Выставка современное искусство
В галерее XL на "Винзаводе" открылась выставка Елены Елагиной и Игоря Макаревича "Русская идея". Классики концептуализма не стремились к намеренно парадоксальным решениям и искали русскую идею именно там, где ей и полагается быть,— в трудах отечественных мыслителей и вечных символах. Рассказывает ИРИНА Ъ-КУЛИК.
Посреди галереи возвышаются несколько подиумов с небольшими бронзовыми изваяниями. Одно из них напоминает нечто вроде противотанковой надолбы — классического мотива советских монументов Великой Отечественной войны. Только вот бронзовый "ежик" явно хранит следы вылепивших его человеческих пальцев. Елена Елагина объясняет, что на самом деле речь идет об игрушке, которую дети ее поколения лепили из хлеба. Причудливая шипастая форма придавала мякишу удивительную прочность: игрушку практически невозможно было разбить. Сам по себе исходный продукт также увековечен в металле — еще две скульптуры представляют отлитые в бронзе буханки бородинского в натуральную величину с соблазнительно поблескивающими зернышками тмина на корочке. Хлебную тему продолжает великолепный, как бы ампирный шкаф, сплошь заполненный уже настоящими, вкусно пахнущими буханками. Аккуратно выдолбленные горбушки, а также те самые "ежики", только уже из настоящего хлеба, расставлены как своего рода подношения на домашнем алтаре и перед портретами мыслителей, на которых авторы выставки возлагают ответственность за всевозможные "русские идеи".
"Иконостас" непредсказуем. С портретами Николая Бердяева, Владимира Соловьева, Василия Розанова соседствуют фотографии художников Владимира Фаворского и Михаила Шварцмана, разрабатывавших метафизические и религиозные концепции художественной формы. А в компанию к Николаю Федорову, мечтавшему воскресить всех усопших, и Константину Циолковскому, решавшему проблему расселения всех воскресших в космосе, добавился Григорий Грабовой. А в углу белого галерейного пространства насыпана внушительная куча земли: то ли та самая "почва", в которой укоренена русская идея, то ли напоминание о неизбежности могилы, от которой так и не спаслись ни Федоров, ни Грабовой.
Несмотря на свою лаконичность, выставка Елены Елагиной и Игоря Макаревича просто-таки переполнена всевозможными аллюзиями — ведь хлеб и земля сами по себе относятся к наиболее архетипическим символам. В "Русской идее" легко разглядеть какую-нибудь вечную тему. Например, вспомнить программное стихотворение Владислава Ходасевича "Путем зерна", написанное в 1917 году: "Так и душа моя идет путем зерна: / Сойдя во мрак, умрет — и оживет она. / И ты, моя страна, и ты, ее народ, / Умрешь и оживешь, пройдя сквозь этот год, / Затем, что мудрость нам единая дана: / Всему живущему идти путем зерна".
Но никакого зерна-то и нет. Надгробного вида бронзовые буханки Елены Елагиной и Игоря Макаревича выглядят антитезой излюбленному символу плодородия сталинской культуры — золоченым снопам советского герба. Сухая рыжая земля в углу галереи никак не тянет на плодородную почву. Да и одиозная фигура Грабового пресекает любые возможности на полном серьезе говорить о традиционной символике смерти и возрождения. Впрочем, видеть в куче земли могилу тоже не хочется. Скорее она вызывает ассоциации с вечной грязью затянувшихся земляных работ на городских улицах. Тему детской сказки продолжают и бронзовые буханки, про которые Елена Елагина говорит, что, возможно, это те самые железные хлеба, что должна сгрызть сказочная героиня, которой также надлежит стоптать железные сапоги и сломать железные посохи. Интерпретации наслаиваются друг на друга: и хлеб, и земля из универсальных символов превращаются во что-то наподобие, скажем, жира, меда и войлока, столь любимых Йозефом Бойсом, то есть в атрибуты индивидуальной мифологии самих художников. И если немецкий классик авангарда стремился поднять свою легенду на общечеловеческий уровень, московские концептуалисты превращают "русскую идею" в некую интимную, домашнюю и вполне игровую мифологию. Чем и обезвреживают ее.