«В сказки я уже давно не верю»

СФ: Судя по вашему оптимизму, с инвестиционным бизнесом в нашей стране все в порядке?
СА: Мы с вами живем в России, в стране, находящейся в стадии интенсивной реконструкции всего и вся, здесь по определению не может быть все в порядке. Но динамика инвестиционного бизнеса действительно позитивная. Бизнес все больше думает о развитии. А задача инвестиционного банка как раз состоит в том, чтобы помогать компаниям развиваться. Руководителей, которые понимают, что им нужна профессиональная помощь в развитии бизнеса, в России с каждым днем становится больше. Соответственно, инвестиционные услуги пользуются все большим спросом. В течение двух-трех лет, думаю, количество сделок с участием инвестиционных банкиров возрастет в несколько раз.

СФ: А чего, на ваш взгляд, не хватает инвестиционному бизнесу?
СА: Ему не хватает отлаженности и упорядоченности. Представьте себе город, в котором автомобильное движение организовано без правил. И вдруг эти правила кто-то вводит. Естественно, потребуется немало времени, чтобы все приспособились к новому порядку. Российские инвестиционные банки сейчас находятся на стадии формирования правил, общих для всех участников рынка.

СФ: А какие направления в этом виде бизнеса вы считаете наиболее перспективными?
СА: Пожалуй, на первое место нужно поставить IPO. У меня есть ощущение, что достаточно большое количество российских компаний в ближайшее время начнет выходить на публичные рынки. Крупные – на западные, средние и мелкие – на российские биржи. На Лондонскую и Нью-Йоркскую биржи могут выйти компании, у которых отчетность соответствует международным стандартам. Переход на МСФО, налаживание двух параллельных систем отчетности в дополнение к налоговой – вещи дорогостоящие, они под силу только крупным российским компаниям. А для выхода на отечественные биржи достаточно отчетности по российским стандартам. К тому же крупные западные инвесторы – пенсионные фонды, большие инвестбанки и т. д.– как правило, инвестируют в компании с капитализацией не менее $500 млн. Компаниям с меньшей стоимостью, или без очевидных перспектив быстрого роста невыгодно идти на иностранные рынки, ими там не заинтересуются. А в России они будут востребованы и смогут привлечь деньги.

СФ: Однако не так давно глава ФСФР Олег Вьюгин заявил, что отечественный фондовый рынок пока не готов к тому, чтобы на нем проводили IPO средние и мелкие российские компании. К тому же считается, что на российских биржах механизм IPO гораздо сложнее, чем на западных…
СА: Это неправда. Наш рынок готов к IPO небольших компаний и достаточно развит для этого. Проблема в другом: в недостатке эмитентов, инвестиционных инструментов и инвесторов. К примеру, рынок долговых бумаг – облигаций – у нас очень хорошо развит. В 1998 году мы могли только мечтать о том, что какие-то компании решатся на выпуск долговых бумаг. А сейчас на рынке уже сотни эмитентов, и он продолжает расти. Это прорыв. А вот рынок акционерного капитала пока очень слабый. На биржах обращаются в основном акции уже давно существующих эмитентов, а новых ценных бумаг крайне мало. Решение этой проблемы в большей степени зависит не от ведомства Олега Вьюгина, а от реального сектора экономики, от самих компаний. Им почти ничто не мешает становиться эмитентами и выходить на публичные рынки, только внутренние проблемы.

СФ: Кстати, недавно глава ФСФР предложил вывести на фондовый рынок Внешэкономбанк с пенсионными накоплениями и вложить их в российские бумаги. Как вам эта инициатива?
СА: По-моему, вполне нормальное предложение. Во всем мире пенсионные фонды являются крупнейшими инвесторами в экономику. Ненормальна нынешняя ситуация в России, когда правительство потратило три года на то, чтобы провести пенсионную реформу, а в результате почти все деньги достались государственному учреждению и были вложены в государственные долговые бумаги. По логике пенсионной реформы, эти деньги нужно вкладывать в акции и облигации частных компаний. А еще хорошо бы передать их в руки частных управляющих компаний. Иначе это не пенсионная реформа, а просто бред.

СФ: А как вы пришли в бизнес?
СА: Положа руку на сердце, я не хотел уходить с государственной службы. Думаю, что мои знания могли бы пригодиться стране. Но после кризиса 1998 года практически все руководство Центробанка превратилось в «козлов отпущения», ответственных за случившееся. Поэтому пришлось уйти.

До прихода в госаппарат я работал в академической науке, потом создавал с Евгением Ясиным Экспертный институт. И после ухода из ЦБ я создал аналитическую компанию «Центр развития». Где-то к середине 2000-го мне скучновато стало аналитической работой заниматься. Знаете, это как пресное после кислого – невкусно. Я стал осматриваться по сторонам и получил предложение от «Интерроса», которое меня привлекло. Вот и пришел в бизнес. Первый год работы в холдинге ушел на то, чтобы сильно поменять свое мировоззрение с «чиновничьего» на то, которое характерно для «бизнесмена». Это как переход с правостороннего движения на левостороннее. Нужно постоянно держать себя под контролем и вспоминать, что здесь, в бизнесе, игра идет по другим правилам. Потом привык.

СФ: Сейчас, с позиций уже стороннего наблюдателя, как вы оцениваете нынешнюю работу Центробанка?
СА: В действиях нынешних руководителей ЦБ, на мой взгляд, два слабых места – денежная политика и отношение к инфляции. Мне непонятна позиция руководства ЦБ, которые говорят, что с инфляцией у нас все в порядке и она у нас «под контролем». Тогда как она у нас сверхвысокая и мешает развиваться экономике. Из всех развивающихся стран только в Венесуэле инфляция выше, чем в России. Центральные банки всего мира борются с инфляцией, и только наш ЦБ утверждает, что в России с инфляцией все в порядке.

СФ: Тем не менее правительство установило на 2005 год порог инфляции в 8,5%. Как вы думаете, удастся удержать рост цен в этих пределах?
СА: Нет, не удастся. Про 8,5% надо забыть. Ведь уже к середине марта инфляция составила 4,5%. Мой личный прогноз инфляции на текущий год – 11–12%. Дай бог, чтобы инфляция была ниже, чем в прошлом году.

СФ: Вы обмолвились о том, что негативно оцениваете денежную политику Центробанка. Насколько целесообразно проводимое ЦБ укрепление рубля и к чему оно, по-вашему, может привести?
СА: Сегодня ЦБ использует укрепление рубля как инструмент борьбы с инфляцией. На мой взгляд, это ошибка. Сдерживать рост цен удорожанием рубля – это примерно как бензином заливать костер. Если много вылить, костер можно затушить, но вероятнее всего бензин загорится еще сильней. Укрепление рубля удешевит импорт, но осложнит экспорт и положение наших товаропроизводителей на внутреннем рынке. Рано или поздно реальный сектор нашей экономики неизбежно столкнется с тем, что рубль очень дорогой. А это приведет к угрозе промышленного спада. В первую очередь пострадает наименее защищенная от импортной конкуренции отрасль – российский автопром.

«Повышение оценки со стороны S&P – скупая дань действительности»
СФ: Россия досрочно погасила долг перед МВФ, и теперь наше правительство собирается поскорее избавиться от оставшейся внешней задолженности. Стоило ли Минфину торопиться, или этим деньгам можно было найти более разумное применение?
СА: Хотите откровенно? Я считаю, что, например, реконструкция аэропорта Шереметьево-2 для нашей экономики в сто раз важнее, чем расчет по долгам с МВФ. Иметь такие ворота в страну – это позор. Видимо, люди, которые распоряжаются бюджетом, не пользуются услугами этого аэропорта и не стоят в многочасовых очередях в грязных «отстойниках». И помимо Шереметьево в стране слишком много проблем, на решение которых государство обязано тратить деньги. Но нынешнее правительство, видимо, так не думает. Потому и отдает деньги МВФ и Парижскому клубу.

СФ: Но некоторые чиновники утверждали, что благодаря досрочному расчету с МВФ западные кредиты станут для российских компаний дешевле.
СА: Это, мягко говоря, фальшивый аргумент. На стоимость заимствований для российских корпораций влияет то, что называется суверенным рейтингом России. Рейтинг зависит от того, насколько прочным является состояние платежного баланса России и сможет ли она своевременно погашать долги. Состояние российского платежного баланса сейчас такое, что абсолютно неважно, погасим ли мы кредиты перед МВФ сегодня или сделаем это в течение ближайших пяти лет. Ни у кого нет сомнений в том, что Россия будет своевременно расплачиваться с долгами. И это совершенно не влияет на наш суверенный рейтинг. А вот состояние Шереметьево-2 как раз влияет, потому что те же рейтинговые агентства приезжают в Москву через этот ужасный аэропорт.

СФ: Но это не помешало Standard & Poor’s, самому консервативному из международных агентств, недавно присвоить России инвестиционный рейтинг. Как вы думаете, что изменится для нашего рынка с повышением оценки S&P?
СА: Позитивный эффект от этого невелик. Повышение оценки со стороны S&P – скупая дань действительности. К тому же оценка, поставленная нам S&P,– самая низкая по сравнению с рейтингами этого агентства в других государствах. У Казахстана рейтинг выше, чем у нас. Радоваться тому, что у нас сегодня самый низший из всех возможных инвестиционных рейтингов, по-моему, весьма глупо. Выше нас – куча стран, куда инвесторы пойдут в первую очередь. Россия пока находится в конце этого списка.

СФ: Работая в «Интерросе», вы курировали помимо прочего проекты холдинга в области ЖКХ. Сейчас власти пытаются привлечь в жилищно-коммунальную сферу частный капитал. Насколько это перспективный сектор для капиталовложений?
СА: ЖКХ обещает огромные перспективы, построение нормального бизнеса в этом секторе может стать очень прибыльным и рентабельным. Но именно поэтому получить к нему доступ инвесторам крайне трудно. Сегодня система ЖКХ принадлежит городам и находится в управлении муниципальных чиновников. Знаете, более яростного желания не отдавать этот бизнес в другие руки я не встречал. К примеру, «Интеррос» собирался инвестировать в 50 проектов ЖКХ. В результате холдингу удалось получить доступ к трем, самый крупный из которых – «Пермский водоканал». Это притом, что у «Интерроса» были принципиальные договоренности об этом со многими губернаторами.

«Российская власть страдает серьезной боязнью иностранного капитала»
СФ: Несколько лет назад серьезным фактором развития российской экономики были прямые инвестиции. В 2001 году их рост даже опередил промышленный рост. Потом бум стих. На ваш взгляд, сможем ли мы по объему прямых инвестиций когда-нибудь догнать, например, Китай или Индию?
СА: Нет. Россия не может конкурировать в этом направлении ни с Индией, ни с Китаем, ни с Венгрией, ни с Чехией, ни с Польшей, ни даже с Латвией и Литвой. Прямые инвестиции означают, что вы кому-то продаете долю в акционерном капитале в обмен на деньги, которые получает компания. Соответственно, ваша доля уменьшается. А в России очень немногие собственники согласятся снизить свою долю до уровня менее чем в 51%. Это психологический барьер: если у тебя меньше 51%, значит, ты миноритарий, и бизнес у тебя могут отобрать. Этот барьер серьезно мешает развитию прямых инвестиций, в том числе иностранных. Да и наше государство открыто не приветствует иностранные инвестиции. В газовую и нефтяную отрасли идти нельзя. Газо- и нефтепроводы строить тоже нельзя. Как только появляются конкретные предложения от иностранных компаний, сразу возникают скандалы и препятствия. «Новатэк» решила продать 25% своих акций французской Total. Нельзя! ФАС не разрешила. Siemens заявил о своем намерении купить «Силовые машины» – тоже нельзя. О каких иностранных инвестициях в такой ситуации может идти речь? Хотя производство пива, шоколада и табака у нас практически полностью принадлежат иностранцам. И все же я считаю, что российская власть страдает серьезной боязнью иностранного капитала. Из-за этого возникают препятствия на всех уровнях.

СФ: Можно ли искоренить эту фобию?
СА: Вряд ли. Побывав чиновником и став бизнесменом, я по-другому смотрю на жизнь. Нынешние чиновники видят жизнь из окна служебного автомобиля и многого не понимают. Например, того, что мир давно стал глобальным. В нем остались всего две авиастроительные компании – Boeing и Airbus. Единственный способ выжить отечественному авиастроению – это объединить существующие мощности и наладить сотрудничество с глобальными игроками. Но мы десять лет уверяли сами себя, что Россия может и будет с ними конкурировать, а не сотрудничать. С энергетическим машиностроением то же самое. В мире есть два глобальных лидера – General Electric и Siemens. «Силовые машины» отстают от них в 40 раз по объемам продаж. Конечно, можно хвастать, что у нас независимое энергетическое машиностроение. Но лучше усвоить наконец, что в этом секторе рынка есть только глобальные игроки. И у нашего энергетического машиностроения нет другого выхода – либо оно становится частью мировой игры, либо умирает. У «Силовых машин» не только нет сотен миллионов долларов на техническое перевооружение, но и нет конкурентной продуктовой линейки. Через несколько лет их продукция просто никому не будет нужна.

СФ: И каков ваш прогноз относительно «Силовых машин», которые вы некогда возглавляли, работая в «Интерросе»?
СА: Неутешительный. Если государство не изменит своей позиции и заставит «Силовые машины» быть оплотом отечественного энергомашиностроения, то компанию ждет судьба российского авиапрома. У того же «Интерроса» уже была похожая ситуация с крупнейшим российским предприятием по производству авиационных двигателей «Пермские моторы». Там был иностранный инвестор, один из глобальных лидеров – компания Pratt & Whitney. Там был частный капитал в лице «Интерроса», там был потенциальный покупатель продукции – «Газпром». Но было и государство, от которого зависело решение двух вопросов: урегулирование налоговой задолженности, накопленной «Пермскими моторами» в середине 1990-х годов, и разрешение на использование интеллектуальной собственности. Российские чиновники своим «героическим» трудом создали тупиковую ситуацию, чтобы вытеснить и «Интеррос», и иностранцев из этого проекта. В результате сегодня заводу нечего производить: имеющийся двигатель – «сырой», недоработанный и не пользуется спросом. А без иностранцев создать ничего не получается.

И таких отраслей, где мы уже ничего сами не сделаем, в России, к сожалению, очень много. Мы не сделаем легковых автомобилей, мы не построим самолетов, авиадвигателей. Свои компьютеры тоже не придумаем.

СФ: То есть вы не верите в успех правительственной программы создания технопарков и высокотехнологичных зон?
СА: Нет, в сказки я уже давно не верю.

Мария Плис