Почему после съезда кулаками не машут
Кульминационный момент IX съезда народных депутатов, когда законодатели решили разом избавиться и от Ельцина, и от Хасбулатова, весьма сильно напоминал описанный А. Н. Толстым кульминационный момент "хованщины": "И опять стрельцы ушли ни с чем... Три дня и три ночи бушевала Москва, вороньи стаи над ней взлетали высоко от набатного звона. И тогда же родилось у самых отчаянных решение: отрубить самую головку, убить обоих царей и Софью". Финал хованщины, впрочем, известен: депутаты (т. е. стрельцы) сами испугались своей смелости и пошли на попятную, с помощью палача были произведены некоторые кадровые перестановки в высшем руководстве страны, "...и опять над Москвой, над всей землей повисла безысходная тишина. Потянулись годы".
На этой неделе некоторая тишина и в самом деле наступила. Стороны обменялись рядом сравнительно миролюбивых жестов. Хасбулатов все меньше говорил о том, как он предотвращал государственный переворот, и намекал на готовность смягчить ряд съездовских актов. Его заместитель Юрий Воронин говорил о необходимости консультаций с президентом по проблемам предстоящего референдума. Бессменно преющим депутатам устроены мини-каникулы. Сам Ельцин вновь пообщался с "Гражданским союзом", а отправляясь за океан, на встречу с Клинтоном, ничего не говорил о конфронтации с законодателями и очень много — о необходимости добиться от США поощряющих российский экспорт уступок в торговой политике — то есть как раз о том, о чем законодатели говорили очень много. Наконец, вместо уже привычного "злого следователя" Вячеслава Костикова от имени президентской команды на публику был выпущен "добрый следователь" Сергей Филатов, который объявил, что по согласованию сторон Ельцин обустраивает себе кабинет в Белом доме на предмет еженедельного общения с депутатами.
Понижение накала полемики и частичная готовность к консультациям может объясняться рядом факторов.
Проявленная депутатами 28 марта готовность покончить разом и с Ельциным, и с Хасбулатовым могла навести вождей на мысль, что слишком часто собираемый съезд может окончательно выйти из-под контроля, а находиться в одном загоне с взбесившимся слоном было бы неприятно даже весьма искусному дрессировщику. Приключившаяся тогда же история с черепом депутата Голишникова как бы склоняла депутатов (а также недепутатов) к мысли, что в результате непосредственного общения народа с многими его законными представителями черепа последних могут еще сильнее потерять в целостности. Но наиболее важным фактором успокоения служит, вероятно, простая закономерность. Завершение более или менее длительной боевой операции (безотносительно к ее исходу) влечет за собой необходимый период затишья: необходимо подтянуть обозы, перегруппировать силы, дать войскам отдохнуть. Переговоры необходимы, поскольку IX съезд завершает начатую на декабрьском VII съезде почти четырехмесячную позиционную войну.
Россия все же не в начале декабря, а в его середине
В конце концов стороны пришли к тому, с чего начали — обращение Ельцина к гражданам России от 10 декабря фактически возымело действие. Председатель Центризбиркома Василий Казаков, предъявив образец бюллетеня, сообщил, что подготовка к референдуму 25 апреля идет полным ходом и остановить машину голосования вряд ли удастся. Съезд сумел внести поправки в формулировки плебисцита и установить противоречащий законодательству повышенный кворум плебисцита (более 50 процентов списочного числа избирателей), но значение этой частичной победы съезда вряд ли следует преувеличивать. Референдум по природе своей является не достаточным, а всего лишь необходимым условием политической реформы: он отнюдь не дает безукоризненной легитимации последующих политических решений, а всего лишь делает их вообще возможными, ломая создавшийся порочный круг. Тем более что, установив планку, через которую должен скакать Ельцин, на заведомо нереальную высоту, съезд как бы сам дает оппоненту carte blanche на истолкование итогов плебисцита по своему разумению. А поскольку относительная победа президента над депутатским корпусом вполне прогнозируема, изобразить ее в виде абсолютной президентские юристы, очевидно, сумеют.
Более того, Ельцин даже выиграл от того, что его декабрьский вопрос "Кому вы доверяете проведение реформ: президенту или съезду народных депутатов?" оказался (хотя бы и в переиначенном виде) поставлен на плебисцит лишь к 25 апреля. В декабре ельцинский демарш был расценен едва ли не как истерика, а съезд — как не самая приятная, но в каком-то смысле необходимая коллегия. В апреле общественное мнение рассматривает президентское упорство в демаршах уже как последовательную и целесообразную политику, а съезд видится публике в виде Канатчиковой дачи, временно переехавшей в Большой кремлевский дворец. По сути дела, в течение четырехмесячного "охладительного периода" депутаты столь усиленно разгорячали общественное мнение в пользу своего оппонента, что трудно отделаться от впечатления, будто и отсрочка была взята ими исключительно для проведения пропрезидентской агитационной кампании.
Федерация получает отсрочку, но сумеет ли она ею воспользоваться?
Хотя наиболее серьезным возражением против плебисцита и — шире — против любых попыток как-то выскочить из заколдованного круга является версия, согласно которой предваренный жестокой дракой федеральных властей плебисцит необычайно усилит центробежные тенденции и приведет к развалу России, послесъездовская неделя склоняет к мысли, что мощь регионалистского движения оказалась сильно преувеличенной, а проблемы, стоящие перед регионалистами — недооцененными.
Ситуация довольно парадоксальна. И представители республик в составе РФ, и нижегородские инициативники, говорившие о необходимости включения в игру Совета Федерации фактически в качестве верховного суверена, должны были как-то довести дело до конца и попытаться в преддверии плебисцита действовать согласованно. Вместо этого региональщики попросту замолчали — вероятно, как то уже бывало прежде, до нового кризиса. Такая способность действовать согласованно лишь при условии особо жестокого кризиса (а, как показывает опыт, на это бывают способны даже Ельцин с Хасбулатовым, и тут большой заслуги нет) наводит на мысль, что в действительности региональные вожди оказываются разделены не менее глубокими противоречиями, чем вожди федеральные, а их способность потеснить оскандалившуюся федеральную власть начинает вызывать сомнения.
Руководители Татарии и Башкирии, весьма различно относясь и к фигуре Ельцина и к прочим насущным проблемам политики и экономики, в то же время с редкостным единодушием отвергли проект создания Совета Федерации. Татарстанский президент Минтимер Шаймиев был дипломатичен: "Если края и области хотя объединиться — это их право... Но территориальные образования никогда не смогут стать республиками — у них иная природа государственного устройства". Председатель ВС Башкортостана Муртаза Рахимов был категоричнее: "Я отношусь к нему (проекту Совета Федерации. — М. С.) отрицательно и подписывать не собираюсь. Мы уже имели опыт подобного органа в СССР и развалили".
Прежде всего следует заметить, что Татария и Башкирия — признанные лидеры совета глав республик. Экономический потенциал, географическое положение (на их территории расположены "нервные узлы" общероссийской коммуникационной системы), наконец, относительно высокий процент населения, принадлежащего к титульной нации, позволяют им вести себя весьма и весьма независимо и в конечном счете диктовать совету свою позицию.
Фактически можно говорить, что "мистеры Нет" Рахимов и Шаймиев своим отношением к краям и областям довольно точно воспроизводят отношение лидеров союзных республик образца 1991 года к автономиям, в частности, к тем же Татарии и Башкирии. Тогда все попытки союзного Центра подключить к новоогаревским переговорам и к подписанию Союзного договора представителей автономий наталкивались на жесткое "нет" союзных республик. С одной стороны, конечно, это объяснялось нежеланием тех же русских интернационализировать свои проблемы с Татарией, азербайджанцев — с Карабахом, а украинцев — с Крымом, однако, поскольку "малые империи" были поддержаны союзными республиками, вовсе не имеющими автономий, не менее важной была другая сторона проблемы. Члены элитного клуба совсем не желали пополнять свои ряды: ясно, что если бы к новоогаревской "девятке" добавилось еще два десятка автономий, то в корне изменился бы баланс сил внутри новоогаревского клуба, в чем реально никто из "девятки" заинтересован не был.
Эта незаинтересованность объяснялась в значительной мере тем, что автономии, имеющие "низший" по сравнению с союзными республиками уровень государственности, не стали бы настаивать на немедленном отделении, а сосредоточились бы для начала на получении статуса "союзной республики", чем и затормозили бы все дело.
Сегодня картина во многом сходная. На два десятка автономий (республик) приходится семь с лишним десятков краев и областей, и национальные вожди опасаются, что создание Совета Федерации с численностью впятеро большей, чем численность нынешнего Совета глав республик, будет в чем-то напоминать практику римских цезарей, которые не всегда резали сенаторов, а иногда (как божественный Юлий) настолько обильно пополняли сенат своими креатурами, что старинная сенатская знать полностью теряла свое влияние и без всяких проскрипций. В нашем случае большинство членов совета будет балластом, решающим уже мало интересную для автономий проблему государственности внутри России.
Между тем сегодняшняя ситуация имеет и одно принципиальное отличие от ситуации 1991 года. Тогда мощные союзные республики сами по себе представляли угрозу для Союза и путч эту угрозу реализовал. Сегодня же вряд ли у самих по себе автономий окажется достаточно запаса государственности для отделения. Таким образом, складывается парадоксальная ситуация: чтобы реализовался распад России, автономиям и областям надо выступать единым фронтом, однако единство невозможно в силу вышеназванных причин. Подытоживая, можно сказать, что единство фронта обещает суверенитет, но в далеком будущем, "неединство" дает надежду на суверенитет скорее, но — не сегодня.
Значит, общероссийская государственность получает отсрочку, а вот сможет ли федеральная власть ею воспользоваться и найти способы заинтересовать автономии в нахождении в составе России?
Если рассмотреть ситуацию более детально, то отказ членов элитного клуба пополнять свои ряды краевыми и областными выскочками создает следующую ситуацию: откровенно сепаратистски настроенные главы республик вынуждены теперь уже по своей инициативе заигрывать с федеральной властью из боязни, что та слегка поднимет статус краев и областей и голос одинокого татарина или башкира в этой массе решительно потеряется. В результате можно ожидать если не сохранения единства России, то по крайней мере существенного видоизменения центробежных тенденций. Назревающий среди республик раскол приведет к тому, что одни (типа, например, Тувы) изберут чеченский вариант безоглядного сепаратизма, другие, наиболее русифицированные (типа Удмуртии или Мордовии), попробуют подыграть "нижегородской инициативе", третьи, как та же Татария, попытаются активизировать практику двусторонних соглашений с федеральным центром.
Вероятно, края и области, тоже четко подразделяющиеся на дающие (типа Тюмени или Кубани) и берущие (типа ряда областей Сибири и Урала), также начнут играть по весьма различным правилам. Однако во всех случаях федеральный центр пока что выступает как необходимый и важный партнер в игре, и жестокая новоогаревская формула N+0 пока не работает, потому что и вариант нулифицированного центра пока что никого не устраивает, и слагаемые общего N слишком раздроблены, чтобы можно было говорить о механическом суммировании.
Вообще говоря, описанная картина свидетельствует, что до полноценного федерализма, о котором мечтает вдохновитель и организатор "нижегородской инициативы" Григорий Явлинский, России еще расти и расти, что, вероятно, огорчительно. Но в то же время это означает, что у федеральной власти остаются еще некоторые шансы на то, чтобы, реорганизовавшись хотя бы посредством того же плебисцита, сохранить известную управляемость страны и продолжить преобразования.
МАКСИМ Ъ-СОКОЛОВ