Российский академический молодежный театр (РАМТ) поставил впервые на русском языке "Берег утопии" Тома Стоппарда — пьесу-трилогию о русских революционерах, философах и писателях XIX века. Автор пьесы, живой классик английской и мировой драматургии Том Стоппард ответил на вопросы обозревателя "Власти" Романа Должанского.
— Вы всю жизнь связаны с театром и с людьми театра. Этот род деятельности делает людей лучше или хуже?
— У нас просто интервью или диалог?
— Диалог.
— Тогда я вас спрошу, какой театр вы имеете в виду — тот, который ставит "Берег утопии", или бродвейский мюзикл?
— Пусть тот, который ставит "Берег утопии".
— Я думаю, что такой театр в любом случае делает людей, им занятых, свободнее, потому что они могут здесь задавать себе и друг другу вопросы, которые, сложись их жизнь по-иному, задавать не стали бы. Конечно, притворяться всю жизнь какими-то другими людьми не совсем естественное занятие для человека. Но мне кажется, что люди, работающие в театре, по большому счету очень счастливы. Потому что здесь они как бы раздвигают возможности своей личности. Конечно, в театре надо уметь быть частью группы, хотя индивидуальность всегда важнее группы. Главное, чтобы у актера была возможность выбрать, частью какого театра он хочет быть.
— Вам понравился московский "Берег утопии"?
— Я видел одну из генеральных репетиций, еще без костюмов (разговор происходил накануне премьеры.— "Власть"). Мне очень приятно видеть свежий, новый "Берег утопии". Знаете, бывает так, что ты едешь в другую страну смотреть свою пьесу, садишься в кресло, смотришь на сцену — и вдруг понимаешь, что режиссер видел спектакль по этой пьесе в Лондоне и попытался в меру сил его воспроизвести. Здесь же все по-другому, я вижу оригинальный подход, и мне это очень нравится.
— Вы принимали довольно активное участие в репетициях и за прошедший год провели в России времени наверняка больше, чем за всю предыдущую жизнь.
— Честно говоря, я видел в основном только гостиницу "Мариотт", РАМТ и улицу между ними.
— Но вы же ездили в имение Бакунина, сажали с актерами деревья, встречались со студентами МГУ. Как изменилось за этот год ваше представление о России, стало ли оно лучше или хуже?
— До того как начались переговоры о постановке "Берега утопии" (первым четыре года назад трилогией заинтересовался МХТ имени Чехова. — "Власть"), я приезжал на несколько дней в Советский Союз в 1977 году, и все. Всегда хотел поехать на транссибирском экспрессе через всю Россию. Возможно, это путешествие на деле не так приятно, как кажется в мечтах, но меня соблазняла возможность две недели провести одному в поезде, смотреть в окно на природу, читать, пить чай или, может быть, водку и одним прекрасным утром проснуться во Владивостоке. Как изменилось? Россия — тревожное место, хотя сейчас она мне нравится, конечно, гораздо больше, чем тридцать лет назад. Я всегда думал, что состояние страны, во всяком случае ее городского населения, можно понять по тому, как двигается транспорт на городских улицах. Ты легко понимаешь на дороге состояние общества — соблюдаются ли в нем или постоянно нарушаются правила, законы. Водители бессознательно воспроизводят этику общества.
— Тогда ваше мнение о стране уже понятно.
— Здесь поражает контраст между богатством и неряшливостью. Вот есть какая-то улица, которая давно требует ремонта мостовой. Но какой-то человек покупает на ней магазин или что-то еще и перед своей собственностью отделывает тротуар чуть ли не мрамором, как будто это египетский отель. Так странно! Наверное, в стране, которая привыкла к социализму, капитализм, когда его выпускают на свободу, оказывает какие-то дополнительные воздействия на людей. Я вижу здесь какой-то изначальный, дикий капитализм, даже не государственный, и не социал-демократический, разумеется, а тотальный. Впрочем, кажется, я начинаю говорить как эксперт по проблемам России, а мне бы этого не хотелось.
— О русском театре у вас наверняка было какое-то представление. Как оно изменилось?
— Время от времени я смотрел русские спектакли на гастролях в Нью-Йорке и Лондоне, так что ваш театр — не терра инкогнита для меня. Несколько дней назад один английский хореограф, работающий здесь, жаловался мне, что русских танцоров очень трудно заставить выполнить конкретные задачи, потому что они находятся в плену собственной традиции и все равно делают только то, к чему они привыкли. Мне же кажется, что нужно научиться использовать ценности каждой традиции, а не пытаться ее сломать. Вы знаете, когда я впервые приехал сюда, у меня было курьезное ощущение. Мое представление о том, как должны выглядеть русские из "Берега утопии" на сцене, было сформировано английскими актерами, игравшими русских в лондонском спектакле. В первый день я подумал: а не могли бы эти русские быть немножко больше похожи на русских, как были наши в Лондоне? И сразу засмеялся. Примерно то же самое происходит, наверное, когда здесь ставят пьесу про Англию. Но самые важные вещи в театре — как раз те, что одинаковы там и здесь. Понимание внутреннего текста пьесы объединяет русских и английских актеров. Хочу надеяться, что "Берег утопии" — пьеса не столько о русских, сколько об универсальных проблемах.
— Русские актеры благодарно откликаются на пьесы, в которых есть живые характеры, а не только идеи.
— Эмоция — понятие наднациональное, надгеографическое, даже надысторическое. И если ты говоришь об эмоциях с русскими актерами, то это тот же самый разговор, что и с английскими. Правда, пока я произносил это предложение, я стал сомневаться в его правильности. Стереотипы поведения не продукт чьего-то воображения, они реально существуют в мире. Сицилиец действительно всадит нож в любовника своей жены, а бостонский бизнесмен в этой же ситуации отправится к адвокату. Просто такова натура человека. У меня вчера в университете спросили, нашел ли я в России русскую душу, и я не знал, что ответить. То ли эта душа не более чем феномен русской литературы. То ли глубинный, атавистический исторический процесс создал некое ощущение "русскости"... На самом деле это я вас должен спрашивать про русскую душу.
— Во время репетиций "Берега утопии" Том Стоппард просил актеров играть повеселее, не быть слишком серьезными. Это правда?
— Отчасти да. Но я не хочу, чтобы меня поняли так, будто я просил актеров веселить публику. Я имел в виду более серьезные вещи, а именно то, что персонажи не знают, чем кончится история. Они не знают, куда их приведет судьба. Поэтому они могут чувствовать себя совершенно счастливыми, хотя зритель и понимает: через пять минут случится нечто очень плохое. Обратное тоже верно: герои могут быть несчастливы, но вскоре их судьба переменится к лучшему.
— В "Берегах утопии" вы имеете в виду большевистскую революцию или что-то другое?
— Когда говорят или спрашивают о "Береге утопии", у меня часто возникает ощущение, что речь идет вовсе не о том, о чем я шесть лет назад написал эти пьесы. И актеры все время спрашивали меня про философию и революцию, про русский радикализм и анархизм. Темы очень важные, их полезно изучить, но я писал в первую очередь о людях, а не об идеях. Я писал о родителях и детях, о друзьях, о родственниках, о любовниках и соперниках. Поэтому я говорил актерам: пытайтесь забывать иногда, что именно эти люди сделали или не сделали для России, ищите по возможности прежде всего человеческие измерения.
— Один из главных героев трилогии — время: между началом и концом сюжета проходит несколько десятилетий. Как вы лично ощущаете сегодня категорию времени?
— Если вы спрашиваете, чувствую ли я, что мое личное время идет быстрее, то я отвечу "да". Это скажет любой человек: чем старше мы становимся, тем быстрее оно проходит. А мне этим летом исполнилось 70. Интересно, что вы об этом вдруг спросили, потому что я как раз месяц назад писал именно про время. О том, что, в сущности, тема любой истории — время. О чем бы драматург ни писал — о том, как сын мстит за убитого отца или как продали вишневый сад,— на самом деле он пишет лишь о равнодушном и бесстрастном движении мира куда-то вперед. Часы все время идут вперед, и ничего для вас не останавливается. Совсем ничего, ничего, ничего — и без такого ощущения драма была бы вообще невозможна.
Том Стоппард, зеркало русской революции
Том Стоппард родился в 1937 году в Чехии. В 1946 году с матерью и отчимом он переехал в Англию. Работал журналистом, писал пьесы для радио и телевидения. В 1967 году написал пьесу "Розенкранц и Гильденстерн мертвы", принесшую автору мировую славу и ставшую едва ли не самым знаменитым произведением английской драматургии 1960-х годов. С тех пор его пьесы не сходят со сцен всего мира, а сам автор почитается едва ли не самым знаменитым из живущих английских драматургов. Помимо "Розенкранца..." в переводе Иосифа Бродского особую популярность в России получила пьеса Тома Стоппарда "Аркадия". Кроме пьес, драматург написал немало киносценариев, самые знаменитые из которых — для фильмов "Бразилия" и "Влюбленный Шекспир". Лучшие произведения Стоппарда всегда совмещают в себе черты интеллектуальной и "хорошо сделанной" драматургии, философского диспута и кассовой комедии. Изощренная игра слов и напряженная интрига действия у Стоппарда не мешают, а поддерживают друг друга — в полной мере это относится и к "Берегу утопии", трилогии, действующими лицами которой являются Бакунин и Белинский, Герцен и Огарев, Тургенев и Чаадаев, а также их семьи, их друзья и знакомые. Начинаясь в России, действие пьесы продолжается во Франции и заканчивается в Англии. Пьеса с большим успехом прошла в Лондоне и Нью-Йорке. Драматург признавался, что мечтал увидеть ее и на русском языке. Его мечту осуществили режиссер Алексей Бородин и актеры возглавляемого им Российского академического молодежного театра.