Бельгийская болезнь
Вот уже три с лишним месяца Бельгия не может сформировать правительство. Угроза распада государства на две части — Фландрию и Валлонию — стала как никогда реальной. Крушение одного из символов общеевропейского единства может иметь катастрофические последствия для всего Евросоюза.
Политическую жизнь Бельгии на протяжении долгого времени определяло противостояние сторонников бельгийского единства и сторонников отделения Фландрии от Валлонии. Умеренные партии, отстаивающие идею единства страны, пользуются поддержкой главным образом в франкоговорящей Валлонии. Во Фландрии находятся более радикальные партии, выступающие за ее частичную или полную независимость. Однако обычно сторонам удавалось договориться, что позволяло сохранять федеративное устройство страны.
На выборах 10 июня 2007 года большинство мест в парламенте получили фламандские партии: 88 из 150 мест в нижней палате и 25 из 40 в верхней. Наибольшее количество мандатов (30 в нижней палате) получила фламандская Партия христианских демократов, стремящаяся к относительной автономности Фландрии и Валлонии при сохранении территориальной целостности страны (то есть к конфедерации). Однако число их мест в парламенте не позволяет им создать однопартийное правительство. Все попытки лидера победившей партии Ива Летерма, которому король Альберт II поручил формирование правительства, создать коалицию (по конституции в нее должны войти как минимум по 7 представителей от фламандских и валлонских партий), обернулись провалом. Идея конфедерации не подходит как валлонам, стремящимся сохранить нынешнее политическое устройство Бельгии, так и фламандцам, желающим отделения Фландрии. Социологические опросы, проведенные в конце августа, показали, что немногим более половины фламандского населения считают распад государства одним из возможных вариантов развития событий. А сейчас уже 65,6% жителей Фландрии прогнозируют именно такой исход.
Лаборатория Европы
Сегодняшние события в Бельгии трудно понять без обращения к истории. Государство было создано после наполеоновских войн по воле стран-победителей как некий буфер между двумя наиболее влиятельными странами Европы — Францией и Германией, и с самого начала своего существования Бельгия рассматривалась как заслон от французского экспансионизма.
При этом объединение в рамках одного государства двух народов, говорящих на разных языках (фламандцы говорят по-нидерландски, валлоны — по-французски), также с самого начала многими воспринималось как своего рода эксперимент. Сами фламандцы и валлоны постоянно говорят, что живут не вместе, а по соседству друг с другом. А в начале ХХ века бельгийский социалист Леон Хеннебиц так охарактеризовал ситуацию: "Разве нас не сделали лабораторией Европы? Наша нация все еще строится. Проблема экономического развития здесь усугубляется проблемой формирования национальной идентичности".
В первые 100 лет существования Бельгии власть в стране принадлежала валлонам, и с фламандским населением не было принято считаться. Однако в ХХ веке Фландрии удалось выйти на лидирующие позиции сначала в экономике, а потом и в политике. Фламандцы умело воспользовались средствами, полученными по плану Маршалла, и добились быстрого развития легкой промышленности. Сейчас между городами Брюссель, Гент, Антверпен и Левен находится самый урбанизированный и развитый район Бельгии, называемый из-за своей формы Фламандским бриллиантом. Кроме того, имея выход к морю, фламандцы превратили Антверпен во второй по объемам грузооборота порт Европы, а доля Фландрии в бельгийском экспорте сейчас составляет 86%.
На этом фоне в Валлонии наблюдался плавный экономический спад, а кризисы 1970-х годов довершили дело: резкий рост цен на энергоносители окончательно подорвал сталелитейную промышленность, составляющую основу благосостояния региона. Последовавшая за этим массовая безработица и по сей день остается одной из главных проблем Валлонии. В итоге во Фландрии стало общим местом представление, что валлоны "тянут из Бельгии деньги". По подсчетам фламандских политиков, Фландрия ежегодно дарит своим южным соседям около €12 млрд в рамках социальных программ.
По мере роста экономики Фландрии росли и амбиции фламандских политиков. К тому же им на руку играет избирательная система Бельгии, при которой места в парламенте распределяются между регионами в зависимости от численности населения. Из более чем 7 млн зарегистрированных избирателей 4 млн живут во Фландрии, 2 млн — в Валлонии, остальные — в Брюсселе. При этом жители Фландрии и Валлонии могут голосовать только за партии своего региона.
В 1980-х годах фламандцам удалось добиться перехода от унитарного устройства Бельгии к федерации трех регионов — Фландрии, Валлонии и Брюсселя. Особый статус Брюсселя определяется тем, что он находится на фламандской территории, но его население на 80% франкоязычное, поэтому его присоединение к какому-либо из национальных регионов затруднительно. В 1999 году депутаты фламандских партий вынесли на рассмотрение проект проведения более чем 90 реформ, при реализации которых у регионов не осталось бы ничего общего, кроме оборонной и денежной политики. Тогда этот проект не прошел.
Сегодня христианские демократы, получившие относительное большинство мест в парламенте, всячески подчеркивают, что их цель — не развал государства, а создание конфедерации, при которой будут разделены сферы финансовой и политической компетенции регионов. Как говорит автор их программы сенатор Вутер Беке, в таком случае "каждый сможет действовать, как ему удобно". Но для валлонских партий такое решение означало бы одно: их регион лишился бы масштабных вливаний из федерального бюджета на социальные нужды.
Фландрия для фламандцев
Противостояние фламандцев и валлонов проявляется не только на уровне большой политики и экономики. Оно затрагивает глубинные пласты менталитета обоих народов. Согласно распространенному мнению (распространяемому, естественно, самими фламандцами), жители Фландрии предприимчивы и готовы на смелые реформы. Валлоны, напротив, консервативны и вполне довольствуются тихой жизнью в комфортном соседстве с Францией, Германией и Люксембургом.
Жители регионов-соседей любят рассказывать анекдоты друг о друге. Фламандцы рассказывают, как валлоны в магазине обуви примеряют коробки и пытаются чинить вмятины на автомобиле, дуя в выхлопную трубу. Валлоны же говорят, что фламандцы останавливают вражеский танк, пытаясь скормить гусеницам салат.
Соперничество между двумя народами проявляется во всех сферах жизни, например в спорте. Так, в большом теннисе Бельгию до недавнего времени представляли две ведущие спортсменки, стабильно занимавшие высокие места в рейтинге WTA: фламандка Ким Клийстерс и валлонка Жюстин Энен. При этом их личные отношения оставляют желать лучшего, а их болельщики составляют два непримиримых лагеря. Поэтому неудивительно, что, когда в 2003 году Ким Клийстерс в очередной раз проиграла Жюстин Энен (а в последнее время вплоть до ухода Клийстерс из большого спорта такое случалось все чаще), она не нашла ничего лучше, как обвинить свою соперницу в употреблении допинга.
Да и публичные политики не прочь разыграть национальную карту. Так, сенатор Вутер Беке (фламандец) утверждает, что проблема Бельгии в том, что "существует сильная фламандская самобытность, а самобытности валлонской нет вовсе".
Но всех перещеголял лидер христианских демократов Ив Летерм. Именно ему принадлежат слова, что "валлоны не обладают достаточными умственными способностями, чтобы выучить фламандский язык". Он же не раз заявлял, что Бельгия с ее нынешним устройством "никакой ценности не представляет". А 21 июля, в день национального праздника Бельгии, когда кто-то из журналистов попросил Летерма исполнить французский вариант бельгийского гимна, тот в ответ запел "Марсельезу". Разумеется, большинство наблюдателей расценило его поступок как очевидный намек на то, что франкоговорящим валлонам не место в одном государстве с фламандцами.
Популярность сепаратистских настроений во Фландрии очень высока. Об этом говорит успех, которого на выборах добилась правая националистская партия "Фламандский интерес". Эта партия — наследница "Фламандского блока", запрещенного в 2004 году за ксенофобию и пропаганду расизма и сепаратизма. На выборы она шла под лозунгами "Бельгия, умри!" и "За фламандское государство в Европе". Один из лидеров "Фламандского интереса" Филипп Девинтер так высказался о Фландрии и Валлонии: "Мы — две разные нации, искусственное государство, созданное как буфер между великими державами, и у нас нет ничего общего, кроме короля, шоколада и пива. Настало время сказать Бельгии "прощай"".
Филипп Девинтер не просто провозгласил этот лозунг, но и попытался претворить его в жизнь. В середине сентября он выступил в региональном парламенте Фландрии с предложением провести референдум об отделении от Валлонии. Впрочем, пока идея референдума не нашла поддержки других партий.
Отношение валлонов к желанию фламандцев обрести независимость выразил писатель Патрик Рожье: "Вот придумали! Процветающая Фландрия хочет стать новой европейской страной в эпоху, когда национальные государства сменяются Европой регионов".
В этих словах бельгийского писателя — корень всей проблемы. Возможный распад Бельгии на два государства будет иметь далеко идущие последствия не только для этой страны, но и для Европы в целом. Ведь когда создавался Евросоюз, выбор Брюсселя как столицы объединенной Европы был далеко не случаен: Бельгия и в XX веке продолжала играть роль буфера между влиятельными странами, а по образцу бельгийского наднационального государства шло объединение европейских наций.
А потому возможный распад Бельгии по своим последствиям далеко превосходит распад Чехословакии на Чехию и Словакию (обе эти страны благополучно вступили в ЕС) и даже распад Югославии на шесть независимых государств. Распад Бельгии — это крушение одного из главных символов общеевропейского единства, ставящее под сомнение само это единство как таковое.
