обыгрывал Василия Смыслова. Гроссмейстерского звания удостоился в 18 лет — на тот момент так рано до него никто не добирался. В нем уже тогда видели невероятный талант, достойный самых больших успехов, и удивлялись некоторому застою, который пережил вундеркинд на рубеже 1950-х и 1960-х годов: срывы, осечки в ключевых партиях.
На самом деле он в каком-то смысле пошел ему на пользу — хотя бы потому, что заставил поменять тренера. Ранний Борис Спасский, которого готовил не знавший за доской страха Александр Толуш, был рисковым комбинатором, но риск в столкновениях с матерыми знатоками теории нередко выходил боком. Спасский зрелый, выбравший наставником мудрого Игоря Бондаревского, избавился от этой своей однобокости, превратившись в уникального шахматиста, «неповторимого», как его назвал в труде «Мои великие предшественники» тот же Каспаров (признан иностранным агентом), шахматиста.
В советских шахматах у каждой из основных фигур, у каждого из чемпионов мира был свой узнаваемый стиль, свой почерк.
Михаил Ботвинник — несравненный знаток дебютов, который, даже имея крохотный перевес, душит соперника, словно удав. Василий Смыслов — шахматный художник-импрессионист, мастер легкой, воздушной, исключительно гармоничной игры. Михаил Таль — гусар, трикстер, блефующий, жертвующий фигуры направо и налево, одурачивая оппонентов. Тигран Петросян — король защиты, не допускающий ошибок. Но у Бориса Спасского не было никакого почерка. Он был универсалом, шахматным хамелеоном, который умел абсолютно все — душить, как Ботвинник, рисовать на доске полотна, как Смыслов, лихо атаковать, как Таль, и терпеливо обороняться, как Петросян. Любопытная деталь: он оказался чуть ли не первым гроссмейстером, у которого не было приоритетного начального хода среди двух основных: и при e4, и при d4 он попадал в зону комфорта.
Трансформировавшийся в «универсального солдата» Борис Спасский взял золото чемпионата страны 1961 года, а в 1966-м, расправившись с Талем, впервые принял участие в матче за титул шахматного короля. В нем он уступил Петросяну, похоже, только из-за отсутствия специфического опыта таких поединков, выливающегося в дефицит уверенности в себе, закрепощенность за доской.
Но в следующем чемпионском цикле Борис Спасский был уже совсем другим. В нем он громил шахматных фронтменов — Ефима Геллера, Бента Ларсена, Виктора Корчного, а увенчал кампанию взятым у Петросяна в Москве убедительным реваншем, выиграв со счетом 12,5:10,5. На сей раз в шоке был Железный Тигран — и от неординарного дебютного репертуара противника (например, защита Тарраша в то время на элитном уровне котировалась невысоко), и от того, что в искусстве защищать непростые позиции Спасский превзошел того, кого в этом аспекте, казалось, невозможно превзойти, и в принципе от невероятного тонуса претендента.
А Борис Спасский три года не давал никаких оснований для хотя бы пустяковых придирок к своему статусу. Он был настоящим королем. Он получал шахматные «Оскары». Он дарил миру партии-шедевры.
Он вел за собой сборную СССР на Всемирной шахматной олимпиаде и в знаменитом матче против сборной «остального мира», составленной из лучших зарубежных шахматистов, в 1970 году в Белграде, однажды расправившись с маэстро Ларсеном за 17 ходов. Он мог бы войти в летопись шахмат не просто как десятый чемпион мира, а как чемпион исключительного, эксклюзивного уровня, если бы не защита титула. Тот матч в Рейкьявике в 1972 году, в котором Спасскому противостоял американский гений Роберт Фишер, уже трижды до этого обыгранный гением советским, притом что сам не одержал над ним ни одной победы, и не скрывавший, что испытывает к нему особенное чувство — безмерное уважение, граничащее с робостью перед божественным даром соперника.
Этому поединку суждено было войти в историю шахмат не отдельной страницей, а отдельной большой главой — как странному эпизоду холодной войны, чересчур красиво, не хуже космической гонки, укладывающемуся в сюжет о не знающей пространств и измерений схватке СССР и США, как просто не имеющей аналогов в смысле остроты спортивной драме. В 2015 году Бориса Спасского пригласили в Берлин на премьеру посвященного матчу фильма «Жертвуя пешкой» — строго говоря, жутко увлекательного, с Ливом Шрайбером, прекрасно изобразившим советского чемпиона, но он, посмотрев его, остался недоволен. Не картиной в целом, не фактическими нестыковками — с этим все было в порядке, а тем, что ему представлялось главным. По его мнению, фильм не смог раскрыть соль поединка, его важнейшую интригу и важнейшую тайну. Да ее даже не попытались раскрыть и объяснить.
Фотогалерея
«Шахматный гений никогда не делал человека счастливым»
Фото: Николай Науменков / ТАСС
Фото: Леонид Великжанин / ТАСС
Фото: Дмитрий Донской / РИА Новости
Фото: Анатолий Бочинин / Фотоархив журнала "Огонёк"
Фото: Дмитрий Донской / РИА Новости
Фото: РИА Новости
Фото: Дмитрий Донской / РИА Новости
Фото: Юрий Сомов / РИА Новости
Фото: Л. Бергольцев / РИА Новости
Фото: JWG / AP
Фото: AP
Фото: Фред Гринберг / РИА Новости
Фото: В. Барановский / РИА Новости
Фото: Дмитрий Донской / РИА Новости
Фото: Валерий Бодряшкин / ТАСС
Фото: Дмитрий Рогулин / ТАСС
Фото: Михаил Мокрушин / РИА Новости
Фото: Joerg Carstensen / dpa / ТАСС
Фото: Gail Katz Productions
Фото: Коммерсантъ / Юрий Мартьянов / купить фото
Он мог не расшифровывать, и так было понятно, что имеется в виду — демарши Роберта Фишера, который проигнорировал церемонию открытия, а затем, проиграв первую партию, не пришел, нарвавшись на техническое поражение, на вторую, выдвинув организаторам Международной шахматной федерации ряд совершенно дурацких требований — к примеру, насчет переноса игры со сцены перед зрительным залом в закрытую от посторонних взглядов комнатушку, и согласие Бориса Спасского на них, позволившее поединку продолжиться. Он ведь мог легко отказаться, имел полное право. И советские начальники настойчиво убеждали его выдвинуть свой ультиматум, потому что правда была на стороне чемпиона. Он бы сохранил титул.
Но никаких ультиматумов от Бориса Спасского не услышали. Зато услышали аплодисменты в адрес Роберта Фишера после победы американца в шестой партии, равносильные признанию того, что перелом, обеспеченный — в этом не было сомнений ни у кого — в первую очередь психологическим трюком претендента, сбившим чемпиона с ритма, уже состоялся, что шахматный трон вот-вот достанется новому хозяину.
Но посмаковать эту мучительную борьбу, в которой преданность Спасского игре, ее идеалам, ее красоте победила жажду славы и наград, значило бы непоправимо сместить акцент — с пользующегося безумной популярностью героя на того, кто был призван служить ему фоном.
Кинематограф — почти такая же жестокая штука, как и сама жизнь, в которой после исландского матча у Бориса Спасского, хотя он еще раз выиграл чемпионат СССР, уже не было таких взлетов. В ней, судя по всему, все-таки надломленной тем проигрышем, пусть сразу после него Спасский и говорил, что ощутил «облегчение», избавившись от тяжкого чемпионского бремени со всей прилагающейся к нему ответственностью, были хорошие, но не грандиозные выступления за доской, женитьба на внучке белогвардейского генерала с органичной, принимая во внимание его взгляды, эмиграцией во Францию, демонстративный отказ подписывать вслед за другими гроссмейстерами письмо, проклинающее другого, куда наглее, шахматного перебежчика Виктора Корчного, разочарование в новой родине и новых близких и возвращение на склоне лет, в 2012 году, в Россию.
А еще — доказывающая, что преданность игре в Борисе Спасском затмевала все остальные чувства и переживания взаимная симпатия, фактически дружба с таким же изгоем Робертом Фишером. Во многом из-за нее, а не из-за солидных призовых они в 1992 году сыграли в обложенной санкциями Югославии повторный матч, сделавший из Фишера, разыскиваемого властями США, опасного преступника. Если бы одиннадцатый чемпион мира, скончавшийся 17 лет назад, был сейчас жив, он наверняка тоже вспомнил бы что-то трогательное о чемпионе десятом. Ну, скажем, как во время очередного телефонного разговора они обсуждали, какой все же первый ход лучше — e4 или d4. У них, шахматных феноменов, в биографиях которых счастье намертво переплелось с болью, всегда под рукой была общая тема.