"Применять расстрел без послабления"

75 лет назад, 7 августа 1932 года, было подписано постановление ЦИК и СНК СССР об охране госсобственности, более известное как "указ семь-восемь" или "закон о колосках". По нему виновного в краже ждала смертная казнь или как минимум десять лет заключения. Историю одного из самых жестоких законов в истории страны восстановил обозреватель "Власти" Евгений Жирнов.

При содействии издательства ВАГРИУС "Власть" представляет серию исторических материалов в рубрике АРХИВ

"Увеличилось число бродячего безработного элемента"

Искоренением воровства на Руси занимались издревле и с одинаковым неуспехом. Хрестоматийной стала история о Петре I, который собирался вешать каждого, кто украл больше, чем стоила веревка. Генерал-прокурор Павел Ягужинский на это справедливо заметил, что воруют все, только один приметнее, чем другой, и, казня без жалости воров, император может остаться без подданных. Так что петровский указ об искоренении воровства остался не только неподписанным, но и ненаписанным. В отличие от сталинского постановления от 7 августа 1932 года, которое действовало на протяжении многих лет.

Это о нем, об "указе семь-восемь", шла речь в сериале "Место встречи изменить нельзя", когда Глеб Жеглов втолковывал карманнику Пете Ручечнику, что за шубу жены посла, украденную им с подругой, отвечает Большой театр и потому это кража не личной, а государственной собственности. А неподдельный страх подельницы Ручечника объяснялся санкциями, предусматривавшимися "указом семь-восемь", который "шил" парочке начальник: минимум десять лет с конфискацией всего имущества, и то лишь при наличии смягчающих обстоятельств. Но для организованной преступной группы был только один вариант приговора — расстрел плюс конфискация. Причем организованная группа могла состоять не только из профессиональных воров. К смертной казни в голодные годы приговаривали крестьян, унесших совместно хотя бы по несколько колосков с колхозного поля. И потому постановление ЦИК и СНК от 7 августа 1932 года называли еще "законом о колосках".

Зачем и почему понадобилось принимать столь жесткий закон на пятнадцатом году существования советской власти, долгое время оставалось загадкой. Экономическая ситуация в стране в 1932 году была, мягко говоря, настолько непростой, что даже в "Правде" время от времени появлялись сообщения о недовольстве населения снабжением, а также отдельные критические статьи о выпуске продукции на флагманах советской промышленности. Хронические проблемы с продовольствием обострились из-за коллективизации и неурожая 1931 года. А придуманный Сталиным способ выхода из кризиса путем выделения наиболее успешным колхозам и колхозникам дефицита (тканей, одежды, обуви) оказался неэффективным из-за нехватки товаров. Построенные за время индустриализации предприятия работали из рук вон плохо и давали продукции куда меньше запланированного. Причем Наркомат тяжелой промышленности, который ведал строительством фабрик и заводов, требовал все новых и новых средств для завершения объектов, подрывая и без того слабую финансовую систему страны. Взбешенный Сталин писал соратникам по Политбюро из Сочи, где почти все лето 1932 года поправлял подорванное здоровье: "У нас есть культ нового строительства (что очень хорошо), но нет культа рационального использования готовых заводов (что очень плохо и крайне опасно). Перекармливая же Наркомтяж по части капит. вложений, вы закрепляете это ненормальное и опасное положение в промышленности. Я уже не говорю о том, что вы создаете этим угрозу новых продовольственных затруднений... У нас и так много долгов за границей, и мы должны когда-либо научиться экономить на валюте".

Однако финансовый кризис предотвратить не удалось. Каганович писал Сталину: "Я Вам послал записку о финансовом положении. Сейчас это уже становится перед нами как вопрос сегодняшнего дня. Положение сейчас довольно затруднительное. Потребность в дензнаках растет с каждым днем и доходит до спроса 150-160 мил. в день, а возможность удовлетворения 30-40, максимум 50 миллионов руб. Уже образовывается задолженность по зарплате".

По указанию Сталина Политбюро начало урезать расходы, но победить кризис не удавалось. Главным образом потому, что помимо экономической составляющей у него четко обозначилась и административная. Сталину докладывали, что во многих республиках и областях вместо беспрекословного исполнения указаний из Москвы местные партийные и советские руководители проводят совещания и принимают собственные, идущие вразрез с цековскими решения или действуют куда жестче, чем от них требовалось.

"В районе,— писал в Москву из Киевской области П. А. Зайченко,— в 1931 году была 31 точка колхозных хозяйств. Из них — 30 сельскохозяйственных артелей и 1 коммуна. Принцип колхозного строительства в районе — село-колхоз. В настоящее время осталось на 1932 год всего лишь 27 точек колхозных хозяйств. 4 в зимний период ликвидировано. Влили этих колхозников в более мощные колхозы... Было много случаев физического издевательства над гражданами — побои, раздевание, разобувание и наподобие физкультурных упражнений: садись, вставай, ложись и т. д. К примеру: с. Маслово, в этом селе... распущен колхоз и забрано у бывших колхозников все имущество. Выброшены они из домов. Так сделано с более 100 хозяйств бывших колхозников; из 104 коров, что были у колхозников, осталось только 12. Остальные в принудительном порядке сняты и забраны. Часть выведена совсем из села, и часть оставлена во вновь организованном колхозе... А это село Маслово было коллективизировано на 95%. Все это привело район к полному хаосу. Индивидуальники почти все бросили свои дома и разбежались. Колхозников также много разбежалось. В этом же селе Маслово до 100 домов пустых... Разве это не безобразие?.. Довести до того, что колхозники пухлые от голода и есть случаи голодной смерти: в с. Маслово колхозники съели до 10 дохлых лошадей".

Крестьяне бежали из колхозов по всей Украине и в России — в южных областях, в Поволжье и на Урале. Устроиться на работу в городах десятки и сотни тысяч бывших колхозников не могли и потому либо пытались по железной дороге уехать в хлебные места, либо жили у пристаней и станций, где побирались, чтобы добыть пропитание, или безыскусно воровали все съестное или то, что можно на него обменять.

"За последнее время,— писали граждане в высший законодательный орган страны — ЦИК СССР — в 1932 году,— увеличилось число бродячего безработного элемента, в большинстве своем из деревень, испугавшихся первых трудностей работы в колхозе. Они толпами бродят по вокзалам и городам, совершая на своем пути грабежи и убийства".

"Без драконовских социалистических мер невозможно"

Естественно, Сталина не мог не беспокоить рост преступности. Однако куда важнее было другое. Уход крестьян из сел означал усиление продовольственных проблем, а вслед за ним и превращение общего кризиса страны в экономическую катастрофу. Бывших колхозников следовало вернуть на землю, используя их исконную пугливость. Крайние меры по отношению к ворующим могли принести неплохой результат. А чтобы расстреливать за воровство, нужно было сделать обычных воров политическими преступниками. 20 июля 1932 года Сталин писал соратникам в Москву:

"За последнее время участились, во-первых, хищения грузов на желдортранспорте (расхищают на десятки мил. руб.), во-вторых, хищения кооперативного и колхозного имущества. Хищения организуются глав. образом кулаками (раскулаченными) и другими антиобщественными элементами, старающимися расшатать наш новый строй. По закону эти господа рассматриваются как обычные воры, получают два-три года тюрьмы (формально!), а на деле через 6-8 месяцев амнистируются. Подобный режим в отношении этих господ, который нельзя назвать социалистическим, только поощряет их, по сути дела, настоящую контрреволюционную "работу". Терпеть дальше такое положение немыслимо. Предлагаю издать закон (в изъятие или отмену существующих законов), который бы:

а) приравнивал по своему значению железнодорожные грузы, колхозное имущество и кооперативное имущество к имуществу государственному;

б) карал за расхищение (воровство) имущества указанных категорий минимум десятью годами заключения, а как правило — смертной казнью;

в) отменил применение амнистии к преступникам таких "профессий".

Без этих (и подобных им) драконовских социалистических мер невозможно установить новую общественную дисциплину, а без такой дисциплины невозможно отстоять и укрепить наш новый строй. Я думаю, что с изданием такого закона нельзя медлить".

В следующих записках членам Политбюро Сталин подчеркивал, что решение нужно обязательно оформить в виде закона: "Я думаю... нужно действовать на основании закона ("мужик любит законность"), а не на базе лишь практики ОГПУ, при этом понятно, что роль ОГПУ здесь не только не будет умалена, а — наоборот — будет усилена и "облагорожена" ("на законном основании", а не "по произволу" будут орудовать органы ОГПУ)".

Предложение Сталина приняли практически единогласно. Возражал лишь председатель украинского ЦИК Григорий Петровский, но и тот перед голосованием на заседании Политбюро уехал из Москвы. 7 августа 1932 года постановление "Об охране имущества государственных предприятий, совхозов и кооперации и укреплении общественной (социалистической) собственности" подписали председатель Совнаркома СССР Вячеслав Молотов и секретарь ЦИК Авель Енукидзе. В его тексте были цветистые фразы, которые одобрили далеко не все партийцы: "Центральный исполнительный комитет и Совет народных комиссаров Союза ССР считают, что общественная собственность (государственная, колхозная, кооперативная) является основой советского строя, она священна и неприкосновенна, люди, покушающиеся на общественную собственность, должны быть рассматриваемы как враги народа, ввиду чего решительная борьба с расхитителями общественного имущества является первейшей обязанностью органов советской власти".

И вследствие этого, "идя навстречу требованиям рабочих и колхозников", "указ семь-восемь" обрекал их на смерть: "Применять в качестве меры судебной репрессии за хищение грузов на железнодорожном и водном транспорте высшую меру социальной защиты — расстрел с конфискацией всего имущества и с заменой при смягчающих обстоятельствах лишением свободы на срок не ниже 10 лет с конфискацией имущества".

"Мобилизовывать ярость масс"

Теперь пугать беглых колхозников можно было на вполне законном основании. Вскоре органы ОГПУ везде, кроме Средней Азии и Северного Кавказа, где серьезность момента поняли не сразу, взялись за дело.

"На железных дорогах и водных путях,— докладывал председатель ОГПУ Вячеслав Менжинский Сталину в конце августа 1932 года,— организованы подвижные и стационарные бригады из состава стрелковой охраны с привлечением членов партии и комсомольцев — ж. д. рабочих и служащих, действующие под руководством работников ОГПУ на отдельных станциях, в поездах, перегонах, пристанях,— всего 873 бригады численностью 3-5 чел. каждая".

Однако результаты работы чекистов не впечатляли: "Из числа осужденных в августе м-це 43 чел. приговорено к высшей мере социальной защиты — расстрелу, 86 чел. на 10 лет. 17 — на 8 лет, 61 — на 5 лет, остальные от 3 лет и ниже". Но это было не столь важно для масштабной пропагандистской акции. Газеты, получившие указание ЦК "мобилизовывать ярость масс", раздували происходящее до вселенских масштабов. У читателей могло создаться впечатление, что процессы ведут везде и ежедневно. 20 августа 1932 года "Правда" сообщала:

"Кирсанов. За последнее время на станции Ивановка Рязано-Уральской железной дороги раскрыли кражи грузов (70 хищений за 3 месяца). Виновники обнаружены. Среди них — бывший начальник станции Платицын, сын торговца, подобрал на службу лишенцев и раскулаченных: Субботина, Балабанова, Молодыма и др. По делу арестовано 8 участников. Рабочие требуют применения к ним сурового наказания.

В колхозе "Просвещенец" Кобяковского сельсовета Чернецов Николай и Иларионов Николай расхищали колхозную рожь. Воровству содействовал член совета их родственник Усмаков, который, кроме этого, способствовал кулакам в невыполнении твердого задания".

А на следующий день главный печатный орган партии поместил статью под заголовком "За систематический грабеж грузов — расстрел":

"В Челябинске раскрыта банда воров и грабителей, возглавляемая бандитами Семеновым и Грандиным, которая систематически грабила грузы из складов и вагонов. Челябинский районный суд на основании закона об охране общественной собственности приговорил участников банды к расстрелу. Рабочие Челябинска и колхозники района встретили приговор с большим удовлетворением".

Не отставала от столичной и местная пресса. "Самарский колхозник" опубликовал статью "Борьба с хищениями хлеба — классовая борьба":

"Село Б. Рязань Брусянского сельсовета. Здесь крали хлеб Шегаров, Чернов и Чекменев. Все они — кулаки, пролезшие в колхоз, а теперь исключенные. Затаив злобу, Шегаровы и другие не могли видеть, как растет и крепнет колхоз. Шегаров — хулиган и вор, за что уже неоднократно был осужден и в настоящее время находится под следствием за покупку краденого... У Чернова обнаружено 6 пудов, а у Чекменева — полтора пуда ржи. Кроме того, у них обнаружено и другое колхозное имущество: колеса, хомуты, вожжи и т. д.".

Эффект от пропагандистской кампании превзошел ожидания. Мало того что колхозники потянулись в родные места или как минимум стали уходить подальше от железной дороги. Заведенный пропагандой народ стал писать письма, требуя установить столь же суровое наказание для рыночных торговцев-спекулянтов, бродяг, мелких хулиганов.

Карательные органы, как водится, в подзаконных актах значительно расширили действие "указа семь-восемь", распространив его на абсолютно все виды госсобственности, и придали ему еще большую политическую направленность. В совместной инструкции Верховного суда, Прокуратуры СССР и ОГПУ говорилось:

"1. По делам об организациях и группировках, организованно разрушающих государственную, общественную и кооперативную собственность путем поджогов, взрывов и массовой порчи имущества, применять высшую меру социальной защиты — расстрел, без послабления.

2. В отношении кулаков, бывших торговцев и иных социально чуждых элементов, работающих в государственных (промышленных и сельскохозяйственных — совхозы) предприятиях или учреждениях, изобличенных в хищениях имущества или растратах крупных денежных сумм этих предприятий или учреждений, а также должностных лиц государственных учреждений и предприятий, применять высшую меру наказания; при смягчающих вину обстоятельствах (в случае единичных и незначительных хищений) высшую меру наказания заменять 10-ти летним лишением свободы. При хищениях, хотя и мелких, совершенных лицами указанных социальных категорий, но влекущих за собой расстройство или остановку работы госпредприятий (хищения частей агрегатов и машин, умышленное уничтожение или порча совхозного инвентаря и т. п.), также применять высшую меру наказания.

3. В отношении кулаков, бывших торговцев и иных социально враждебных элементов, проникших в органы снабжения, торговли и кооперации, а также должностных лиц товаропроводящей сети, изобличенных в хищении товаров или продаже их на частный рынок и растратах крупных денежных средств, применять высшую меру наказания, и лишь при смягчающих вину обстоятельствах, в случаях незначительных размеров хищений, высшую меру наказания заменять десятилетним лишением свободы. Той же мере наказания подвергать и спекулянтов, хотя непосредственно в хищениях не участвующих, но спекулирующих товарами и продуктами, зная, что товары эти похищены из государственных учреждений и кооперации.

4. В отношении лиц, изобличенных в хищении грузов на транспорте, применяется высшая мера наказания, и лишь при смягчающих обстоятельствах (при единичных случаях хищений или хищениях незначительных размеров) может быть применено десятилетнее лишение свободы. Если хищения на транспорте производятся при участии железнодорожных служащих и рабочих, то к ним должна применяться та же мера репрессии.

5. В отношении кулаков, как проникших в колхоз, так и находящихся вне колхоза, организующих или принимающих участие в хищениях колхозного имущества и хлеба, применяется высшая мера наказания без послабления.

6. В отношении трудящихся единоличников и колхозников, изобличенных в хищении колхозного имущества и хлеба, должно применяться десятилетнее лишение свободы. При отягчающих вину обстоятельствах, а именно: систематических хищениях колхозного хлеба, свеклы и других сельскохозяйственных продуктов и скота, хищениях организованными группами, хищениях в крупных размерах, хищениях, сопровождающихся насильственными действиями, террористическими актами, поджогами и т. д.,— и в отношении колхозников и трудящихся единоличников должна применяться высшая мера наказания.

7. В отношении председателей колхозов и членов правлений, участвующих в хищениях государственного и общественного имущества, необходимо применять высшую меру наказания и лишь при смягчающих вину обстоятельствах — десятилетнее лишение свободы".

"Мероприятия ОГПУ не дадут исчерпывающих результатов"

Были приняты и дополнительные меры для закрепления крестьянства в колхозах. Для этого при введении в том же году паспортной системы жителей села лишили этого документа и, соответственно, возможности менять место жительства. А чтобы привязать их намертво к колхозам, ввели санкции против спекуляции, фактически запретив колхозникам зарабатывать деньги индивидуальной торговлей на рынках.

Что же касается воровства, то его, естественно, искоренить не удалось. Ведь даже в начале кампании Менжинский писал: "Карательные мероприятия ОГПУ не дадут исчерпывающих результатов в смысле ликвидации хищений на транспорте, если НКПС и дирекции дорог не осуществят полностью всех необходимых профилактических мероприятий, разработанных ОГПУ... В равной степени необходима действительная мобилизация широкой транспортной общественности на борьбу с хищениями. Между тем имеют место случаи обратного порядка, когда профорганизации уклоняются от активного участия в борьбе с хищениями".

Разворовывание госимущества продолжалось и в 1933 году, и позднее. Количество осужденных по "указу семь-восемь" на фоне последовавших затем репрессий совершенно не впечатляло. К примеру, с августа по декабрь 1932 года осудили по всей стране 3460 человек, из них 736 приговорили к расстрелу. Но самым интересным было то, что в большинстве регионов осужденные к расстрелу подавали апелляции, и смертную казнь им довольно легко заменяли на длительные сроки заключения. Ведь стране были нужны рабочие руки в лагерях. Так что само постановление от 7 августа 1932 года достаточно скоро окончательно превратилось в средство держать рабочих и колхозников в ярме. Захочет председатель колхоза или бригадир — и не заметит набранных в поле колосков в крестьянских валенках. А захочет — отправит строптивца в места не столь отдаленные.

После смерти Сталина применение "указа семь-восемь" стало постепенно сходить на нет. А 13 апреля 1959 года его без лишней помпы отменили, ликвидировав законодательную базу рабства сталинского типа.