Одним из главных событий июля в правительстве стала неожиданная отставка со своего поста одного из ключевых сотрудников Минэкономразвития — статс-секретаря АНДРЕЯ ШАРОНОВА. В понедельник он приступил к обязанностям управляющего директора группы "Тройка Диалог". В своем первом интервью после ухода с госслужбы господин Шаронов рассказал заведующему отделом экономической политики Ъ ДМИТРИЮ Ъ-БУТРИНУ, почему работа в инвестбанке для него выглядит логичным продолжением работы в правительстве, на которую он потратил 16 лет.
— С момента, когда вы покинули госслужбу и пришли в частный бизнес, не прошло и недели, но вы уже не работаете на государство. Что-то успело измениться в ваших взглядах на то, чем вы занимались в МЭРТе?
— Здесь важно отметить, что я не одномоментно ушел. Я именно уходил с госслужбы, закрывал дела в МЭРТе, передавал свои проекты коллегам и т. д. Уход с госслужбы — процесс весьма длительный, и поэтому невозможно за один день завершить всю работу. Тем более что я принимал участие в работе над серьезными, глобальными проектами: пенсионная реформа, запуск венчурного фонда. И эти проекты еще не закончены. Сейчас, накануне выборов, пенсионная тема звучит очень болезненно. Мы не всегда говорим всю правду о происходящем в этом секторе и по понятным причинам предпочитаем сегодняшнюю радость завтрашней радости.
Что же касается Государственной венчурной компании — буквально на днях должно произойти увеличение ее уставного капитала до 15 млрд рублей. Были переговоры с рядом крупных зарубежных венчурных капиталистов, которые хотели понять возможности инвестирования вместе с российскими венчурными компаниями в инновационные проекты. На днях было десятилетие президентской программы подготовки кадров, развитие этой программы тоже было важной задачей...
Я не могу сказать, что за эти два дня у меня радикально поменялись взгляды. С другой стороны, я понимаю, что те вещи, которые были предметом моей работы в МЭРТе, являются актуальными и для инвестбанка. Их также тревожат проблемы коррупции, проблема принципов госрегулирования и нечетких полномочий государственных органов, судебной защиты и т .д. Скорее, вопрос в том, что мы эволюционно и со стороны бизнеса, и со стороны государства должны дорасти до того, чтобы совместными усилиями разрешить эти проблемы.
— И все же почему вы после 16 лет покинули правительство?
— Я бы описал это так: количество аргументов в пользу того, чтобы уходить, превысило количество аргументов в пользу того, чтобы остаться. Если вы имеете в виду какие-то внутренние конфликты, которые вынуждали меня уйти в "Тройку", то этого не было совсем. Просто в определенный момент ко мне пришло осознание, что затягивать перемены в моей профессиональной деятельности до отставки правительства, наверное, лично для меня было не очень удобно. У меня был выбор, я мог остаться и найти другой подходящий момент, чтобы расстаться с госслужбой. Наверное, со стороны трудно понять и оценить мое решение. Но повторюсь, меня никто не подсиживал, и не было никаких конфликтов. Просто я сам решил. Это мой осознанный выбор.
— Велик ли был выбор — куда уходить?
— С одной стороны, предложение от Рубена Варданяна я получил еще год назад. Решение о том, что нужно уходить из МЭРТа, я принял зимой. Так что, в какой-то степени все было понятно сразу. С другой стороны, на последнее собеседование, как вы понимаете, не в "Тройке", я ходил в прошлую пятницу. И это было, конечно, не единственное собеседование, на котором я был. А в понедельник я уже вышел на работу в "Тройку". Я не мог упустить шанс узнать, как меня оценивает рынок, что обо мне думают, чего я стою.
— Почему именно инвесткомпания и почему "Тройка"?
— Принципиально было два выбора. Или — идти в какой-то отраслевой бизнес, который будет весьма узким, хотя моей квалификации для этого было бы достаточно. Химия, энергетика, автомобили, железная дорога. Второй выбор — инвестиционные банки. Я предпочел второй вариант: широта кругозора позволяет, много чем занимался, и в этом мои конкурентные преимущества. Я много знаю о разных отраслях, мне проще представлять себе картину в целом, это менее важно в промышленной отрасли и гораздо больше ценится в инвестбанкинге. И — мне, разумеется, не было смысла идти в GR. Конечно, у меня хорошая телефонная книжка, иначе и быть не может. Но это совсем не то, ради чего стоит добиваться, чтобы тебя отпустили с госслужбы.
Почему именно "Тройка"? Я уже много раз говорил об этом: это компания, имеющая отличные перспективы в России. Это — российская компания по происхождению, она всегда работала в России, и с точки зрения того, чем я занимался раньше, я понимаю, что именно в эту компанию я могу внести добавленную стоимость. Я давно лично знаю Рубена и он мне очень близок по духу. В портфеле "Тройки" есть близкие и интересные для меня проекты в области железнодорожного транспорта, электроэнергетики, автомобилестроения. С многими менеджерами "Тройки" я уже работал раньше, чем принял предложение о работе. К тому же, по сути не так много перемен: мы в МЭРТе постоянно обсуждали проблемы с тем же кругом людей, с представителями инвестбанков, компаний, инвесторов. И теперь у меня есть возможность реализовать эти идеи и проекты в реальном бизнесе. Для меня это очень важно, так как именно частный бизнес должен стать локомотивом роста экономики.
— Но вы были на разных сторонах. Вы не опасались, принимая предложение "Тройки", что компетенции, которые вы получили на госслужбе, недостаточны для управления инвестбанком?
— Конечно, есть разница между госчиновником и наемным менеджером. Конечные цели разные: топ-менеджер банка ориентирован на прибыль, а у чиновника такой задачи нет. Да, на переговорах в МЭРТе все говорят на одном языке, но не думаю, что все участники переговоров взаимозаменяемы. Раньше я мог рассуждать о каком-то проекте отстраненно, мне ведь не нужно было рапортовать ежедневно — вот, я сегодня заработал нам столько-то денег. Думаю, теперь мне придется давать ответы на вопросы "сколько заработал" чаще.
— То есть "автоматического" перехода из государства в бизнес не будет, и придется учиться?
— Все придет со временем. Работа в "Тройке" — это прежде всего работа на фондовом рынке, а значит, работа со специфическим профессиональным инструментарием. Я немножко знаком с фондовым рынком, но никогда не работал на нем в качестве профессионального участника и знаю некоторые его особенности гораздо меньше, чем рядовой сотрудник "Тройки". За ограниченное время мне придется ликвидировать этот пробел. Я работаю в "Тройке" полтора дня, и у меня уже есть список литературы, пять книжек на столе, которые я должен в течение отпуска прочитать.
Но у меня есть и другие ключевые компетенции, вовлеченность в проекты, в которых заинтересована компания. Я понимаю тенденции, связанные с развитием секторов экономики, регионов и т. д. Это мои сильные стороны, которые тоже надо развивать и использовать. Учиться придется, но для этого все есть: в "Тройке" серьезно построен процесс корпоративного обучения. Почти как в армии: "Не можешь — научим, не хочешь — заставим". Это, конечно, шутка, но по смыслу — так и есть.
— Какие полномочия вы получили на своем посту? Есть ли у вас программа действий на ближайшее время?
— Вы должны понимать, что мы с Рубеном Варданяном не сидели над разграфленной табличкой — "это тебе, это мне, это вот обязуюсь сделать, а это не мое". Мы договорились, что я пришел на позицию управляющего директора, члена правления группы компаний "Тройка Диалог", а также на должность председателя совета директоров инвестиционной компании, входящей в состав группы. И управляющий директор — моя ключевая задача. Если хотите, это позиция менеджера по группе проектов, который буквально в первые дни начинает подключаться к решению задачи. Мне понятно, что я знаю предмет, о котором идет речь. Могу назвать почти весь ряд: энергетика, транспорт, автомобилестроение, венчурный бизнес. Выстраиванием проектов "Тройки" в этих секторах, серьезных проектов, может быть, где-то вполне уместно сказать "глобальных", я и буду заниматься как управляющий директор.
— А что-то из того, чем вы занимались в МЭРТе в последнее время, немедля досталось вам в виде проектов в "Тройке"? Например, связанных с пенсионными деньгами?
— Сейчас нет, и в будущем — скорее, нет. Это узкопрофессиональная деятельность по размещению активов, в "Тройке" есть специалисты, которые более компетентны в этом вопросе.
— Верно ли я понял, что в "Тройке" вы будете заниматься среди прочего и реализацией проектов частно-государственного партнерства?
— Да, я буду заниматься этими проектами.
— Вы при этом не опасаетесь, что, по крайней мере, часть чиновников будут уверены: Андрей Шаронов ушел на место, под которое сам себе делал проекты ЧГП?
— Если говорить о том, могу ли я помочь "Тройке" получить короткий доступ к госресурсам, то не очень понятно, как бы я это сделал. В системе частно-государственного партнерства (ЧГП.— Ъ) мы в МЭРТе достаточно постарались, чтобы сделать эту работу публичной и прозрачной. Распределение средств в этой системе — всегда открытый конкурс, который транслируется, проверяется, перепроверяется. Так что такое предположение абсолютно безосновательное.
— Существуют полярные оценки ЧГП — от "способа получать госфинансирование на частные проекты" до "способа строить социализм на частные деньги"...
— У нас есть категория людей, которым неприятно есть хлеб потому, что кто-то его делает не из соображений альтруизма, а чтобы заработать прибыль. Вот это не укладывается в голове: если хлеб просто испечь и вам подарить его, вы его съедите. А если я испеку его, чтобы получить прибыль, то вам неприятно. Ну, это особенности нашего исторического этапа развития. Частно-государственное партнерство — это ровно то же самое. Это как покупка хлеба в частном магазине, когда складываются ресурсы одного сектора и другого сектора на взаимовыгодной основе. Один получает прибыль, другой получает услуги на долгосрочной основе как раз в той сфере, в которой он заинтересован. Под "другим" я имею в виду государство.
Чтобы с помощью государства построить себе инфраструктуру, нужны многомиллиардные частные вложения. Вы априори должны положить на стол эти миллиарды, чтобы государство дало свою часть софинансирования.
— Вы пришли в "Тройку" в тот момент, когда экономический рост в России ставит рекорды, и прогнозы МЭРТа гораздо консервативнее того, что наблюдается воочию. В своей работе вы намерены ориентироваться на госоценки будущего роста экономики или же будете считать иначе?
— Оттого, что я перешел из государственной структуры в частную, меньше верить государству я не буду. Я знаю достоинства и недостатки прогноза МЭРТа, мы не делали из этого никакой тайны. Нас иногда обвиняли в том, что мы занижали прогнозы инфляции, доходов бюджета. Но мы их не занижали. Это просто правило: наш прогноз должен был быть консервативен. Ошибки в ту или иную сторону неравноценны: если мы ошибемся в меньшую сторону, то мы потом просто перераспределим дополнительные доходы бюджета через Госдуму. Если мы ошибемся в большую сторону, нечем будет платить по обязательствам.
Работая в министерстве, я много раз встречался с частными инвесторами, с людьми, которые стали клиентами инвестбанков. У них обязательным элементом принятия решения было общение с чиновниками именно с точки зрения прогнозов. Всем важно понимать, как поведет себя государство в той или иной ситуации, так как оно формирует макроэкономические условия для бизнес-среды. Поэтому, куда бы человек ни переходил работать, государственный прогноз, наряду с внутрикорпоративным прогнозом, нужно учитывать.
— Напротив, аналитики инвестбанков сейчас говорят о грядущем экономическом буме, которого Россия еще не видела. Вы будете принимать меры для того, чтобы максимально возможная часть прибылей бума была в корзине "Тройки"?
— Ревизовать прогнозы я не хочу. Представляются ли они мне слишком оптимистичными? Не знаю. Работая на прежней должности, я привык быть более консервативным. В инвесткомпании тоже есть определенная стратегия, как брать на себя риски, как избегать других рисков.
Действительно, перспективы национальной экономики неплохи. Существуют ли политические риски в России и как их оценивать? Да, наверное, существуют. Все-таки мы стоим перед лицом больших событий в 2007-2008 годах. Контролируемые эти риски для инвестбанка? Скорее, да. Есть ли шанс на дальнейшее улучшение в деловой среде в РФ? Думаю, что есть. Я считаю, что экономические программы, которые готовились группой Грефа в 2000 году, понадобятся правительству сразу после выборов 2008 года. И я думаю, я очень надеюсь, что они будут не менее амбициозны, чем программы 2000 года. Тем более что сейчас понятно, что именно не удалось сделать в правительстве из-за политической цикличности. Сейчас страна опять входит в окно возможностей для реформ.
— И инвестбанки в целом, и "Тройка" в частности всегда принимали участие в разработке стратегии реформ. Не столько ради своих интересов, сколько ради всеобщей гармонии в мире. Вы намерены развивать это направление работы?
— Если говорить об экономической повестке, то это не так просто. Мы понимаем, что нам немедленно скажут: "Вот вы говорите 'реформы', а на самом деле просто интересы 'Тройки' лоббируете". Мы ведь не только и не столько лоббируем "Тройку", сколько правила игры и цивилизованные условия для всех участников рынка. Понятно, что нужно менять корпоративное законодательство, законодательство об акционерных обществах, о слияниях и поглощениях, о регистрации, об инвестиционных фондах. Необходимо существенно снизить возможность злоупотребления правом в недобросовестных слияниях. Надо поправить ситуацию с инвестфондами, которые радикально повысят привлекательность российского рынка, например, для западных инвесторов.
— Можно подробнее об инвестфондах?
— В законодательстве об инвестфондах есть два возможных изменения, которые надо сделать и которых все ждут. Во-первых, российское законодательство сейчас не позволяет инвестировать средства через фонд, пока не достигнуто 100-процентное наполнение его деньгами. За счет этого фонды в России совершенно неконкурентоспособны: все в мире в фонд несут деньги, когда у него уже есть проект, мы несем деньги в фонд для того, чтобы зарегистрировать фонд. Когда в фонд, о котором мы договорились, для начала можно будет положить по 10 рублей и наполнять его, когда нам управляющая компания скажет "есть проект, давайте финансировать", все будет в порядке. Это первое. Второе, ввести понятие квалифицированного инвестора.
— Видите ли вы для "Тройки" новые рынки, пока не существующие, но которые появятся в течение нескольких лет? Интересны ли вам как управляющему директору "Тройки", например, частное здравоохранение, образование — то, что вас интересовало и в МЭРТе?
— Они меня и сейчас волнуют, но сказать, что это вопрос сиюминутный, я не могу. Во всем мире люди тратят последние деньги — после еды — на здоровье и на образование. Это услуги, которые очень близко стоят к потребителю. Во всем мире это бизнес. У нас в России это тотальная головная боль, у нас это разруха, бюджетные расходы и никакого просвета. Но эти рынки появятся.
— Таким образом, для вас с переходом с поста статс-секретаря МЭРТа на пост управляющего директора "Тройки" не так уж много меняется?
— Очень многое меняется. Многие из тех вещей, которыми я занимался в правительстве, никакого отношения к моей нынешней работе не имеют и не могут иметь. И, наоборот, многие вещи, которыми я занимаюсь в "Тройке", никакого отношения к моей прежней деятельности не имели.
Дело не только в том, что мне приходится знать и применять язык трейдера, который неприменим на госслужбе. Язык — это инструмент. Даже работая с теми же самыми проектами, что и в МЭРТе,— ну, взять ту же электроэнергетику,— я ими занимался совершено с другой стороны! Со стороны государства. Со стороны бизнеса эта ситуация выглядит совершенно по-другому. Это и структурирование сделки, и поиск партнеров, и вовлечение в сделку крупных финансовых институтов. Объект — один и тот же. А принципы принятия решений и инструменты — совершенно разные.
— А что говорят вам коллеги по госслужбе — вы продолжаете с ними общаться?
— Конечно. Очень многие звонят, интересуются, как все это выглядит с другой стороны. Может быть, примеряют такой вариант и для себя.