Фото: ДМИТРИЙ ЛЕБЕДЕВ
12 мая на выборах в Армении победили пророссийские партии президента Роберта Кочаряна и премьера Сержа Саркисяна. Накануне выборов специальный корреспондент ИД "Коммерсантъ" Ольга Алленова съездила в регион, который все участники выборов сочли необходимым помянуть в своих программах,— в Нагорный Карабах. И обнаружила, что там на Россию уже давно не рассчитывают.
"На рассвете тут всегда тихо, даже в войну"
Дорога в Карабах из Еревана лежит через несколько перевалов, разные климатические зоны и занимает около 7 часов. Но удаленность этого региона от столицы обманчива — уже много лет Арменией правит так называемый карабахский клан, в который входят президент Роберт Кочарян и премьер Серж Саркисян. Однако Нагорный Карабах позиционирует себя как независимое от Армении государство. При этом граждане НКР имеют армянские паспорта, и между двумя государствами фактически нет границы — на единственном КПП, который мы проезжаем, у нас даже не спрашивают документов.
Город Шуши, что прямо над Степанакертом, называют бастионом славы. В утреннем тумане не видно ничего, кроме очертаний маленькой церкви, построенной после того, как эта высота сыграла ключевую роль в исходе войны за Карабах.
— Это была стратегическая высота в годы войны,— рассказывает мой спутник Ашот.— Пока ее держали азербайджанские войска, перевес был на их стороне. С этой высоты блокировали единственный коридор, по которому армянские части могли пройти на подмогу бойцам Карабаха. Когда армяне отбили эту высоту, исход войны был решен.
Ашот показывает мне на карте узенький коридор, соединявший в годы войны Армению и Карабах. Сейчас этого коридора нет, и все прилегающие к нему бывшие азербайджанские территории называются Нагорно-Карабахской республикой (НКР). Ашот — директор картографического издательства, а в годы войны он был фотокорреспондентом, и его в Карабахе знают все.
В 8 утра в Степанакерте ни души.
— Здесь и во время войны так было,— вспоминает Ашот.— Приедешь сюда на рассвете, думаешь — война, а тут тишина. На рассвете тут всегда тихо, даже в войну. Особенное место. А ведь бои шли ожесточенные.
Пока туман рассеивался, мы пили кофе в единственном работающем в эти часы кафе, хозяйка которого сокрушалась, что россияне давно в Карабах не ездят. Кроме нас, в кафе никого не было. По телевизору показывали выступление малоизвестного армянского певца на частной вечеринке в Петербурге, и хозяйка вздыхала, слушая, как плохо говорит по-русски певец.
— Забываем русский язык,— сетовала она.— Молодые вообще его не знают. А ведь в одной стране жили!
И махнув рукой, женщина уходит варить кофе новым посетителям — молодым людям спортивного сложения. Город оживает.
В самом центре Степанакерта застаем необычно яркую для этого утра картину: отряды молодых людей в ярких красно-синих куртках стоят на площади, развевая такими же красно-синими флагами. Вглядываясь, понимаю, что это не протестующая против отмены льгот на проезд или сокращения стипендий молодежь, а какое-то национал-патриотическое братство — ребята с венками и флагами выстраиваются в отряды. Сзади на куртке у каждого герб молодежного движения — поднятая вверх рука с автоматом. Очень похоже на символику "Хезболлы".
---- Что этот знак обозначает? — спрашиваю у молодых людей. Мне с готовностью отвечают, но на таком плохом русском, что приходится просить Ашота переводить.
— Рука с автоматом — это способность защитить себя.
— Вы знаете, что это похоже на флаги радикальных шиитских группировок?
— Не-е,— смущаются "защитники".— Что, правда? Но у нас еще голубь здесь сверху, видите? Это символ мира.
Голубь действительно есть, прямо над автоматом.
Я беседую с активистками Ганой Балоян и Рубинной Акопян.
— Нашей организации исполнился год, она очень большая,— рассказывают девушки.— Ее создали, чтобы мы всегда могли постоять за себя.
— Разве у Карабаха нет армии, которая могла бы его защищать?
— Армия есть, но надо, чтобы все молодые люди были готовы взять в руки оружие, если придется. Вот если бы в армию девушек брали, как в Израиле!
— Но ведь война давно закончилась, и новой вроде бы не предвидится.
— Надо всегда быть готовым защитить отечество,— как на уроке отвечают девушки.— Тем более что наши соседи никак не успокоятся и не оставят своих претензий на Карабах.
Красные куртки направляются к аллее славы, к монументу воинам, погибшим во время войны за независимость Карабаха. "Защитникам отечества" покровительствует министерство обороны НКР — об этом говорит присутствие министра Сейрана Оганяна на этой аллее. Перед ним строятся молодые отряды, перед ним они возлагают цветы к монументу.
Министр одет в такую же красную куртку, что и "защитники".
— У нас действует общественная организация "Союз освободителей Арцаха" (Карабаха.— "Власть"),— объясняет он.— Это ее цвета, а точнее, цвета независимости Карабаха. При них существует вот это молодежное крыло "Защитник Отечества".
— Зачем Карабаху боевая молодежная организация? — спрашиваю я.— Разве армии вам недостаточно?
Министр смотрит на меня снисходительно и объясняет, как на уроке ОБЖ:
— Военно-патриотическое воспитание — это одна из составляющих оборонной деятельности государства. Сейчас, когда наша молодежь подготовлена, мы в любое время можем ее мобилизовать на выполнение тех задач, которые стоят перед Арцахом.
— А какие это задачи?
— Безопасность прежде всего,— отвечает министр и оглядывается на застывшие у монумента отряды.— Давайте поговорим в Доме офицеров, у нас сейчас там молодежь собирается. Будем вручать награды активистам. Приходите, там и поговорим.
"Мы от России еще зависим"
Белоснежный вестибюль Дома офицеров уже заполонен красными куртками. В центре — памятник восьми мужчинам в национальных одеждах. Активисты объясняют, что каждая фигура этого скульптурного ансамбля — символ целой эпохи армянского народа. "Смотрите, один одет в бурку и папаху, другой в форму Великой Отечественной,— говорит активист Самвел.— Этот памятник — символ того, что армянский этнос на протяжении столетий боролся за свою свободу и независимость".
— Вы хорошо говорите по-русски,— удивляюсь я.
— Я семь лет жил в России,— отвечает Самвел.— Отец решил вернуться на родину, и я поехал с ним. Многие армяне вернулись на родину. Все-таки в России мы чужие.
И парень рассказывает, что после расправ скинхедов над армянской молодежью в России доверие армян к этой стране сильно пошатнулось. Нас окружают друзья Самвела. Эти воинственно настроенные молодые люди излагают примерно те же мысли, что и министр Оганян, и еще они говорят, что хоть русский язык в Карабахе подзабыли, но все же здесь его знают лучше, чем в Ереване. "Мы от России еще зависим,— говорят они.— Она же нам помогает". Я спрашиваю, чем помогает Россия Нагорному Карабаху, и парни теряются.
— Ну, наверное, военным путем,— неуверенно говорят они.--Россия наш стратегический партнер.
В вестибюль заходит Сейран Оганян и машет нам рукой. "Присоединяйтесь к нашему фуршету",— говорит он, указывая на маленький стол, на котором разложили бутерброды и расставили бутылки с водой.
Он говорит, что Нагорный Карабах — единственная зона конфликта, где перемирие удается сохранить с 1994 года "без участия третьих сил", а значит, военные ресурсы Карабаха всегда должны быть на высшем уровне.
— Говоря о "третьих силах", вы имеете в виду Россию? — спрашиваю я.
— Конечно. Вот в Абхазии и Южной Осетии есть третья сила, но нам они не нужны.
— То есть от того, какой путь выберет Армения, в сторону России или Запада, в Карабахе ничего не изменится?
— Конечно. Мы самостоятельное государство.
Министр говорит, что "мечта любого армянина — объединение Карабаха и Армении", но "Карабах и как отдельное государство неплохо организовался с теми параметрами демократии, что приняты во всем мире", и что "Карабах может быть примером государственного устройства для любого конфликтного региона".
— Россия вам помогает? — спрашиваю я.
— Россия помогает Армении, а Армения нам,— говорит министр.— В Армении проходят подготовку наши кадровые военные. Для отработки взаимодействия мы проводим совместные с министерством обороны Армении военные игры и командно-штабные учения. Ну и к тому же Россия пока сохраняет здесь свои позиции.
Министр говорит так, как если бы на его месте был министр обороны Армении. Или президент Роберт Кочарян.
— А если Армения войдет в НАТО, что будет с Карабахом? — затрагиваю я ключевую тему недавней предвыборной компании.
Моего собеседника зовут в актовый зал — "защитники" ждут его, чтобы начать собрание. "Начинайте",— машет он рукой. И, подумав, отвечает мне, что "та комплиментарная политика, которая ведется в Армении, пока не говорит о вступлении Армении в НАТО".
— У нас есть свои интересы,— говорит он.— Мы добились независимости, НАТО не может это изменить. И никто не может.
Вскоре после нашей поездки в Нагорный Карабах Сейран Оганян возглавил главный штаб вооруженных сил Армении.
"Россия теряет этот регион"
МИД Нагорного Карабаха — уютное двухэтажное здание, в котором только начали ремонт — переписывают современные фрески на стенах.
"Непризнанный министр непризнанной республики",— протягивает мне руку глава МИДа Георгий Петросян. Он рассказывает, что граждане Нагорного Карабаха, несмотря на то, что имеют армянские паспорта, не могли участвовать в парламентских выборах в Армении — это не позволяет "карабахская" серия паспортов. Что сам он ездит за границу по армянскому диппаспорту, но скоро в НКР будет принят закон о гражданстве, и все граждане получат местные паспорта, как и положено в независимом государстве. Правда, министр будет по-прежнему ездить в Европу по армянскому паспорту — ведь там карабахские паспорта не станут юридическим документом. На нежелание Запада признать Нагорный Карабах здесь ответили по-своему и приняли закон о визовом режиме для всех иностранных граждан, въезжающих на территорию республики. Кроме граждан СНГ, конечно.
— Вот жалко, что вы из СНГ,— сокрушается министр.— А то мы бы вам поставили на память печать.
Я снова пытаюсь вспомнить какой-нибудь пограничный пункт на въезде в Карабах, где ставили бы визы.
— У нас даже паспорта на въезде не проверили,— говорю я.
— Это потому что вы приехали с человеком, которому здесь все доверяют,— улыбается министр, показывая на Ашота.— А вообще, знаете, иностранцы очень законопослушны. Перед выездом в Карабах они идут в наше представительство в Ереване и все документы оформляют там.
Министр говорит, что Карабах пытается соблюдать принцип невмешательства в политику Армении, хотя это трудно, поскольку и президент, и премьер Армении — выходцы из Карабаха.
— Я вообще апологет независимости Карабаха,— говорит министр.— У меня мечта была — собрать по всему миру сотню выдающихся ученых, выходцев из Карабаха, и пригласить их жить сюда. Вот тогда наш университетский городок прославился бы не только войной, но и интеллектуальным потенциалом. Ведь Карабах всегда считался интеллектуальным центром, не зря отсюда вышло столько выдающихся деятелей политики, науки и искусства.
В это время раздается звонок, и мой собеседник встает из-за стола. "Как без визы? — говорит он кому-то в трубку.— И даже в Миграции не отметились? Ну, тогда задерживайте и разбирайтесь, как они тут оказались". Положив трубку и вернувшись за стол, он говорит: "Вот англичане гуманитарную помощь привезли. Разгрузились, а при выезде их задержали. Не оформились, как положено".
— Ну, так они же с добрым делом,— говорю я.
— Порядок есть порядок,— невозмутимо отвечает министр.--Давайте дальше ваши вопросы!
Я спрашиваю, что делает Россия для признания независимости Карабаха.
— Ничего.
— Армянская оппозиция считает, что неопределенный статус Карабаха выгоден России.
— Это позиция России, она великая держава, она имеет право поступать в соответствии со своими интересами. Она идет в тот мир, который пытается строить. Другое дело, соответствует ли этот мир нашим подходам. Как вы думаете? Мы ведь до сих пор не имеем русской школы. Ссылки ваших чиновников на то, что законодательство этого не позволяет, просто смешны. Россия просто боится официально проявить свое участие в этом регионе. И теряет его. Через 3-4 года вы мало кого увидите в Карабахе говорящим на русском языке.
— Я уже заметила.
— Вот видите. Я договорился, чтобы в институт Крупской отправить людей по квотам, которые дали Армении. Но никто из наших ребят не захотел ехать учиться в Россию, хотя там даже экзамены не надо было сдавать. Тут сказался вопрос безопасности — в последнее время ксенофобия в России стала настолько явной, что это даже вызывает сомнения в ее спонтанности. А если скажешь нашим ребятам: поезжайте в Оксфорд, поедут с радостью. Вот в этом году мы посылаем людей во Флетчерскую школу. Да что говорить — до сих пор представительство Карабаха в Москве юридически не оформлено. Нам опять говорят про законодательство. Но в Америке наше представительство юридически обозначено, оно платит налоги, отчитывается в органах юстиции. И когда говорят, что Армения может повернуть на запад, я спрашиваю: а что сделала Россия, чтобы этого не произошло? Мы хотя бы понимаем, чего хочет Запад, но Россия так и не обозначила свою политику в этом регионе.
Министр говорит, что Россия не помогает Карабаху, потому что не хочет. Россия держит дистанцию, так как боится упустить Азербайджан, стремящийся в НАТО.
— Возможно, с точки зрения России, Карабах это некий резервный инструмент,— говорит мой собеседник.— Но нельзя забывать, что времена меняются, и возвращение России сюда с каждым годом становится все труднее.
В это время снова звонят. "Так они по линии патриарха? --переспрашивает в трубку глава МИДа.— Это другое дело. Но все равно надо в таких вопросах нас предупреждать. Я сам поговорю с патриархом".
Английская машина, которая привезла гуманитарную помощь, покинула Нагорный Карабах почти одновременно с нами. На выезде на КПП милиционер подошел к нашему автомобилю и, так и не проверив документов, пожелал счастливого пути. Мы еще пользовались преимуществами граждан дружественного государства.