Получили на победность

Зимняя Олимпиада 2014 года пройдет в Сочи. Во втором туре голосования, которое проходило в Гватемале, за российский город проголосовало на четыре члена Международного олимпийского комитета больше, чем за корейский Пхенчхан. Специальный корреспондент Ъ АНДРЕЙ Ъ-КОЛЕСНИКОВ выяснил, чьи голоса принесли Сочи победу, и вместе с членами российской делегации отпраздновал ее в Русском доме.

"Главное — выйти во второй тур"

События развивались стремительно. После презентации российской заявки (Ъ рассказывал об этом вчера) члены Международного олимпийского комитета (МОК) вышли на короткий перекур. Российская заявка не приближалась к ним, не имела права. Да не очень-то, по-моему, и хотелось ни тем ни другим.

— Главное,— говорила олимпийская чемпионка Турина по конькобежному спорту Светлана Журова,— выйти во второй тур... А там Европа нам поможет. Европа за Европу проголосует!

Оставалось решить, точно ли Россия является Европой. Каждый член МОК должен был решить это для себя.

Вице-премьер Александр Жуков поинтересовался:

— Ну как?

— Есть ощущение, что можно выиграть,— сказал я.— Появилось.

— Да? — обрадовался он.— Вы знаете, у нас тоже.

Началась корейская презентация. Альберто Томба, великий в прошлом итальянский горнолыжник, был главным героем этой презентации. Альберто Томба комкал корейский снег и в нужных местах кричал "Уау!", восторгаясь сервисом в двухместных гостиничных номерах Олимпийской деревни. Потом на экране появилась карта Азии. На ней не было никаких стран, кроме Кореи, Японии и Китая. На ней не было ни Туркмении, ни Казахстана, ни Узбекистана...

Возле одного из мониторов в пресс-центре собрались члены российской заявки.

— А почему они нас не покрасили в азиатские цвета? — спрашивал Александр Жуков.— Ну и ладно. Но азиатов? Кстати, вы видели их молдавского мальчика?!

В корейском клипе правда участвовал мальчик, вернее, даже юноша из Молдавии. Про него ведущая презентацию кореянка рассказала, что тренер научила молдавского мальчика стоять на лыжах и теперь у него есть мечта выиграть Олимпийские игры. И он отдает себе отчет в том, что сможет сделать это, только если Олимпийские игры получит Корея.

Мальчик покорно кивал. Почему он не мог выиграть Олимпиаду в Сочи, было совершенно понятно. Он ведь был героем корейской презентации.

— А вот они тему объединения двух Корей разыгрывают,— показывал Александр Жуков на монитор.— А вот они показывают, как проиграли в прошлый раз, им трех голосов не хватило...

— Ну так они и проиграли, потому что эту тему разыгрывали,— мстительно сказала Светлана Журова.

С экрана южнокорейская старушка рассказывала, что 50 лет назад она последний раз увидела своего северокорейского сына. И если Олимпиада пройдет в Корее, у нее будет шанс увидеть его снова.

— И дети у них все время в клипах поют...— осуждающе сказал Александр Жуков.— У нас, между прочим, гораздо меньше пели.

Я подумал, что в австрийской презентации вообще почти не было поющих детей. Это был один из главных ее плюсов.

И это была спокойная и достойная презентация. Австрийцы в целом вели себя так, словно готовились проиграть с гордо поднятой головой.

Тут в пресс-центре, накрытом какой-то парусиной, пошел дождь. Через пять секунд это был чудовищный ливень. Я подумал, что после нас хоть потоп.

После корейской презентации, идя по коридору, я увидел трехкратную олимпийскую чемпионку по фигурному катанию Ирину Роднину и министра транспорта Игоря Левитина.

— Вы видели молдавского мальчика? — возмущенно спросила госпожа Роднина.— А ведь он наверняка родился еще в СССР! Ведь он не такой уж и мальчик!

— Кто скажет, что это девочка, пусть первым бросит в меня камень,— поправил ее Игорь Левитин.

Тут мимо пошли участники корейской презентации.

— О, вот же молдавский мальчик идет! Живой! Мальчик, иди-ка сюда! — воскликнула Ирина Роднина.

Я увидел, как юноша лет восемнадцати-двадцати (видимо, и в самом деле родился в СССР парнишка), заметив нашу компанию, испуганно прижался к стенке коридора и начал сочиться к выходу.

Между тем на втором этаже отеля уже начиналась самая драматичная часть этой истории. Члены МОК заходили в зал, чтобы наконец проголосовать. Если какая-то страна набирала больше 50% голосов, она бы выигрывала в первом туре. Это был маловероятный и самый нежелательный для россиян вариант: Сочи в этой ситуации точно проигрывал.

Входящих в зал провожал печальным или даже скорее отсутствующим взглядом глава заявочного комитета "Сочи-2014" Дмитрий Чернышенко. Ему самому вход в зал был запрещен по условиям соревнований.

В зале глава МОК Жак Рогге рассказывал, что сначала будет голосование по выбору номера кнопки, на которую надо нажимать при выборе города. Пхенчхану достался номер 4, Зальцбургу — 3. Оставался еще один город.

— Сюрприз! — сказал член МОК, француз, который вытаскивал стеклянные шары, доставая шар с листочком "Сочи". Российскому городу выпал номер 5.

Голосование было быстрым. Расправа свершилась над австрийцами. Зальцбург набрал 25 голосов. Сочи — 34. Пхенчхан — 36.

Впрочем, в тот момент было неизвестно, у кого из них сколько голосов. Было просто понятно, что Зальцбург вылетел, а Сочи остался, то есть прошел во второй тур.

И тут же, без перерыва, началось голосование во втором туре. В какой-то момент оно было прервано: один из членов МОК, кажется, перенервничал и сломал кнопку для голосования.

Итоги этого голосования должны были обнародовать только через два часа. Но поразительно, как радикально первый тур изменил настроение российской части аудитории пресс-центра, которая еще пять минут назад не допускала и мысли, что Сочи может занять место выше третьего.

— Да, жалко, что зимняя Олимпиада будет в Сочи,— слышал я.— Значит, Питер летние Игры не получит...

То есть люди были совершенно уверены, что невозможного для России уже не существует.

Между тем все было далеко не так очевидно. Голоса австрийцев не переходили автоматически к Сочи. Их приходилось перетаскивать на ходу.

Членов МОК, которые не смогли обеспечить достойную участь Зальцбургу, убеждали обеспечить эту участь Сочи. А они, как выяснилось, не были уверены ни в себе, ни в Сочи. А аргументов для убеждения уже не было.

"Никто доброго слова не сказал! Непрофессионалы!"

Но потом, когда члены МОК перешли в отель Intercontinental для оглашения окончательного приговора, наступила уже некоторая ясность. Кое-кто из членов МОК признался российским коллегам, что уж лучше Олимпиада в Сочи, чем Олимпиада в Корее. На входе в отель волонтеры, видя мой бейдж, уже умоляли меня дать им значок Сочи в обмен на значок Гватемалы или даже на два значка Гватемалы. Это был хороший не то что значок, а целый знак, так как я обратил внимание: значки Пхенчхана никого тут не интересовали. При этом надо понимать, что значков Пхенчхана здесь было как грязи в Гватемала-Сити, а значков Сочи как грязи в Зальцбурге, то есть не было вообще.

В холле Intercontinental стоял вице-президент МОК Виталий Смирнов. Я спросил у него, выиграет ли Сочи.

— Я еще вчера это по телевизору сказал,— сердито ответил господин Смирнов.

— Ну и что? — переспросил я. — Господин Жуков тоже вчера это сказал на брифинге. Такая тактика. Все так делают.

— Какая тактика?! — возмутился господин Смирнов.— Вы, журналисты, вообще не верили, что мы выиграем! Я вот такие тома ваших газет перелопатил! Никто доброго слова не сказал! Ни один! Непрофессионалы! А мы знали, мы работали!

Господин Смирнов слишком хорошо отдавал себе отчет в том, кто тут профессионал. Он был такой один.

— А вам не кажется, что это в основном заслуга президента? — спросила господина Смирнова еще одна российская журналистка.

— Мне президент сказал: "Вы хорошо поработали!"

Господин Смирнов и это утверждение, по-моему, старался использовать против журналистов-непрофессионалов, которые и тут, в самом сердце МОК, пристали к нему с непрофессиональными вопросами. Причем случилось это в момент начала торжества наивысшей справедливости, наслаждаться которой ему и мешала мучительная мысль о том, что мир, в котором он живет, населяют журналисты-непрофессионалы, оказавшиеся не способными еще два года назад оценить все эпическое величие сочинской заявки.

Корейская делегация поднималась наверх, неся в руках свернутые в трубочку национальные флаги. Я увидел, что вместе с ними наверх робко пробирается и молдавский мальчик.

В микст-зоне зоне готовились к прямому включению журналисты австрийской телекомпании ORF. Смысла в этом включении никакого, конечно, не было. Между тем делегацию австрийцев, поднимавшихся на второй этаж, публика, которая собралась на первом, встретила аплодисментами, которые продолжались не меньше пяти минут.

— Сочи или Пхенчхан? — спрашивали ведущие в зале.— Пхенчхан или Сочи?! Оба города проявили себя достойно! И вот сейчас в Гватемале все решится!

Но что-то ничего не решалось в Гватемале. Организаторы профессионально тянули время, которое сейчас было действительно золотым: за десять минут в эфирах мировых телеканалов появилось по три рекламных блока.

И тут я обратил внимание на обнадеживающие косвенные признаки, которые нельзя было игнорировать. Во-первых, музыка в одном из видеоклипов МОК до боли напоминала музыку российского гимна. И во-вторых, три десятка фотокорреспондентов сгруппировались возле российской делегации и только четыре человека — возле корейцев.

На сцену поднялся Жак Рогге и для начала рассказал, где находится Сочи. Это тоже был хороший знак. Потом он, правда, рассказал, где находится Пхенчхан. Оба сообщения вызвали, по-моему, неподдельный интерес у членов МОК. Неожиданно рядом со мной два корейских тележурналиста в прямом эфире начали поздравлять друг друга с победой. Скорее всего, они таким образом использовали отведенное им время в микст-зоне, из которой открывалась перспектива на закрытую дверь зала, где заседали члены МОК.

Тут члены нашей делегации взялись за руки. Они держались друг за друга, стиснув руки, как знатоки в программе "Что? Где? Когда?" перед решающим мозговым штурмом, то есть при счете 0:5 не в их пользу.

Между тем Жак Рогге по-прежнему не торопился объявлять окончательные результаты голосования, и я мысленно посочувствовал нашим людям, представив, как предательски быстро потеют их ладони в условиях беспрецедентной войны нервов.

Наконец юная гватемальская девушка принесла господину Рогге большой конверт на подушке.

Президент МОК с несвойственными ему быстротой и чувствительностью порвал конверт и сказал: "Sochi".

"Ну наконец-то мне здесь хорошо стало!"

Управделами президента России Владимир Кожин, когда его спрашивали потом тележурналисты, что он испытывал в тот момент, сказал, что ничего, потому что на него сразу кто-то упал. То есть он что-то все-таки испытал, но это было не то, чего ему бы в этот момент, видимо, хотелось испытать.

Члены российской делегации ликовали так, как будто и в самом деле не допускали и мысли о выигрыше. Они имели полное право выложиться до конца: Сочи и в самом деле был аутсайдером этой безумной гонки, и казалось, что вечно.

Они уже спустились вниз и шли к выходу, а их выкрики друг другу и людям в красно-сине-белых футболках внизу не становились более связными.

— А ты говорил?! — кричал Герман Греф Игорю Левитину.

— А я говорил!..— кричал тот в ответ.

Только Владимир Кожин пытался сохранять хоть какую-то видимость спокойствия.

— Оказывается, мир изменился,— бормотал он.— Кто бы мог подумать... И что, политика не все решает? Кто бы мог подумать?!

Лихорадка объятий и поцелуев продолжалась и в пресс-центре, куда все пришли, чтобы дать интервью в прямом эфире "Первому каналу" и каналу "Россия". Все люди тут сейчас были братья. Конечно, ненадолго. Но такими мгновениями в жизни следовало дорожить.

То, что случилось, было без преувеличения событием историческим, и люди, принявшие в нем участие, автоматически становились субъектами этой истории. А это, как ни крути, была история довольно-таки большой страны.

— Да... Дать Олимпиаду стране, у которой для нее ничего пока нет! Это челлендж... для них! — услышал я голос Михаила Куснировича, главы фирмы Bosco.

Господин Чернышенко принес протокол МОК, из которого следовало, что Сочи получил 51 голос, Пхенчхан — 47. Это значило, что к Сочи перешло 14 голосов, поданных в первом туре за Зальцбург. Потом я выяснил, что это были, как ни странно, прежде всего голоса американцев.

— А я мокрый насквозь! — поделился еще одной радостной новостью Александр Жуков.— А вот звонят!

Ему звонил Владимир Путин с борта самолета. Я, кстати, уже не исключал, что он развернет его над океаном. Для этого были веские основания.

--Да! — говорил Александр Жуков.— Да! Спасибо! Но мы тут все просто счастливы! Такого мгновения давно не было!..

Он скромничал. Такого мгновения новейшая Россия не переживала никогда. Это была ведь чистая победа. Даже золото на Олимпиаде обязательно омрачается тем, что кто-то в этот день обязательно проиграет (или проиграет на следующий). Этой победы не омрачало ничто.

— Решающий вклад, я думаю, сегодня утром был сделан, Владимир Владимирович! — сказал в трубку Александр Жуков, а я подумал, что он все-таки, наверное, имел в виду презентацию российской заявки.— Что? Да, я сейчас найду его, и мы постараемся набрать вас. Или вы нас...

Позже он рассказал, что Владимир Путин просил его найти господина Рогге (президент России поговорил с президентом МОК уже минут через пять).

Герман Греф через пару минут был замечен с сигаретой во рту.

— Вы же не курите! — с мнимым укором сказали ему.

— Ой, господи! — спохватился он.— Ну что ж, я один разочек и покурить не могу?!

И он поспешил передать сигарету коллеге, который ее немедленно забычковал.

— Ну наконец-то мне здесь хорошо стало! — обрадованно говорил Герман Греф.— И Гватемала сразу как-то похорошела. А то три дня все тут так раздражало! Они же из нас на переговорах по ВТО всю кровь выпили. Но выиграть — это, между прочим, полдела. Проект-то, между прочим, очень сложный.

— Через неделю пожалеете, что выиграли,— предположил я.

— Столько людей за нас болело, что не пожалеем,— ответил он, не считая нужным удерживаться от пафоса.— Я уже сотню эсэмэсок получил! Первую Гергиев прислал...

"Главное теперь не обделаться"

— Ну все, хлопцы, пошли на пресс-конференцию,— хлопнул Александра Жукова по плечу Владимир Кожин.

— Да, главное теперь не обделаться,— делился мыслями перед ее началом президент холдинга "Интеррос" Владимир Потанин.

— А что, капитализация сильно поднялась за последний час? — спросил я его.

— Да при чем тут это,— махнул он рукой.— Это вот и есть мгновения, ради которых есть смысл жить, или их нету!

Я хотел уточнить, все-таки есть они или "их нету", но потом решил уточнить другое.

— Послушайте, я, может быть, не капитализацию вашей компании имел в виду, а капитализацию страны,— сказал я.

Он задумался:

— Да? Но и это ерунда! Главное, что мы смогли! Сделали! И президент красавчик!

Владимир Потанин рассказывал, как господин Путин в ночь прилета в Гватемалу из США после встречи с Жаком Рогге два с лишним часа ужинал с президентами самых влиятельных федераций МОК и их женами.

— Два часа с лишним! С женами! И ничего, держался!

Господин Потанин имел, справедливости ради, гораздо больше поводов для счастья, чем чуть ли не все присутствующие. Он начинал бороться за Сочи, когда в эту идею вообще никто не верил, и продолжал это делать уже после того, как поверили все.

Я сам с ужасом чувствовал, что добреешь с каждой секундой этого позднего вечера, и ничего с собой поделать не мог. И не хотел. Ну ладно, говорил я себе, один раз, только один раз...

На пресс-конференции в переполненном зале члены заявочного комитета и президент МОК, подписавший контракт с главой Национального олимпийского комитета России Леонидом Тягачевым, губернатором Краснодарского края Александром Ткачевым и мэром Сочи Виктором Колодяжным, получили несколько вопросов, которые остудили и их, и меня. Американская журналистка спросила господина Рогге, как можно было отдавать Олимпиаду стране, в которой нарушаются права человека и убивают журналистов.

Господин Рогге сказал, что политика не дело МОК, и замолчал. Молчали и члены российской делегации. Они, по-моему, слишком все-таки расслабились.

Журналистка надменно смеялась им в глаза из своего пятого ряда. Мне из моего седьмого было хорошо видно, чего ей это стоило.

— Мы еще молодая демократия,— через несколько минут все-таки решил ответить ей господин Чернышенко.— Выбор Сочи означает, что Россия еще лучше вольется в мировое сообщество, еще сильнее будет ориентироваться на окружающий мир...

Он мог бы произнести эти слова и поувереннее.

Журналистка улыбалась теперь без всякой надменности, но, что еще хуже, уже снисходительно. Она все-таки была из страны с немолодой демократией.

"Вы не представляете, что тут творится!"

После традиционного в таких случаях приема в швейцарском посольстве члены МОК и вся российская делегация оказались наконец в Русском доме. Ликование не спадало ни в коем случае. Через два часа после начала праздника в Русском доме, после гигантского фейерверка с такой страшной силы залпами, что, я думаю, мирные жители Гватемалы, по какому-то недоразумению заснувшие в эту ночь, нисколько не удивились, поняв, что снова началась гражданская война... Так вот после всего этого я увидел, как русские люди празднуют свою победу. Я не хотел этого видеть. Но это надо было видеть.

Я видел, как одного русскоязычного члена МОК спросил другой русскоязычный член МОК, правда ли, что тот закладывает за воротник.

— Правда,— отвечал тот и выливал содержимое рюмки за воротничок рубашки, старательно оттопырив его другой рукой.

Я видел, как принц Монако Альберт, стоя на балконе второго этажа, смотрел вниз, на каток, где на время исполнения российского гимна замерли танцующие на льду пары, и пел этот гимн. Он то есть не знал, конечно, слов, но изо всех сил шевелил губами, и даже какие-то звуки рвались из его обеспокоенной этой музыкой души.

Я видел и, главное, слышал, как этот гимн поют стоящие рядом казаки кубанского хора, и честно говоря, любое другое исполнение меня теперь не устроит.

Я слышал, как через несколько минут они же пели уже внизу "Хэппи нью йер!"

И я видел, как льнули к ним, почуяв, за кем тут, в Гватемале, сила, чернокожие девицы, сошедшие с экранов Fashion TV, которое работало здесь же, на втором этаже, всю ночь.

Я слышал, как Борис Краснов, отвечавший за каток, называл гватемальских официантов "Сережа!" — и они с жадностью откликались.

А потом, за полночь, я слышал, как в баре отеля Westin Camino Real Александр Жуков рассказывает премьеру Михаилу Фрадкову за пять минут до начала заседания правительства в Москве:

— Вы не представляете, что тут творится!

А главное — я видел, как в этом же баре рыдает уже шесть часов подряд кореянка, которая вела презентацию Пхенчхана. Слезы ручьем катились по ее красивому корейскому лицу.

И я увидел, что на мужественном лице Вячеслава Фетисова, сидевшего за соседним столиком, не дрогнул ни один мускул.

Андрей Ъ-Колесников