Убийственный шедевр

"Самураем" Жан-Пьера Мельвиля (1917-1973) клянутся Джон Ву и Квентин Тарантино, без него не было бы ни "Леона" Люка Бессона, ни "Пса-призрака" Джима Джармуша. Наверное, этот "фильм о шизофренике, снятый параноиком", как кокетливо определял его режиссер, величайшая криминальная картина всех времен и народов. И, безусловно, главный фильм о киллере, который благодаря "буддистской" режиссуре Мельвиля и сомнамбулической игре Алена Делона превратился в символическую фигуру — не убийцу, а того, кто несет смерть. Без жалости, без корысти, без гнева.

И без видимых зрителям причин. Мельвиль отказался от идеи сделать киллера Джеффа Костелло парашютистом, распробовавшим человеческую кровушку на алжирской войне, а месье, заказывающего ему "клиентов",— патроном спецслужб. У Джеффа не может быть прошлого, которое объясняло бы его настоящее. В метафизическом смысле он давно мертв. И, убивая других, ищет собственную смерть, и она явится ему в образе прекрасной темнокожей пианистки, с которой он столкнется на выходе из кабинета только что застреленного им владельца клуба. Мертвецу очень сложно покончить с собой, но у Джеффа это получится. Его гибель кажется ритуалом, как ритуально каждое его движение. Взгляд в зеркало и пробежка пальцами по полям шляпы перед тем, как идти на дело. Хладнокровный угон еще одного автомобиля, выбор подходящего ключа из огромной связки, полет использованного револьвера в Сену. Даже его прозодежда исполнена ритуального смысла — плащ с зябко запахнутым воротником, шляпа с широкими полями. Отправляясь убивать, он надевает белый плащ. Отправляясь умирать — темный.

Впрочем, в "Самурае" Мельвиль еще позволил себе вспышку черного юмора, от которого полностью отказался в поздних фильмах — "Красном круге" (Le cercle rouge, 1970) и "Легавом" (Un flic, 1973). В туалете клуба Джефф тщательно вытирает руки, ожидая, пока уйдут два клиента — потенциальные свидетели. Когда он наконец-то отбрасывает полотенце, зрители видят, что все это время на руках киллера были тонкие белые перчатки (какие носят монтажеры). Еще одна режиссерская шутка — эпиграф к фильму: "С одиночеством самурая может сравниться лишь одиночество тигра в джунглях". Титр утверждал, что это цитата из "Бусидо". Позднее Мельвиль с гордостью признавался, что придумал ее сам.

"Восточная" эстетика в "Самурае" выдержана очень последовательно. Мельвиль никуда не торопится, действия Джеффа снимает едва ли не в реальном времени, но во всех его проходах и проездах копится невыносимое напряжение. Однако название фильма было не только знаком этой "восточности", оно позволило Мельвилю получить согласие Алена Делона, сыгравшего в "Самурае" едва ли не лучшую свою роль. Как рассказывал режиссер, он читал сценарий актеру. Начиналось все с описания зеленых стен комнаты Джеффа, струйки дыма от его сигареты, его общения с цветком и птицей — единственными друзьями. Делон слушал молча, закрыв опущенное лицо руками. Потом поднял голову, взглянул на часы и прервал Мельвиля: "Вы читаете уже семь с половиной минут, и до сих пор нет ни намека на диалог. Достаточно. Я играю в этом фильме. Как он называется?" Услышав ответ, Делон сделал Мельвилю знак следовать за ним и провел в комнату, где не было ничего, кроме кожаной постели, копья и самурайского меча на стене.

"Самурай" (Le samourai, 1967)

"Мертвая зона"

(The Dead Zone, 1983)

Лучшая после "Сияния" (1980) Стэнли Кубрика экранизация Стивена Кинга стоит особняком среди фильмов Дэвида Кроненберга. Никаких тебе мутаций, симбиоза людей и машин или садомазохизма. Чистой воды экстрасенсорика, даже головы ни у кого не взрываются. Выйдя из пятилетней комы, скромняга Джонни Смит (Кристофер Уокен) открывает в себе дар видеть прошлое и будущее тех, с кем обменивается рукопожатиями, и жертвует собой, чтобы остановить фаворита президентской гонки Стиллсона (Мартин Шин), в котором видит будущего тирана. Кроненберг словно запер зрителей в голове героя. И ужас Смита, накрывающий его, когда он видит дочь своего врача в пылающей кроватке или понимает, кто именно убивает в захолустном городке маленьких девочек, становится зрительским ужасом. А изощренное самоубийство маньяка остается до сих пор непревзойденным эпизодом — этакий патетический спектакль в залитой кровью ванной комнате.

"Юха"

(Juha, 1998)

Роман финского классика Юхани Ахо переносили на киноэкран неоднократно. Еще одной серьезной экранизации истории о том, как погиб простой крестьянин, у которого городской соблазнитель увел любимую жену, финская культура просто не выдержала бы. Но за дело взялся Аки Каурисмяки, "Юха" — самый изысканный и радикальный его фильм. Немой — только собака лает да двери хлопают — черно-белый жестокий романс, снятый с сугубо серьезной миной, душераздирающий и уморительный. Действие перенесено из XIX века в современность. Юха (Сакари Куосманен) и Марья (Кати Оутинен) ездят на мотоциклах, не расставаясь с любимыми весами, на которых взвешивают урожай капусты. Сутенер Шемейка (Андре Вилмс) вторгается в мирную жизнь героев, когда его Mercedes ломается у их дверей. И хотя Юха отправляется выручать Марью из борделя, вооружившись дедовским топором лесоруба, умирает он, мелко покрошив сутенеров, в тени огромного бульдозера.

"Зов крови"

(Dark Command, 1940)

У Боба Сетона (Джон Уэйн) и Эндрю Дока (Джордж Хэйес) самое забавное ремесло в истории вестерна. Куда бы они ни приехали, Боб провоцирует местных забияк и бьет им морду, а дантист Док тут же приводит их челюсти в порядок. Любовь к банкирской дочери Мэри (Клэр Тревор) задерживает их в городке Лоренс, штат Канзас, где как раз начинается гражданская война между южанами и янки, которая вскоре запалит всю страну. Но фильм Рауля Уолша не только о том, как авантюрист остепенился и стал стражем закона, или о том, как он воссоединился с любимой, прикончив ее подлого мужа — южанина-мародера, или о том, как Север победил Юг. В нем много неожиданно сменяющих друг друга интонаций, много ненадолго вспыхивающих мотивов. Например, вполне актуальный мотив оружия, которое ни в коем случае не должно принадлежать кому попало, потому что оно вполне может поработить своего хозяина. Или мотив предвыборной демагогии, пусть выбирают всего лишь судебного исполнителя.

"Пески Иводзимы"

(Sands of Iwo Jima, 1949)

В финале фильма Аллана Дуэна морпехи, естественно, водружают звездно-полосатый флаг над островом Иводзима — первым клочком Японии, который американцы в феврале 1945-го заняли ценой огромных потерь. После "Флагов наших отцов" (2006) Клинта Иствуда, фильма о мрачной послевоенной судьбе солдат, водружавших этот самый флаг, в "Песках" хочется видеть патриотическую агитку. Хочется, но не получается. Не только потому, что Дуэн щедро использовал хронику, что было по тем временам в новинку. Едва ли не самый плодовитый режиссер старого Голливуда снял образцовое мужское кино, мужественное и сентиментальное. Джону Уэйну как влитая подошла роль сержанта Джона Страйкера, "отца солдатам", который учит их военной науке ударами карабина в челюсть, презирает стукачей, топит тоску по бросившим его жене и ребенку в свинском пьянстве и не способен воспользоваться услугами проститутки-любительницы, столь же одинокой, как он.