Видимо, книга

Анна Наринская о "Близких людях" Сергея Болмата

Чего в первую очередь ожидают от критика, работающего в периодическом издании? Вердикта, то есть рекомендации, то есть совета. Мол, эта книжка хорошая, скорее ее читайте. А эта — плохая, не стоит тратить на нее время. И как же трудно соответствовать таким ожиданиям! Вот, например, про роман Сергея Болмата "Близкие люди" — если положа руку на сердце — надо было бы сказать, что ничего у автора не получилось, что заявленная сногсшибательная интрига теряется в укрупненных донельзя деталях, что нарочито кинематографическая конструкция работает не на повествование, а против него. Вроде бы выходит — не читайте. Хотя на самом деле — вполне можно прочесть.

На обратной стороне обложки роман Болмата отрекомендован как "остроумный евророман". "Близкие люди" и есть евророман — по аналогии с евроремонтом. Внешне все как в лучших домах, ванная — ну прямо как в пятизвездной гостинице, но на материалах вообще-то сэкономили.

Начинается в этом тексте все исключительно многообещающе: европейский (то есть немецкий — Сергей Болмат с 1998 года живет в Германии) город, вроде бы ординарная, но не без сумасшедшинки семья и тонна кокаина, расфасованная в кофейные жестянки и оставленная на хранение под видом стратегического запаса этого бодрящего напитка. Комплект дополняют многозначительные герои: юная девушка, делающая выписки из святой Терезы Авильской; красивый негр по имени Богдан — глава либертарианской партии, цитирующий Ортегу-и-Гасета; роковая русская женщина Лиза, цитирующая Зинаиду Гиппиус. Это все плюс международные террористы, наркодилеры, двойные агенты, служители малопонятных культов и совсем мимолетные действующие лица, награжденные запоминающимися именами вроде Гитлер Вонг и Караджич, вертится вокруг главного героя — простого немецкого бухгалтера Феликса, который наблюдает весь вышеописанный беспредел незамутненным взглядом невинности.

Этот самый Феликс — единственное, что Болмату удалось. В том смысле, что самая членораздельная вещь, которую ему удалось сказать в этом переполненном словами тексте,— это то, что такая скучная нормальность — любовь к жене, желание иметь с ней ребенка и хорошенький загородный домик — и может противостоять безумию мира. Каковое безумие предъявлено в "Близких людях" со всеми возможностями большого экрана.

Вообще, очевидная киношность романа Болмата скорее досаждает, чем радует. Автор самозабвенно и демонстративно занимается монтажом, указывает места склеек и укрупнений плана, а то, что получается, в результате похоже не на скроенную таким образом литературу, а на не совсем профессиональную кинозаготовку. Что жалко, потому что вообще-то Сергей Болмат умеет писать очень хорошо — и практически каждый рассказ выпущенного им всего три года назад сборника это его умение демонстрировал. Да вообще-то и "Близкие люди" — если приглядеться, вернее, вчитаться — хорошо написаны, только приключения слов и мыслей тут оказались затоптаны просто приключениями, вернее, какими-то казусами и штучками, а все это вместе потонуло в бесконечном стремлении визуализации происходящего. Ну и вот, мы видим — прямо глазами видим — как главный герой (этот самый положительный Феликс) танцует у себя на кухне: "Неторопливо, выбрасывая иногда в воздух то одну руку, то другую и делая время от времени замысловатые па... Он возводил глаза к потолку и что-то неслышно пел. Со стороны движения его напоминали судорогу задумчивого инвалида. Черный его силуэт отчетливо выделялся на фоне балконной двери, и отражение этого силуэта плавало туда-сюда в расплывчатой пучине кафельного пола". И зачем? Зачем нам это отражение в расплывчатой пучине, зачем все эти картинки, если в результате они складываются в не очень уклюжую мозаику, безвозвратно рассыпающуюся с окончанием книги?

В общем-то незачем. Хотя прочесть все-таки можно. Все-таки целая тонна кокаина, юная девушка — поклонница не только Терезы Авильской, но и Сержа Гинсбура, красивый негр — практикующий либертарианец, совсем роковая русская женщина, международные террористы, наркодилеры, двойные агенты, служители культов, пытки и взрывы плюс временные петли, легкая фантасмагория и намеки на умное. Сказать, что оторваться невозможно, не могу, но временами — вполне увлекательно. Так почему же не прочесть.

М.: АСТ, 2007

АННА НАРИНСКАЯ


Союз еврейских полисменов

Майкл Чабон

СПб.: Амфора, 2008

Американца Майкла Чабона (он на самом деле Шейбон, но русские переводчики узнали об этом слишком поздно) соотечественники любят прежде всего за умение создавать новую географию и рассказывать легенды. Вспомнить хотя бы самый известный его роман "Приключения Кавалера и Клея": историю еврея, бежавшего от холокоста и ставшего автором комиксового еврейского супергероя-спасителя Эскаписта — Пулитцеровская премия 2001 года. Его последний роман, детектив "Союз еврейских полисменов", вышел в свет в мае 2007-го, сразу выскочив на второе место в списке бестселлеров New York Times и продержавшись в этом списке шесть достойных недель. Это серьезный труд: не столько детектив, сколько альтернативная история всего европейского еврейства.

В этой истории не случилось холокоста, как не случилось и государства Израиль. Гитлеровская армия покорила Советский Союз в 1942-м, сама была побеждена американцами в 1948-м. В том же 1948-м американское правительство выделяет европейским евреям город Ситка в штате Аляска в аренду на 60 лет. Здесь совсем не в моде ортодоксальный иудаизм, все говорят на идише и занимаются в общем-то вещами, к которым приучены столетиями: играют в шахматы, бряцают на пианино, продают воздух. 1 января 2008 года аренда заканчивается: ровно перед этой датой детектив Меир Ландсман расследует убийство безвестного героинщика, застреленного в отеле над шахматной доской с неоконченной партией.

Мрачный и печальный город Ситка, по которому Ландсман шатается в вечных сумерках, приправляя еврейскую тоску веселыми прибаутками на идише и стаканами сливовицы — отличный фон для большой истории. Что у Чабона действительно интересно, так это воссозданный им уже не существующий мир еврейских местечек. Придуманный Чабоном идиш-английский тянет за собой утерянную еврейскую культуру, с ее культом жалобы, шахматными гениями, печальными вечерами и ожиданием Мессии, которым вполне может оказаться даже тот самый прибитый в отеле героинщик. На русском языке от всего этого великолепия — слабая тень, но и не очень понятно, насколько Чабона вообще можно переводить. Остается только история — справедливости ради, надо сказать, что она тоже ничего.

ЛИЗА БИРГЕР

Василий Ерну

М.: Ad Marginem, 2008

Про Василия Ерну, румынского писателя, в начале 1990-х эмигрировавшего из развалившегося СССР, никто ничего не знал, пока в издательстве Ad Marginem не вышла его маленькая книжка эссе "Рожденный в СССР". На книжку сразу набросились читатели и рецензенты — с недавних пор любая книга про СССР вызывает у читающей публики нешуточный аппетит. Но хотя в предисловии автор пишет очень много умных слов, называя свой труд "археологией повседневной жизни в Советском Союзе", "genius eclecticus о homo soveticus", на русский все это переводится просто: собрание смешных и забавных фактов о "совке", рассчитанное скорее на людей, которые в этой стране никогда не жили.

На самом деле у этой книги вполне могло бы и не быть автора. Кусочки пазла, который собирает Ерну, неизменно возникают в любой ностальгической беседе о СССР: Штирлиц, Ленин, КВН, Первомай, пионеры-герои и секс, которого не было. Тут самое время вспомнить о том, какую безумную популярность получило еще пару лет назад в интернете сообщество людей, родившихся в 1970-х--самом начале 1980-х годов. Забыв о семье и работе, здесь увлеченно обсуждали размер ушей Чебурашки, детские мультики и передачи "Что? Где? Когда?". И играли в любимую игру — 100 пунктов, по которым можно распознать человека, успевшего пожить в СССР. Ерну, кстати, тоже в нее играет, только пунктов насчитывает 50. Некоторые совпадают, например "наши всегда выигрывают в хоккей". Или "самый запретный фильм — "Эммануэль". Там показывают та-а-а-кие вещи".

Можно вспомнить еще и самый популярный румынский текст последних лет пяти — автобиографическую драму Николетты Есиненку "Fuck You Eu.ro.pa", выдержавшую какое-то рекордное число постановок. Яростный моноспектакль, в котором главная героиня изливается желчью в адрес почившего СССР, одновременно ностальгически вспоминая пионерские галстучки. Это то же поколение, что и Ерну: рожденные в конце 1970-х, посвященные в пионеры, но не заставшие комсомол. В ностальгической дымке страна, о который пишут молодые авторы, кажется немного придуманной, никогда не существовавшей. В этом, наверное, и смысл — задним числом задать координаты "самого большого утопического проекта современности".

ЛИЗА БИРГЕР

Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...