Вечный двигатель

Ледовый дворец на Ходынке построили Андрей Боков и Дмитрий Буш. Так вышло, что я долго ездил мимо Ледового дворца, и все мне казалось, что он не достроен. Его уже открыли, уже соревнования первые провели, а я все ждал, когда же все эти конструкции начнут покрывать какой-то оболочкой. А потом все-таки выяснилось, что это уже все, больше ничего достраивать не будут. Вот что есть — то и конец.

Это было странно, потому что так сегодня в мире не делают. Новые арены, они сейчас дутые. Образ спорта ведь время от времени меняется, и сейчас это такой гладкий образ, как мускулатура у качка. Так строят к Олимпиаде в Китае, так строили к чемпионату мира в Германии. А этот дворец весь угловатый, ребристый, совсем не похожий на мускулатуру. Он больше соответствует довоенному образу спорта — 1930-м годам, когда главным было развитие не мускулатуры, а скелета и из спортсменов строили пирамиды на манер строительных лесов.

Там напротив, через Ленинградку, стадион "Динамо", и пока его еще не снесли, можно пойти посмотреть, как это делали в довоенное время. У Бокова получилось похоже на стадионы 1930-х с их техническим пафосом. Круглое здание с двумя спиралевидными пандусами — синим и красным. Функционально это удобно, потому что синяя спираль ведет на синие трибуны, а красная — на красные, и разные болельщики не пересекаются. Но помимо этого есть еще образ, и стадион напоминает большой винт, лопасти которого разлетаются в разные стороны. Не особенно уютный образ, я бы даже сказал — довольно пугающий. Как-то сразу понимаешь, что трус не играет в хоккей.

Я бы много мог сказать про конструктивизм, с которым у Андрея Бокова долгий роман. Он делал в Париже в 1989 году конструктивистскую Триумфальную арку в честь 200-летия Французской революции (тогда все страны делали по арке в дар Франции), а потом Музей Маяковского на Лубянке. В каком-то смысле он действительно сделал Ледовый дворец так, как его бы, наверное, делали русские конструктивисты, если бы их не отменил товарищ Сталин. И в техницизме, и в несколько плакатной раскраске Ледового дворца в триколор ощущаются следы пафоса эпохи первого советского трактора. Но мне кажется, в этой постройке дело не только в конструктивизме. Тут есть непосредственный источник вдохновения.

Дворец этот построен на Ходынском поле на месте аэродрома. Аэродром уже не работает, но часть летательных аппаратов еще там стоит. Прямо рядом с дворцом — огромный вертолет, тупорылый, с гигантскими лопастями, какое-то фантастическое существо, неповоротливое, как кит, и вместе с тем по-стрекозиному изящное. Вот когда смотришь на этот дворец от вертолета, то получается очень правильное зрелище. Сразу становится ясна и угловатость, и эти ребра, и ощущение вращающегося винта. Это такой особый стадион — отчасти вечный двигатель.

Знаете, в советской культуре была такая особая, довольно маргинальная, но все же заметная мифология летчиков. Изначально, в сталинское время, она была совсем не маргинальная, там Сталин дал стальные руки-крылья, а вместо сердца пламенный мотор всему населению СССР. Но уже в позднесоветское время от нее осталось не так много. И все же, так сказать, любите, девушки, простых романтиков. Вот этот миф простой романтики — ну, двигатель, простор, полет, много неба, молодость, спорт — вот про это, по-моему, Андрей Боков придумывал этот стадион.

Это совсем не так просто, как кажется. На самом деле это удивительно сложно. К этому стадиону стоит сходить, чтобы понять, в чем дело. Там осталось довольно фантастическое для Москвы ощущение аэродромного неба. Знаете, когда не небо, а небосклон, и он и слева, и справа — и все тянется и тянется. Эта шестеренка Ледового дворца в самом центре, и от него невольно глядишь во все стороны. А там во все стороны что-то такое фантастическое. В одну сторону дом "Аэробус" Владимира Плоткина, который у "Аэропорта", самый большой сегодня дом в Москве по количеству метров. В другую — здание "Триумф-Паласа", как известно, самое высокое жилое здание в Европе. В третью — дом-ухо того же Андрея Бокова, гигантская 30-этажная скульптура фантастического абриса. В четвертую — жилой дом на Ходынском бульваре, самый сегодня длинный дом Москвы. Понимаете, небо, кругом вот эта простая романтика — самый большой, самый высокий, самый длинный,— а в центре вот эта гигантская шестеренка.

Москва такой город, что в нем вообще время от времени откуда-нибудь выглядывает мечта. Сейчас много мест, где есть мечта древнерусская — с куполами и монастырями, и очень много где есть мечта лужковская — вернуться в 1913 год и зажить так, будто храм Христа Спасителя и не сносили. Ну, конечно, видна мечта сталинская — имперская, с высотками. А вот от 1960-1970-х почти ничего не осталось, а то, что осталось, сносят, как гостиницу "Россия", "Интурист". А она была, эта мечта. Самый длинный — 800-метровый — дом Всеволода Воскресенского на Варшавском шоссе; самый круглый — 600 м в диаметре — дом Евгения Стамо в Матвеевском. Она просто слишком скомпрометирована унынием спальных районов.

Андрей Боков создал не только Ледовый дворец. Он сделал место, где можно увидеть, как она должна была выглядеть, Москва из утопии 1960-х, Москва периода Бразилиа Оскара Нимейера и Чандигарха Ле Корбюзье. Огромное небо, огромное поле и шедевры — самый большой, самый высокий, самый длинный. А в центре шестеренка русского конструктивизма.

Знаете, раньше было принято писать в путеводителях, что Москва — фантастический город: сойдите с Тверской, загляните в переулок, и там откроется совсем другая Москва. Переулками теперь, после того как в них принято располагать жилье класса А, мало кого удивишь. Это теперь не совсем другая, а самая та Москва — дорогая, сытая, гламурная. Но сам ход, как ни странно, остался.

Съезжайте с Ленинградки в районе Ходынки, и там откроется совсем другая Москва. Пустая, с огромным небом, с героическим масштабом и простой романтикой. А в центре всего этого крутится вечный двигатель.