40 лет назад, в 1967 году, американские полицейские начали произносить при аресте знаменитое "предупреждение Миранды" о том, что задержанный "имеет право хранить молчание". Это было огромное достижение, позволившее хотя бы частично оградить американских граждан от нарушения полицейскими их прав. Борьба против полицейского произвола продолжается, хотя и идет с переменным успехом.
"Выбил зубов больше, чем дантист"
В июле 1941 года вокруг штаб-квартиры департамента полиции Нью-Йорка собралась внушительная толпа. Протестующие требовали от полицейского начальства ответа за смерть негритянского подростка Роя Миллза, который был застрелен полицейским за пару дней до того. Миллз нес белье в прачечную, когда к нему подошел полицейский и потребовал пройти вместе с ним. Юноша сказал, что сначала донесет белье, полицейский, который был немногим старше его, наставил на него пистолет и после недолгих препирательств застрелил упрямца. К демонстрантам вышел комиссар нью-йоркской полиции Льюис Валентайн и сказал: "Джентльмены, улицы этого великого города сейчас патрулируют 17 тыс. полисменов. Было бы чудесно, если бы на плече у каждого из них сидел ангел и нашептывал каждому патрульному, что ему делать. Но таких ангелов нет". То была одна из первых в США акций протеста против полицейского произвола, и полицейское начальство еще не умело грамотно увещевать толпу, а потому говорило то, что думало, мол, в семье не без урода и проконтролировать каждого копа на улице совершенно невозможно. Валентайн мог бы еще добавить, что человек, приходящий на службу в полицию, все время сталкивается с худшими представителями человеческого рода и к тому же постоянно рискует жизнью, так что с годами он делается все более агрессивным и циничным. Комиссар мог бы также добавить, что на хулиганов и бандитов уговоры не действуют, а уважают они только грубую силу, однако он, по-видимому, считал, что все это не требует доказательств. С тех пор многое изменилось, и сегодня о проблеме полицейского насилия рассуждают в более дипломатичных выражениях, а о необходимости борьбы с произволом говорится даже с трибуны ООН, но ангелов, сидящих на полицейских плечах, как не было, так и нет.
В начале XIX века, когда полицейские службы во всем мире еще только проходили период становления, проблемы жестокости блюстителей порядка практически не существовало. Стражи закона, разумеется, были не более гуманны, чем сегодня, но на это мало обращалось внимания, поскольку крутые меры были направлены против тех, кто считался отбросами общества. Недовольство поведением полицейских в ту пору проявлялось довольно редко и в основном в исключительных ситуациях. Например, в середине 1820-х годов жители Нового Орлеана внезапно обеспокоились тем, что их город наводнен вооруженными людьми, от которых можно ожидать чего угодно. Дело было в том, что в городе и его окрестностях было немало чернокожих рабов, за которыми нужно было присматривать. В целях устрашения негров городские власти создали военизированную полицейскую организацию, в которой служили главным образом выходцы из Германии. Днем немцы маршировали по плацу, ночью под барабанный бой патрулировали улицы, а по выходным вели себя как настоящие оккупанты: устраивали дебоши в кабаках, приставали к прохожим и т. п. Газеты той поры называли своих беспокойных стражей не иначе как "вооруженной бандой иностранных наемников" и "бесчувственной и совершенно безответственной солдатней". Дошло до того, что члены городского совета потребовали от мэра провести экзамен среди чинов полиции на владение английским и французским языками, но мэр отказал, заявив, что город в таком случае может остаться без полицейских. Решение, впрочем, вскоре было найдено. Немцев стали постепенно разбавлять французами, которые в Новом Орлеане тогда составляли большинство. Наконец в 1836 году полувоенную организацию сменила обычная городская стража, и вопрос был закрыт.
В целом в XIX веке полицейская жестокость больше всего волновала жителей тех стран, где стражи порядка были наименее склонны к насилию. Например, в Англии, где констебли традиционно не носили оружия, общественность откровенно боялась того, что полиция однажды превратится в орудие государственного террора, а во Франции, где жандармерия мало чем отличалась от армии, критика полиции долго оставалась уделом политических маргиналов. Большая часть европейских стран пошла по французскому пути, сформировав у себя военизированную жандармерию. В Австрии, Пруссии и других государствах блюстители порядка подчинялись военной дисциплине, что делало их менее опасными для общества. Поэтому проблема произвола полиции стояла в Европе не слишком остро. Меньше всего критики испытывали на себе американские копы, и все потому, что их агрессивность была не многим выше, чем у среднего гражданина Соединенных Штатов. Если в Европе полицейские силы были частью государственного аппарата, то в США большая часть руководящих полицейских должностей, включая шерифов, была выборной, а демократически избранные копы обычно действовали в соответствии с требованиями своих сограждан. Сограждане же не отличались верой в абстрактный гуманизм. New York Times в середине XIX века утверждала: "Без чрезвычайных и даже незаконных мер никакой безопасности быть не может. Полиция — наш единственный защитник, и у нее должно быть право застрелить любого, кто сопротивляется аресту или пытается убежать". И большинство читателей были согласны с этим. Даже самые жестокие полицейские в ту пору если и бывали наказаны, то только за взятки, но никак не за чрезмерное применение силы. Именно так произошло с самым знаменитым нью-йоркским полицейским XIX века — капитаном Александром Уильямсом по прозвищу Дубинщик. В молодые годы Уильямс был моряком, побывал в разных странах и дрался во многих портовых кабаках. В 1866 году он явился к комиссару полиции Нью-Йорка и предложил свои услуги, но услышал в ответ: "А кто ты такой? Я же не знаю, может, ты сбежал из тюрьмы Синг-Синг?" Раздосадованный Уильямс поднес к носу комиссара свой огромный кулак, и тот мгновенно передумал, зачислив бывшего моряка в корпус городской полиции.
Уильямса отправили стоять на пересечении Бродвея и Хьюстон-стрит. В те годы это был один из самых криминогенных районов города, который буквально кишел бандитами, и несколько предшественников Уильямса уже поплатились жизнью за попытки навести здесь хоть какой-то порядок. Новый полицейский начал самоутверждаться на своем посту с помощью кулаков и дубинки. Уильямс отлавливал местных авторитетов и избивал их до потери пульса. Однажды он избил и вышвырнул из салуна двух криминальных типов, которые вскоре вернулись с подмогой. Уильямс был один против нескольких противников, а из оружия при нем была лишь полицейская дубинка. Коп расправился с бандой в одиночку, после чего и получил свое прозвище Дубинщик. С тех пор Уильямс держал свой район в узде проверенным способом: кто не подчинялся его власти, знакомился с его дубинкой. В 1872 году Дубинщика произвели в капитаны и поручили ему наводить порядок в одном из самых злачных районов города, где было много борделей и подпольных игорных домов. По свидетельству современников, получив новую должность, Уильямс сказал: "Ну наконец-то. Раньше я глодал кости, а теперь полакомлюсь филейными частями". С тех пор Уильямсу добавилась новая кличка — "царь филейных частей", и эту кличку он полностью оправдывал. Теперь он вытрясал взятки из хозяев публичных домов и игорных заведений, и доходы его были весьма значительными. Только один бордель выплачивал ему $30 тыс. в год. Методы работы Дубинщика оставались прежними. Он собрал вокруг себя помощников, которые буквально терроризировали округу. Про детектива Джозефа Петросино, который был правой рукой Уильямса, говорили, что он "выбил зубов больше, чем дантист". Сам же Дубинщик с гордостью говорил о своих методах: "Спросите мэра, был ли среди тех, кого я угостил дубинкой, хоть один человек, который этого бы не заслуживал?" Конец его "царствования" настал неожиданно. В 1895 году на него донесли шефу полиции Нью-Йорка Теодору Рузвельту. Будущий президент вскоре выяснил, что скромный капитан Уильямс владеет роскошной виллой и не менее роскошной яхтой. На все вопросы Дубинщик отвечал, что удачно вложил деньги где-то в Японии. Рузвельт не поверил и уволил Уильямса со службы. Так закончилась карьера одного из самых жестоких полицейских эпохи, но произошло это из-за его жадности, а вовсе не из-за жестокости. В целом жестокость в те времена была в порядке вещей, а уж в стране, где граждане периодически кого-нибудь линчевали, и подавно.
Наполеон с Сидней-стрит
Первые ростки гражданского недовольства полицейским произволом появились в начале ХХ века. В Европе, где полиция в целом вела себя достаточно корректно, взрывы такого недовольства обычно случались, когда во главе какой-нибудь полицейской структуры оказывался сорвиголова, желавший навести порядок самыми радикальными методами. Таким начальником, в частности, оказался Уинстон Черчилль, который в 1910 году занял пост министра внутренних дел Великобритании. Бывший кавалерист и колониальный вояка, Черчилль полагал, что полицейская служба состоит в смелых рейдах на врага, и принял меры к тому, чтобы изменить сам стиль работы британских констеблей. В ту пору лондонская полиция имела четкие представления о том, как бороться с суфражистками. Когда дамы шли вручать кому-нибудь очередную петицию, полицейские их вежливо задерживали, препровождали в участок и через пару часов отпускали. Черчилль смело порвал с традициями. 18 ноября 1910 года суфражистки после митинга направились к зданию парламента. Здесь их встретил полицейский кордон, который набросился на женщин и начал их жестоко избивать. Суфражисток было не больше 300 человек, а полицейских — порядка 1200, так что бой получился неравным. Избиение женщин вызвало возмущение прессы и общества, но Черчилль продолжал гнуть свою линию. 3 января 1911 года неизвестные совершили налет на ювелирный магазин, причем трое безоружных констеблей были застрелены. Черчилль распорядился вооружить полицию пистолетами и винтовками и взял расследование под личный контроль. Вскоре пришло сообщение, что какие-то преступники, вероятно те самые, что убили полицейских, засели в доме N100 по Сидней-стрит. Дальнейшее напоминало картину из современной российской жизни, когда тяжелая военная техника сравнивает с землей дом, в котором засела пара боевиков. Черчилль стянул к зданию вооруженную полицию со всего города, а в ответ на одиночные выстрелы из окон распорядился притащить пушки из Тауэра. Министр лично руководил операцией и в тот момент, вероятно, чувствовал себя настоящим полководцем. Артиллерийский обстрел вызвал пожар, но Черчилль запретил тушить огонь. Вскоре дом выгорел, и под обломками были найдены два обгоревших трупа. К несчастью для Черчилля, на месте сражения присутствовали журналисты, и события даже были запечатлены на пленку. В кинотеатрах демонстрировали кадры, где министр, сверкая очами, руководит операцией по уничтожению одного из лондонских домов. Зрители реагировали на это дружным хохотом и улюлюканьем, а газеты всей Европы от души потешались над "Наполеоном с Сидней-стрит". В результате Черчиллю пришлось оставить пост министра внутренних дел и переключиться на работу в адмиралтействе. После его ухода британская полиция вернулась к своим традициям.
В США тем временем начиналось движение за профессионализацию полицейской службы. Пионером этого движения был Август Воллмер, который с 1905 года возглавлял полицию города Беркли, что находится рядом с Сан-Франциско. Воллмер был для горожан настоящим героем: еще до своего избрания он сумел предотвратить железнодорожную катастрофу, взобравшись на движущийся поезд и остановив его до столкновения с пассажирским экспрессом. Как и подобает сыну немецких иммигрантов, Воллмер верил в порядок и дисциплину. К тому же он служил в армии и участвовал в испано-американской войне, так что его убежденность в превосходстве военной системы над любой другой была незыблемой. Воллмер задумал реформировать полицию своего города так, чтобы в ней не осталось места ни взяткам, ни незаконным арестам, ни зуботычинам в стиле Дубинщика Уильямса. Он начал карать полисменов за грубое обращение с гражданами, выгнал коррупционеров, стал брать в полицию лишь людей, закончивших колледж, наконец, заставил их постоянно упражняться в стрельбе из табельного оружия и учить законы. Воллмер усовершенствовал патрульную службу, выдав патрульным велосипеды, а затем и автомобили. Полицейские, подчиненные Воллмеру, больше не были выборными "своими парнями", вынужденными считаться с мнением улицы. Это были профессионалы, ответственные только перед своим начальником и законами Соединенных Штатов. Через несколько лет полиция Беркли была самой профессиональной, самой вежливой в США. К тому же Воллмер начал преподавать свои взгляды в Университете Калифорнии, что позволило ему обзавестись учениками и последователями. В последующие годы опыт Воллмера и знания его учеников оказались востребованными на самом высоком уровне.
Правительство Соединенных Штатов впервые обратило внимание на то, что полиция ведет себя неподобающим образом, лишь во времена сухого закона, когда стало очевидно, что страна буквально тонет в коррупции. В 1929 году президент Гувер организовал особый национальный комитет по надзору за законностью и полицией, который должен был дать ответ на вопрос, почему в США не исполняются законы. Комитет начал изучать положение дел в американской полиции, и Воллмер оказывал ему большую помощь. Он же стал автором окончательного доклада, представленного комитетом президенту и конгрессу. В нем говорилось, что в работе полицейских "причинение физических или душевных страданий, выбивание показаний и признаний широко распространены по всей стране". В докладе делался вывод о том, что коррупция и неисполнение законов напрямую связаны с бесчеловечными методами работы полиции. Каких-либо незамедлительных мер принято не было, однако центральная власть наконец осознала всю серьезность ситуации. С тех пор в США действовали три силы, которые непосредственно боролись с полицейским беспределом: сознательные юристы и честные полицейские начальники вроде Воллмера, общественность и Верховный суд.
Право хранить молчание
Эти три силы начали активно действовать почти одновременно. Правда, если Воллмеру и его последователям приходилось всего лишь наводить дисциплину среди распоясавшихся копов, общественные деятели часто сами становились жертвами полицейского террора. В Лос-Анджелесе, например, развернулась настоящая война между общественниками и полицией, которая покрывала коррумпированного мэра. В 1933 году тамошним градоначальником стал Фрэнк Шоу, который быстро превратил свой пост в источник обогащения. Полиция при нем стала открыто крышевать бизнес, и мэр не оставался внакладе. Спорить с лос-анджелесскими копами было опасно, поскольку местные стражи порядка были на всю страну известны тем, что пресса называла словом "казакизм", то есть вели себя при случае как казаки-каратели из фильма "Броненосец "Потемкин"". Перемены начались, когда хозяин одного из кафетериев Клиффорд Клинтон отказался платить полиции положенные $500 в месяц и организовал гражданский независимый комитет по расследованию пороков. На членов комитета, в основном мелких бизнесменов, сразу же начали давить. Заведение Клинтона замучили проверками и штрафами, и вскоре с него взимали уже на $7 тыс. больше годового налога, чем раньше. Было и прямое насилие: копы взорвали дом одного из сподвижников Клинтона, а другому члену комитета заложили бомбу в автомобиль, так что тот лишь чудом выжил, отделавшись легкими ранениями. Спасение для города и членов комитета настало лишь в 1937 году, когда срок Шоу на посту мэра закончился. Горожане избрали нового главу городской администрации, который выгнал из полиции всех, кто был замешан в коррупции и "казакизме". Тем самым общественность доказала, что полиция может запугать не всех и не всегда, так что гражданские акции против оборотней с жетонами стали распространенным явлением, с которым приходилось считаться.
Еще более эффективными оказались действия Верховного суда США, который встал на защиту прав американских граждан от посягательств со стороны местных правоохранительных органов и судебных инстанций. Первое из подобных решений было принято Верховным судом под впечатлением от доклада национального комитета, написанного Воллмером. В тот раз, правда, речь не шла о полицейских злоупотреблениях. В 1931 году девять алабамских негров были приговорены к смертной казни за изнасилование двух белых женщин. Доказательства их вины у многих вызывали сомнения, и дело попало на рассмотрение Верховного суда, который постановил, что в ходе слушаний были нарушены права подсудимых: им не объяснили их права, жюри присяжных состояло только из белых и т. п. В итоге смертную казнь отменили, а в последующие годы осужденные частью были помилованы, а частью сбежали из тюрьмы. В том деле Верховный суд заявил свою готовность защищать тех, кого арестовывали или судили без соблюдения всех законных процедур, и в последующие годы такая позиция верховных судей немало способствовала смягчению полицейских нравов.
Больше всех на этом поприще преуспел Эрл Уоррен, ставший председателем Верховного суда в 1953 году. Под его руководством было принято несколько прецедентных решений, которые повлияли на всю полицейскую культуру США. Пожалуй, главным из них было дело "Миранда против Аризоны". В 1964 году Эрнесто Миранда был арестован по обвинению в изнасиловании и похищении человека. Миранда был асоциальным типом и уже имел несколько судимостей, жертва похищения и изнасилования его опознала, и сам он сразу же признался в содеянном. Так что у полиции не было сомнений в том, что в ее руках находится виновный. Однако у Эрла Уоррена было другое мнение. Выяснилось, что Миранде при аресте не объяснили, что он имеет право не давать показания против самого себя, и не сказали, что он может пообщаться с адвокатом. На этом основании Верховный суд отменил приговор и отправил дело на повторное рассмотрение. Миранду потом, конечно, осудили, но у американских копов появилась новая хорошая привычка. C 1967 года при аресте каждый из них повторяет фразу, известную как "предупреждение Миранды" и прославленную в бесчисленных боевиках: "Вы имеете право хранить молчание, все, что вы скажете, может быть использовано против вас". Так на пути полицейского произвола возникло два важных препятствия: общественное мнение, которое могло однажды повлиять на поведение избирателей, а значит, и на карьеру полицейских чиновников, и независимый суд, который был готов похоронить работу следователей, если показания и признания оказывались добытыми незаконным путем.
Олимпийская зачистка
В 1960-е годы американской полиции пришлось пересмотреть свои методы работы, потому что у самих американцев изменились взгляды на применение силы. Если в XIX веке методы Дубинщика и компании считались чем-то вполне естественным, то теперь общество смотрело на них со все большим отвращением. Дело было в том, что 1960-е годы стали временем борьбы за права чернокожих, а также движения против войны во Вьетнаме, в котором активно участвовали студенты, интеллигенция и прочие представители "прогрессивной общественности". Если раньше полицейские дубинки гуляли в основном по спинам рабочих, иммигрантов и бездомных, то теперь жертвами правоохранительного насилия все чаще становились представители среднего класса и их дети. Естественно, общественное мнение стало все активнее возражать против полицейского насилия.
Полицейское начальство в крупных городах США прекрасно ощущало перемены и готовило адекватный ответ. Ответов, в сущности, было два. Лос-анджелесский вариант полицейской реформы предполагал окончательное превращение полиции в элитное боевое подразделение, о каком в свое время мечтал Воллмер. Такое подразделение, по мнению местного шефа полиции Уильяма Паркера, должно было превратить копов в суперпрофессионалов, которые просто не способны нарушить закон. Нью-йоркский вариант имел прямо противоположные цели. Полицию предполагалось сделать менее воинственной и менее заметной для обывателя. Считалось, что полицейские должны готовиться не столько к силовому противостоянию преступности, сколько к предотвращению возможных проблем, должны учиться заводить контакты с местными жителями, налаживать связи с этническими общинами и т. п.
Результат реформ, правда, оказался примерно одинаковым: в обоих мегаполисах копы продолжили время от времени бросаться на людей. В Лос-Анджелесе Паркер и его личный водитель, а затем и преемник на посту шефа полиции Дэрил Гейтс провели действительно большую работу. Паркер, например, установил порядок, согласно которому полицейский был прикреплен к одному и тому же району не более 18 месяцев, дабы патрульные не обрастали коррупционными связями. Агрессивное поведение было запрещено всем полицейским, кроме бойцов группы захвата — знаменитого SWAT, созданного по инициативе Паркера. Коррупция действительно пошла на убыль, а вместе с нею и многие злоупотребления, связанные с незаконными арестами и применением силы. Дэрил Гейтс продолжил дело своего шефа, но порой его методы оказывались уж слишком военными. Например, в 1984 году, когда Лос-Анджелес готовился принять летнюю Олимпиаду, Гейтс организовал тотальную зачистку города. Под арест попали тысячи бомжей, наркоманов, проституток, гангстеров и прочих нежелательных элементов, которых продержали до конца Игр без предъявления обвинений, а потом вернули на улицу. Когда же в 1986 году SWAT во время обыска разнес дом некоего Лареса, подозревавшегося в хранении оружия, а самого подозреваемого жестоко избил, Гейтс публично заявил, что Ларес "еще легко отделался". Хватало и других инцидентов. В частности, полиция Лос-Анджелеса регулярно арестовывала водителей, которые чем-нибудь походили на угонщиков. Это "чем-нибудь" обычно означало цвет кожи, так что негр за рулем хорошей машины сильно рисковал. Например, чернокожий учитель Джеремайа Рэндл был задержан за то, что ехал в новом BMW. На него надели наручники и положили лицом на асфальт, а когда он спросил, в чем его обвиняют, услышал в ответ: "Слушай, ниггер, мы тебе ничего говорить не обязаны!" — и тут же получил удар ногой. Если же кто-то начинал убегать от преследования, кара была неизбежной. В 1988 году некий Луис Мурралес затеял гонки с полицией, а когда наконец попался, его участь была незавидной. Копы работали дубинками, пока не выбили ему глаз.
Самая известная из подобных историй произошла в 1992 году, когда четверо полицейских избили негра-таксиста Родни Кинга, что привело к массовым беспорядкам. По правде говоря, Кинг не был невинной овечкой. Он был осужден за ограбление, но затем досрочно освобожден от отбывания наказания. Ездить он любил, предварительно выпив или приняв наркотики, что, вероятно, имело место и в тот раз, так что в случае ареста он автоматически вернулся бы в тюрьму. Кинг начал убегать от полицейских, а когда был задержан, попытался выхватить пистолет у одного из них и вообще всячески сопротивлялся аресту. Стражи порядка принялись его избивать, не ведая, что местный житель снимает их на видеокамеру. Пленка попала на телевидение в отредактированном варианте — места, где Кинг набрасывался на копов, были вырезаны, так что виновность полицейских не вызывала сомнений. Когда же копы были оправданы судом, в Лос-Анджелесе вспыхнул негритянский бунт, в ходе которого погибло 53 человека, а число пожаров превысило 7 тыс. Полицейских пришлось судить еще раз и двоих признать виновными. Кинг получил компенсацию в размере $3,8 млн, раскрутил собственный хип-хоп-лейбл и несколько раз потом арестовывался за вождение в нетрезвом виде. Главным же последствием истории с Родни Кингом стало возникновение общенационального движения Copwatch — "Надзор за копами", участники которого стараются записывать на видео каждый шаг полицейских. В полицейских машинах с тех пор тоже устанавливаются камеры слежения, дабы обстоятельства любого ареста можно было потом проанализировать.
Настоящее зверье
Если лос-анджелесский вариант полицейской реформы подразумевал внедрение армейского опыта в полицейскую работу, то нью-йоркский предполагал сближение копов с народом. Нью-йоркские полицейские, в отличие от многих других, не использовали сторожевых собак, старались не устраивать погонь на улицах города и даже пытались не раздражать публику своим внешним видом. Например, в случае противостояния с агрессивно настроенной толпой нью-йоркские полицейские до последнего не надевали бронежилеты и каски. Между тем инциденты случались и здесь. В 1972 году комиссар полиции Нью-Йорка Патрик Мерфи издал инструкции относительно так называемого правила бегущего вора. Согласно этой неписаной норме, устоявшейся еще в XVIII веке, полицейский имел право застрелить любого подозреваемого, убегающего с места преступления. Мерфи же постановил, что стрелять можно только в того, кто представляет серьезную опасность для жизни и здоровья окружающих. Однако в "убегающих воров" периодически продолжали стрелять. Например, в 1991 году при попытке к бегству был застрелен уроженец Ямайки и бывалый уголовник Бобси Миллер, у которого, как оказалось, не было при себе оружия. Словом, "ангел на плече" по-прежнему присутствовал далеко не у каждого патрульного.
Пока полицейские чиновники пытались решить проблему чрезмерной жестокости собственными средствами, гражданское общество тоже не сидело сложа руки. Начиная с 1960-х годов университеты Запада охотно выделяли гранты на специальные исследования по этому вопросу, и с тех пор свет увидело немало исследований, посвященных "полицейской культуре", "полицейскому сознанию" и т. п. Большая часть исследователей, а значит, и представителей либеральной интеллигенции сходились на том, что полицейские постоянно подвергают себя опасности, а потому чувствуют себя, как солдаты на передовой. А там, где передовая,— там и враг, а на войне, как известно, все средства хороши. Выход виделся в том, чтобы сделать "полицейскую культуру" менее воинственной. Для этого, в частности, предлагалось принимать на работу в полицию больше женщин и представителей национальных меньшинств. Результаты были неоднозначные. В 1989 году некий Деметрио Карилло, задержанный за нарушение прав дорожного движения, был избит женщиной-полицейским, которая при этом называла его "гребаным мексиканцем".
Сами полицейские относились ко всем попыткам сделать их поведение более гуманным с нескрываемой иронией. Вот как ответил один полицейский на предложение американского правозащитника обращаться с людьми по-человечески: "Не обманывайте себя. Люди, что ходят по улице, и люди, что совершают преступления, на самом деле одни и те же... Я видел людей такими, каковы они на самом деле. Под одеждой и хорошими манерами скрывается настоящее зверье".
И все же методы полицейской работы заметно изменились со времен Дубинщика Уильямса. По крайней мере, сегодня за доказанное рукоприкладство коп действительно может оказаться в тюрьме. А способствовали этим изменениям независимый суд, свободная пресса и подотчетность полицейских генералов мэрам и губернаторам, которые, в свою очередь, должны были считаться с мнением своих избирателей. В странах, где всего этого нет, жестоким полицейским по-прежнему ничто не угрожает.