Камера смотрит в мир

беседовал Сергей Полотовский

Лица здесь выразительней подписей. Социальный статус и темперамент понятны и без табличек. С кембриджской профессурой не спутаешь. "Фирма" — фотографии суровых мужчин, занятых в криминальной сфере Великобритании. Попросту говоря, выставка про английских бандитов. Про мафию.

Вот осклабился здоровенный детина с пудовыми кулаками. Вот двое энергичных мужчин чуть ли не в пароксизме гомоэротичного поцелуя, а на самом деле всего-то громко переговариваются в шуме ночного клуба. Вот иссушенный богатейшим жизненным опытом седой мозговой центр криминалитета.

Контрастные черно-белые фото. Практически везде крупные планы.

Фотографы всегда тянулись к людям труда, в которых выпукло и родовое, и видовое. К пожарным, мясникам, рыбакам. Или сверхчеловекам — спортсменам. Или богатым и знаменитым — прожигателям шикарных судеб. У Хогга получается, что бандиты — идеальный материал. У них есть это все. Плюс относительная для фото новизна сюжета. Сниматься гангстеры любят несколько меньше, чем поп-звезды.

— Сложно было договориться?

— Нет, довольно легко,— отвечает Хогг по мобильному, параллельно делая заказ официанту на Ибице,— помогла одна журнальная работка. Я снимал про моду, а там, на показах, все время ошивалось несколько характерных парней. Мы познакомились. Со временем я заслужил их доверие.

Доверие — страшно важное понятие для хогговских объектов, и непонятно, чем его так быстро получилось заслужить.

— Проект длился четыре года. Постепенно они меня узнали поближе. Я снимал не все четыре года подряд, а скажем, один вечер в неделю и приносил им все время готовые снимки, они их видели, им нравилось.

— Но все-таки съемки бандитов — опасное предприятие, разве не так?

— Главное, чтоб без глупостей. С ними надо только по-честному. Я сразу сказал, что делаю книгу, альбом фотографий. Вот мой профессиональный интерес.

— Но вы же использовали в подписях их настоящие имена, а кто-то, возможно, официально и не бандит вовсе.

— Ну, во-первых, там часто не имена, а клички, во-вторых, все и так знают.

На такой проект Хогга надоумил старший товарищ — великий Дэвид Бейли. В 1960-е, когда Бейли был мужем Катрин Денев, королем свингующего Лондона и прообразом главного героя антониониевского "Блоу-апа", ему довелось снимать сладкую парочку авторитетнейших братьев Крейз. Дурная слава Ронни и Леджи Крейза тогда выплеснулась далеко за пределы преступного сообщества. Съемки проходили в номере отеля, оба бандита отличались утонченностью в сексуальных пристрастиях и не на шутку возжелали Дэвида Бейли. Было очень неловко, но — как-то отбился.

Потом братья сели в тюрьму всерьез и надолго, но и оттуда продолжали руководить операциями.

— Этических проблем у вас наверняка не было? Вы же не стали свидетелем чего-нибудь ужасного или не узнали случайно о готовящемся ограблении?

— Конечно, нет. Я специально не хотел слушать, что они говорят. Это было и несложно, учитывая, что большую часть времени они проводят в ночных клубах, где и так ни черта не слышно. Я сразу для себя решил, что не могу жертвовать своей порядочностью. Если бы я слушал их разговоры, я бы к тому же не знал наверняка, а не на камеру ли они это говорят. А если б снимал их за работой, то же самое — не показная ли это жестокость. Тут надо было просто руководствоваться здравым смыслом.

Профессиональными ориентирами для Хогга выступали Юджин Ричардс с его серией фотографий Питтсбурга — "важных для понимания, как живут люди на Западе" и тот же Дэвид Бейли. "Но он же фэшн-фотограф",--зачем-то добавляет Хогг.

— А вы? Вы же тоже снимаете моду.

— Это только ради денег. Сердцем я фоторепортер. Я и книгу-то вначале не хотел делать. Все случайно вышло.

— Вы когда-нибудь просили этих ребят об услуге? Ну там, у вас мерзкий сосед и неплохо бы его проучить или еще что-нибудь?

— Никогда. Я же все понимаю.

— У вас как-то открылись глаза на мир и на организованную преступность после стольких лет совместной работы с гангстерами?

— Нет. Я всегда знал, как этот мир устроен, я ведь журналист. Так что живу без иллюзий. Фирма везде. В каждом ночном клубе, на телевидении, повсюду. Я снимал не только руководителей, но и простых бойцов. Многие думают, что бандиты живут исключительно в Лондоне или на Тенерифе. Ничего подобного, я специально ездил в Уэльс. Понимаете, в каждом городке своя местная Фирма.

— То есть Фирма управляет миром?

— Получается, что так.

— А кто сильнее: Пентагон или Коза Ностра?

— Ну а Буш — кто? Бандит, конечно. Вы же знаете про связи клана Кеннеди с мафией. Как это сейчас у них устроено я точно не знаю, но могу догадываться.

— А что-нибудь вас удивило в гангстерах за эти годы?

— Удивило, насколько универсален и привлекателен их кодекс чести. Меня в частной школе воспитывали ровно так же: уважение к женщинам, верность слову. У старшего поколения те же этические установки. Знаете, у бандитов довольно черно-белый мир и четкие границы дозволенного. Перешагнешь, и ты покойник. У нас тут в журналистской среде все, конечно, совсем по-другому. Какие законы? Сплошной релятивизм. А я вот люблю и уважаю правила.

Правила — ключевое понятие. Недаром и выставка, и сама группа снятых здесь людей с пиететом называется "The Firm". Некогда "Крестный отец" (1972) и его вторая часть (1974) утвердили в массовом сознании Запада представление о том, что гангстеры — подлинные строители капитализма, ответственные за экономическое благополучие США. Последний оплот семейных ценностей в мире надвигающегося рок-н-ролла, хотя крестные отцы клали именно личное семейное счастье на алтарь процветания общества. "Я как сенатор или конгрессмен",— говорил Майкл Корлеоне своей невесте Кэй. "Не будь наивным, Майкл, сенаторы и конгрессмены не убивают людей". "И кто из нас наивен?",— спрашивал Майкл. Но у Копполы звучали оперные арии, бушевали феодальные войны, брат шел на брата, а прочность бизнеса постоянно проверялась мощнейшими ударами со стороны правоохранительных органов. В бизнес-терминологии это было "venture" — рискованное, но сверхприбыльное предприятие.

Ситуация устаканилась. Теперь это просто Фирма, хоть и с заглавной буквы.

У нас подобной структурности удостоена только одна "организация", она же "контора", она же "органы", "комитет" и даже абстрактно-конкретное "сами знаете где". То есть в России считается, что толково, по образу корпорации у нас организована только одна мощная компания, хотя вполне вероятно, что у бандитов все устроено не менее рационально.

Однако русский язык никакой не "дом бытия", как утверждал Хайдеггер, а скорее лекарство из аптечки, самопальное средство первой помощи. Он как закон в виде дышла. Вместо чужеродного "фирма" мы говорим "братва", подразумевая не менеджерские, а более крепкие родственные отношения между участниками сообщества, генетический код, кровную связь, которая соединяет крепче уставных, прописанных в договоре отношений. В этом видна защитная реакция: в Фирме либо работаешь, либо нет, а родственником можно оказаться кому угодно. Против корпорации бороться тяжело. С братком и не надо — "ты же брат мне, брат". По отношению к бандитам у русского человека гипертрофированно развит стокгольмский синдром. Государство можно обмануть, перехитрить, братву — и не пытайся. Это же не равнодушная Фирма, это свои, родные, с ними жить.

В "Фирме" Джослина Бейна Хогга почти все постановочно, глянцево, рельефно. На пост-продакшн, явно, ушло немало времени. Слепком суровой бандитской жизни этот проект не назвать. Парни, конечно, красуются. Но и без этого они весьма узнаваемы типологически. Лицевые мускулы — что горячая резина. Человек сам делает свое лицо. Несколько лет работы, скажем, на таможне придадут любому соответствующее выражение физиономии и набор носогубных складок. Служба в той же "конторе" меняет внешность безвозвратно. При этом интересно, что русского бандита от обычного лба уже не отличишь. Только старики держат марку. А большинство по-братски растворились в смежных профессиях. С лица вроде бандит, а приглядишься — прокурор. То есть, как обязательное условие, нужна подпись. Хоггу подписи не нужны.

Галерея "Победа", с 19 сентября