3 марта в Москве и Санкт-Петербурге пройдут "Марши несогласных"-- в Петербурге разрешенный, в Москве — запрещенный. Зачем оппозиция будет опять подставляться под дубинки ОМОНа, корреспонденту "Власти" Марии-Луизе Тирмастэ накануне президентских выборов рассказал один из лидеров "Другой России" Гарри Каспаров.
— Почему вы не вывели соратников на "Марш несогласных" еще зимой, когда Центризбирком отказал в регистрации на выборах Владимиру Буковскому и Михаилу Касьянову?
— "Марш несогласных" — это не то мероприятие, которое можно задумать, всем позвонить — и люди выйдут. Они должны понимать, что эта тема их по-настоящему волнует. Все должно было внутренне созреть, потому что мы должны людям четко объяснить, что происходит. Ситуации с выдвижением Буковского, Касьянова, Каспарова — в данном случае это отдельные истории, не сведенные вместе. Я считал, что если действительно был бы единый кандидат, то можно было бы планировать вывод людей на улицы. Но оппозиция оказалась раздробленной, и объяснить людям, почему они должны рисковать, достаточно сложно. Вот 3 марта понятно, что мы говорим людям: "Власть нелегитимна. Она не соблюла те минимальные требования, которые себе в законе написала. Если вы готовы принимать эту власть — можете сидеть дома. Если не готовы — выходите на улицу!" И мы намерены начать кампанию постоянного отрицания легитимности власти.
— А вы готовы к тому, что 3 марта вас могут арестовать уже не на 5 суток, а на все 15?
— Заранее было объявлено, что 3 марта я буду на марше в Питере — никто ведь не знал, что в Москве марш будет запрещен. Меньше всего я хочу, чтобы подумали, что я сбегаю в Питер. Нам казалось, что там будет жестче, но оказалось, что в Москве. Можно сколько угодно рассуждать о потенциальной либерализации при Медведеве, но все это проверяется при попытке отстоять свои конституционные права. Мы в данном случае никаких законов не нарушаем — московская власть отказывается согласовать нам мероприятие 3 марта, потому что не хочет, чтобы мы выходили вообще. Важно, понимая риск, делать то, что мы делали всегда. А власть не может бесконечно закручивать гайки — в конце концов резьба сорвется. А если арестуют — значит, такова наша участь.
— Еще летом прошлого года вы были уверены, что оппозиции удастся выдвинуть на президентских выборах единого кандидата. Почему этого не произошло?
— Власть приняла определенное решение, и у нее было достаточно ресурсов, чтобы его реализовать. Соблюдать формальности ей уже необязательно. Главное — завершить тот план транзита власти, который был намечен. Конечно, если бы Геннадий Зюганов не стал на пути договоренностей с КПРФ и был бы единый кандидат под эгидой КПРФ, могла быть другая ситуация. Но увы... Мы ведь жили не только в промежутке с июля по декабрь, а все-таки была предыстория. И ее участники имели какую-то систему взаимоотношений между собой, а главное — с Кремлем, которая не могла привести к появлению реальной угрозы для режима. Был единственный шанс — договориться с КПРФ и выдвинуть кандидата, которого снять нельзя. Не знаю, в силу чего Михаил Касьянов был уверен, что его зарегистрируют. На мой взгляд, действия властей последовательны: они закручивают гайки, чтобы избежать даже минимальных неожиданностей.
— Рассчитываете ли вы на изменение поведения властей после прихода к власти Медведева?
— Режим остается тот же самый — нелегитимный. У режима просто могут меняться задачи. Если целью Путина было укрепление распределения собственности и тотальное уничтожение демократических институтов, то Медведев должен решить задачу легитимизации всего этого за рубежом. Какие-то изменения, связанные с этой задачей, могут произойти, но то, что они коснутся нас здесь, я не уверен.
— И вы не видите признаков новой оттепели? Ведь в Красноярске Медведев сказал, что свобода лучше несвободы.
— И Путин говорил в 2001 году массу правильных вещей. Слова легко произнести, главное — как это будет реализовываться. Страна при этом тандеме столкнется с вызовами, которых при Путине не было. Тогда деньги текли рекой, и в целом экономическая катастрофа наступить не могла. Сейчас при инфляции, повышении цен, банковском кризисе и очевидном падении доходов значительной части населения власти придется реагировать на эти вызовы. И я не знаю, насколько она способна оторвать что-то от себя, чтобы решить эти проблемы.
— А кто, по вашему мнению, будет главным в связке Путин--Медведев? Сможет ли новый президент проводить самостоятельную политику?
— Я думаю, этого не знает никто, включая Путина и Медведева,— это главная интрига ближайшего года. На мой взгляд, это зависит от внутриэкономической конъюнктуры. Я не сомневаюсь, что Медведев начнет проводить свою политику — это просто магия президентского кресла. Есть исторические традиции в России, которые никакими договоренностями не решить: президент — начальник, а премьер-министр за все отвечает. Что бы Путин ни делал, он никогда этого разрушить не сможет.
— Готовы ли вы дать новому президенту время на постепенную либерализацию или начнете воевать сразу?
— Мы воюем с системой, которая формирует нелегитимную власть. Суть заключается в том, как Медведев был назначен. Поэтому мы обязаны протестовать. Мы говорим, что система транзита власти приводит в Кремль нелегитимного президента. Мы требуем соблюдения прав, которые гарантирует Конституция. А Медведев, Путин или Иванов, меня не интересует.
— А что могло бы стать для вас признаком оттепели?
— Если Медведев отменит черные списки на телевидении и выгонит милицейских начальников, которые свирепствовали на улицах, мы это отметим. Но речь идет не о локальных уступках, а о том, что должен быть взят курс на проведение полномасштабной демократизации страны. Показателем станет восстановление выборной вертикали. Должна быть отменена цензура, должно появиться публичное обсуждение проблем, которые стоят перед страной. Но я думаю, что власть по-прежнему будет работать на экспорт. Пока я никаких признаков послаблений не вижу.
— Какую роль вы отводите конференции либеральных сил, которая пройдет весной в Санкт-Петербурге?
— Совершенно очевидно, что должны создаваться новые системы взаимоотношений между схожими политическими силами. На либеральном фланге сегодня ситуация для такого масштабного диалога более благоприятна: СПС и "Яблоко" не имеют думских фракций, и даже в глазах рядовых членов руководство, в первую очередь "яблочное", себя скомпрометировало. Ситуация достигла определенного градуса кипения, и люди готовы обсуждать будущее. Питерская конференция послужит собиранию разрозненных либеральных сил — СПС, "Яблока", ОГФ, правозащитников, занявших активную политическую позицию. Я думаю, что результат этого будет в конце 2008 года. Надеюсь, что осенью удастся организовать масштабную конференцию, на которой можно будет делать организационные шаги.
— Это новое объединение создается лишь под следующие выборы? Или же для борьбы уже сейчас?
— Выборы будут тогда, когда мы заставим власть их провести. Вопрос в том, насколько мы сумеем использовать ситуацию потенциально грозящего кризиса для мобилизации людей и для создания некоторой политической альтернативы. Такая перспектива есть, и в первую очередь это объединение должно сыграть ключевую роль внутри еще большей конструкции, которую мы называем национальной ассамблеей. На самом деле это альтернативный парламент. Это та важная игра, которая может закончиться неудачей, а может в условиях кризиса создать параллельную легитимность. И в этих условиях важно, чтобы либеральные силы были объединены.
— Как вы собираетесь решать проблему доступа к СМИ?
— Обмен информацией — это дорога с двусторонним движением. Вы не можете придумать протест, если его в обществе не существует. Если не хотят о вас знать, вы не заставите. Но мы считаем, что ситуация меняется и все больше людей ощущают дискомфорт. Сейчас что-то происходит, власть чувствует себя неуверенно. Мы собираемся продолжать свои протестные акции, работу с людьми, выпускаем брошюры, диски. Люди должны получать информацию, и мы будем искать способ, чтобы она доходила. Когда произойдет прорыв в массмедиа и власть начнет отпускать вожжи, я не знаю. Решающим фактором будет понимание властями уровня готовности людей протестовать. 5 тысяч людей на улицах Москвы — это мало.
— А вы не собираетесь искать новые формы работы с населением, учитывая, что в выборах вы не участвуете?
— Мы продолжаем работать с людьми, но выборы сейчас ничего не значат. Речь идет о том, что эти 5 тысяч превратятся в другую цифру, потому что людям станет крайне неуютно жить по многим параметрам. Может быть, долготерпение российского народа на этом историческом этапе будет бесконечным. Но я так не думаю. 1 мая пойдут вверх цены, инфляция уже зашкаливает, и, я думаю, к концу года ситуация резко обострится. И не потому, что мы что-то делаем, а потому, что сам по себе протест будет нарастать по объективным причинам. Режим обречен. И наша задача — подготовить альтернативу для того момента, когда это все рухнет и вся эта власть сбежит к своим деньгам. А то, что это произойдет,— у меня в этом сомнений нет.
— Получается, вы рассчитываете не столько на свои усилия, сколько на то, что все само рассыплется?
— Мы многое для этого делаем. И организация тех мероприятий, которые мы проводим, власть тревожит. 10 тысяч омоновцев в центре Москвы — это потому, что мы проводим "Марш несогласных". Власть не просто так сажает людей в психушки и выгоняет с работы, а потому, что они участвуют в акциях "Другой России". Мы являемся единственной оппозиционной организацией, которая жестко выступает против Кремля и не собирается каким-либо образом искать точки договоренностей. Вообще то, что мы есть в условиях того прессинга, с которым мы столкнулись,— это важный факт. И, кроме того, концепция "Другой России" завоевывает поддержку, хотя власть предприняла огромные усилия, чтобы она развалилась. Есть видимые результаты, а есть невидимые, но в целом тенденция нам благоприятствует. Пусть даже успех далек от наших ожиданий.