Почему ушли те, кто ушел, — и остались те, кто остался
Гайдар говорит правду: он ушел потому, что не хочет отвечать за результаты последних действий правительства, к которым не имеет никакого отношения.
Гайдар вообще непонятый державный муж: все считают его теоретиком и ученым, а он практик до мозга костей. Вспомним хотя бы его первый прорыв в руководство страной — ноябрь 1991 года. Пока тогдашние "младореформаторы" Григорий Явлинский и Евгений Сабуров занимались разработкой программ экономических реформ ("500 дней" Явлинского и концепция критических пунктов реформы группы Сабурова), и. о. премьера Егор Гайдар просто взял да освободил цены. Без интеллигентских сомнений, без всякого анализа последствий этого мероприятия, без какой бы то ни было проработки запасных вариантов — как во сне.
Во второй свой приход, в начале осени прошлого года, Гайдар предстал нам уже в двух качествах: первого вице-премьера по делам реформы и лидера политического блока "Выбор России". И вновь "отец российских реформ" действовал как сугубый прагматик — безо всяких программных заявлений. Правда, от "Выбора России" некая предвыборная программа появилась, но качество ее оказалось столь низким (см. Ъ #37 за 1993 год, стр. 4-5), что практичный лидер блока не решился программу обнародовать.
Вот и сейчас Гайдар рассудил вполне здраво. Будучи человеком информированным и имея экономическое образование, он понял, что "переброс" Борисом Федоровым 7,5 трлн рублей бюджетных расходов из последнего квартала прошлого года на начало этого (см. Ъ #1, стр. 25) резко — по нашим оценкам, почти в два раза — увеличит текущий дефицит бюджета. Стало совершенно ясно, что с учетом всплеска кредитной эмиссии конца прошлой осени и переоценки основных фондов (см. ценовой и инвестиционный обзоры в Ъ ##48 и 49 за 1993 год) это обстоятельство приведет к очень высокой инфляции уже в феврале — и тут уже от шпицрутенов никак не отвертеться.
Кроме того, оказалась под сомнением и заслуга экс-вице-премьера в деле победы над инфляцией в прошлом декабре. Напомним, что в недавнем интервью программе "Итоги" Гайдар сообщил, что относит в свой актив снижение индекса розничных цен: по данным Госкомстата, он упал в декабре с 26 до 13%. Однако, как стало известно редакции Ъ из неофициального источника, по заказу усомнившегося в подобных чудесах эксперта Совета безопасности Евгения Иванова Минторг сделал параллельный расчет индекса розничных цен по торговой статистике, и по этим данным (которые, разумеется, должны восприниматься критически) цены в декабре выросли на 23%.
Ну и последнее, что, видимо, подвигло Гайдара на столь решительный шаг, — это спад производства. Судя по подоспевшей статотчетности, количество остановившихся предприятий и производств возросло в декабре по сравнению с июнем в 1,5 раза. За тот же период, по расчетам экспертов Ъ, почти в три раза ускорились темпы свертывания выпуска продукции: если в первом полугодии 1993 года темп промышленного спада составил около 10% в годовом исчислении, то во втором — уже более 30%. Гайдар, видимо, сообразил, что этот катастрофический результат в точности соответствует очередной серии экспериментов Бориса Федорова с финансовой стабилизацией и, дабы не платить по чужим счетам, решил "умыть ноги". По большому счету он прав: ведь кроме либерализации цен и очень вялой попытки удержать денежную массу в начале 1992 года никаких реальных действий на правительственном посту за Гайдаром не замечено.
Поставив заведомо неприемлемые для премьера условия, ушел и Борис Федоров — и он еще более прав в своем решении. Конечно, какое-то время можно было сохранять неприступно гордый вид: министр финансов, дескать, попросту выполнял свои служебные обязанности — с достоинством холодного философа минимизировал бюджетный дефицит, брутально игнорируя все творящееся вокруг (и пусть Геращенко отвечает за неплатежи, а Сосковец за промышленный спад). Но очень уж долго такую позицию не удержишь, да и сама минимизация, как мы видели, оказалась липовой, сведясь, в основном, к перетаскиванию дефицита через новогоднюю ночь... К тому же вскоре министр финансов должен будет выступать по бюджету, а этого г-н Федоров не умеет; во всяком случае, ни разу — ни в правительстве Силаева, ни в нынешнем — этого не делал (такое возможно только в России, да и то не без труда).
Кто же остался в правительстве?
Остался Александр Шохин, принявший на себя тяжкое наследие административного восторга гайдаровского кабинета — кастрированное едва ли не по пояс Министерство экономики. Шохину вроде бы нет повода оправдываться: от социального блока в правительстве он отказался уже давно, а внешнеэкономические дела вел весьма квалифицированно.
Остался Анатолий Чубайс — единственный, пожалуй, член предыдущего кабинета, в течение всего периода своих полномочий занимавшийся почти исключительно своим делом. И дело, похоже, пока идет, как обещано, что большая редкость.
Ну, и осталась группа министров-хозяйственников, возглавляемая тандемом Черномырдин--Сосковец. Здесь все ясно: с реформами их не ассоциируют, и выглядят они поэтому как своего рода пострадавшая сторона.
Вот этому "триполю" и предстоит все расхлебывать.
Дело не только в персоналиях — но и в них тоже
Эксперты Ъ понемногу обживаются в шкуре Кассандры: развитие экономической ситуации в начале года печальнейшим образом подтверждает наши мрачные предсказания (см. Ъ #40 за 1993 год, "Траурно-триумфальная симфония"). Стало быть, и выводы из наших прогнозов сохраняют актуальность: положение в экономике диктует неизбежность активизации государственного вмешательства в хозяйственную жизнь страны. И этот факт вполне независим от тех или иных правительственных фигур и их личных убеждений: форс-мажор национальных масштабов потребует от правительства активнейших действий — не столько даже от правительства, сколько от крупнейшего пока в России собственника, которому придется же как-то разбираться со своим добром, попавшим в полосу бедствий.
Другой вопрос, что усиливающееся вмешательство властей в экономику может быть очень и очень по-разному акцентировано. Это может быть попытка в той или иной степени восстановить разрушенную, но отнюдь не полностью забытую систему централизованного планового управления — и может быть попытка надавить на, условно говоря, рыночные рычаги двойным весом: власти и собственности. Среди множества факторов, которым предстоит определить направления экономической политики нового правительства, решающим, на наш взгляд, будет динамика институциональных преобразований, ход изменения структуры собственности в стране. Короче говоря — приватизация.
В этом контексте становится ясным и ключевое значение присутствия или отсутствия в новом составе правительства Анатолия Чубайса — и предельно высокий уровень разногласий вокруг этого вопроса. Напомним, что президенту пришлось назначить г-на Чубайса вице-премьером сверх установленной численности таковых (см. Ъ #1, стр. 43-44). А это — неопровержимое свидетельство нежелания премьера оставлять г-ну Чубайсу ранг, позволяющий пробивать все умножающиеся отраслевые барьеры на пути приватизации.
Понятно, что заместителю, посаженному в свое кресло против воли премьера, нелегко будет в этом кресле долго удерживаться. Но именно ближайшие несколько месяцев являются для российской приватизации критическими. Тот факт, что из 14,5 тысяч крупных и средних предприятий почти десять тысяч уже акционировано, не стоит воспринимать как признак победы: они в значительной части именно только акционированы, оставаясь под полным контролем государства — а собственно приватизация их (при условии снятия г-на Чубайса и соответствующего изменения веса и позиции Госкомимущества) без труда может быть отложена до греческих календ. Мы уже не говорим о том, что такие решающие секторы, как нефтегазодобыча и ВПК, до сих пор затронуты приватизацией лишь по касательной.
Таким образом, вопрос о наличии или статусе Анатолия Чубайса в новом правительстве есть лишь персонификация принципиальнейшего вопроса о судьбе экономической реформы. В самом деле, продолжение в хорошем темпе массовой приватизации промышленных предприятий и — что, может быть, еще более существенно — распространение ее на почти заповедные до сих пор сферы (ТЭК, оборонка) сами по себе отвели бы вполне реальную сегодня угрозу фронтального возвращения к методам управления экономикой, оставшимся в советской эпохе. Отраслевая структура федеральной власти, которая и является вечно живым источником этой угрозы, блекла и испарялась бы с каждым реально приватизированным предприятием. Жуткое лоббирование, на счету которого столько бездарных правительственных решений, расслоилось бы и диверсифицировалось — с одной стороны, заметно теряя в пробивной силе, а с другой стороны — прибавляя в экономической осмысленности своих запросов. Словом, на глазах появлялись бы хоть какие-то шансы на подъем.
И наоборот: остановка приватизации тут же воскресит прежнюю систему управления экономикой — даже не брежневских времен, а времен первых пятилеток, если учесть сравнительный с внешним окружением технологический уровень.
Чего ждать от нового правительства
Учитывая расстановку фигур и расклад сил в правительстве, эксперты Ъ усматривают три возможных сценария дальнейшего хода — если уже не реформ, то политики по выведению народного хозяйства из кризиса.
Первый, весьма маловероятный. Некий, пока неведомый духовный собрат Бориса Федорова сохранит возможность управлять денежной массой в том же самом ключе — путем урезания. Тогда промышленное производство в этом году снизится на 40%, и выпуск продукции достигнет уровня 25% от показателя выпуска 1989 года. В результате и без того небогатое народное хозяйство России станет совсем маленьким и дрянным. Это, кажется, понимают уже все, поэтому такой исход, мы уверены, допущен не будет.
Второй, вероятный. Премьер и его первый зам решительно овладеют финансовыми рычагами и бросятся спасать положение. Бросятся в двух направлениях — финансирования топливно-энергетического комплекса и ВПК, а также латания разнообразных и постоянно расширяющихся дыр в народном хозяйстве. Ни о какой структурной политике, ни о каких федеральных инвестиционных программах, ни о какой модной в период "вицепремьерства" Олега Лобова селективной поддержке отдельных производств и речи идти не будет — все деньги будут расходоваться между пихающимися локтями лоббистами.
Этот вариант нами уже анализировался (см. Ъ #40 за 1993 год): российское народное хозяйство очень быстро выродится в трехсекторную модель — ТЭК, ВПК, мелкие промыслы (плетение из бересты, дымковская игрушка, дерново-подзольное земледелие). Обрабатывающей же промышленности года за два наступит каюк. То же самое произойдет и с большинством рынков — валюта будет "гулять" только внутри ТЭК, там же (и в ВПК) сосредоточатся и основные капиталы (возможно, и свободные по форме, но государственные по содержанию), фондовый рынок просто прекратит свое существование.
Третий, желательный. Если капиталов на структурные преобразования и модернизацию нет (а их нет), то их надо зарабатывать, привлекать и (это важно) инвестировать. Заработать капитал в российской промышленности сейчас можно только в добыче, прежде всего в том же ТЭК. Но вот для того, чтобы его инвестировать, причем именно на цели модернизации обработки, ТЭК придется выкручивать руки: просто так он деньги не только не отдаст, но и даже не пожелает репатриировать. Это стало особенно отчетливо ясно в прошлом году: по расчетам экспертов Ъ, сумма легальных средств, находящихся на счетах за рубежом, достигла сейчас $25 млрд, причем 15 млрд осели там в одном лишь прошлом году.
Умелое инвестирование предполагает не только "отъем" денег, но и правильное их распределение по производствам. А это, в свою очередь, требует знания всего комплекса межотраслевых пропорций и взаимодействий: только с их учетом можно обосновать корректные федеральные программы. Подобным знанием когда-то располагал Госплан, но утратил его после того, как разбежались немногие и в лучшие его времена специалисты. Правда, с приходом в Минэкономики Александра Шохина — квалифицированного экономиста, проработавшего, кстати, в госплановской системе около 10 лет — и при наличии специалиста по межотраслевым связям Якова Уринсона потерянное можно хотя бы попробовать восстановить.
И наконец, последнее — привлечение капитала. Здесь мы особенно распространяться не будем — предложения Ъ на этот счет уже опубликованы в "нулевом" номере журнала.
Отметим вот что. В случае реализации третьего варианта с бизнесом, на наш взгляд, останется все по-прежнему — это будет прежде всего инфляционный бизнес, ведь финансирование инвестиций будет иметь дефицитный характер. А коли так, то для привлечения частных капиталов правительство будет вынуждено пойти на большие льготы для инвестиций в производство. Некоторые — пока очень слабые — признаки этого уже просматриваются (см. налоговый обзор, стр. 45-52).
АНДРЕЙ Ъ-ШМАРОВ, АЛЕКСАНДР Ъ-ПРИВАЛОВ