Думские дебаты, вызванные убийством депутата Андрея Айздердзиса, выявили и другое прискорбное обстоятельство. Уровень представлений думцев о том, что такое террористический акт, коррупция, статус госслужащего и т. д., до такой степени не отвечает требованиям минимальной юридической культуры, что инициированный убийством депутата всплеск борьбы с преступностью сулит лишь усиление и без того чудовищной правовой неразберихи.
Болезненная реакция думцев на убийство Айздердзиса понятна. Убийство коллеги порождает общекорпоративное чувство незащищенности, и, подобно банкирам, в резкой форме реагировавшим на недавние убийства своих коллег, депутаты были безусловно вправе возмутиться тем, что заказные убийства сделались бытовым явлением. Реакция была тем более острой, что, несмотря на всю кажущуюся горячность российской политической жизни, до сих пор (исключая убийство Виктора Поляничко, совершенное в зоне осетино-ингушского конфликта, т. е. фактически на войне) с голов сановников среднего и высшего уровня не упал ни один волос. Политика напоминала рыцарский турнир, на котором, конечно, могут пострадать люди низкого звания, но благородные господа остаются в полной безопасности. И хотя никак еще не доказано, что убийство депутата связано именно с политикой, даже намек на то, что политика перестает быть лично безопасным делом, поверг Думу в транс и побудил депутатов с ходу отмести другие версии и рассматривать случившееся как акт политического террора.
Слово "террор" (лат. terror — "страх, ужас") многозначно. Террор как способ мобилизации трудящихся к новым победам (лучшие годы советской истории), террор как средство устранения одних и устрашения прочих политических деятелей (убийство президента Кеннеди, например), террор как средство устрашения всего общества (бомба, взорванная неофашистами в 1980 году на вокзале в Болонье); наконец, устрашение всего общества путем употребления слова "террор". Пока создается впечатление, что мы имеем дело с последним случаем.
Всякий теракт является насильственным преступлением, однако далеко не всякое насильственное преступление является терактом. Один из квалифицирующих признаков теракта — мотивы, движущие преступником, а именно (ст. 66 УК РФ): насилие в отношении "государственного или общественного деятеля или представителя власти" совершается "в связи с его государственной или общественной деятельностью". Думцы не представили убедительных рассуждений, доказывающих, что именно государственная или общественная деятельность депутата Айздердзиса послужила причиной покушения. Вместо этого они лишь отмечали, что г-н Айздердзис занимался такого рода деятельностью, из чего, по их мнению, следует, что, коль скоро деятельность была и убийство тоже было, то связь между деятельностью и убийством очевидна, и доказывать ее не надо. В то же время обстоятельства, говорящие о возможности других версий, связанных с додепутатской деятельностью убитого (руководство правлением МДК-банка, слухи о его причастности к экспорту цветных металлов, связанный с его именем скандал в день выборов в студии кабельного телевидения, приписывемые ему угрозы физической расправы с оппонентами в ходе избирательной кампании), к рассмотрению не принимались.
На то можно возразить, что негоже вспоминать такие дела, ибо покойник теперь держит ответ на другом суде, однако замечание было бы справедливо в том случае, если бы Дума по принципу de mortuis nil nisi bonum ограничилась минутой молчания, не устраивала бы суда над правительством и не требовала бы внесения радикальных изменений в уголовную политику. Добросовестное же исполнение последних двух требований предполагает также и добросовестное изучение обстоятельств, послуживших поводом к такого рода требованиям, — иначе завтра поводом для кризиса могут послужить увечья, полученные депутатом в пьяной драке, причем юридическая логика будет та же самая: до этого была политическая деятельность, теперь имеются увечья, следовательно — террор, следовательно — правительство в отставку.
Думская логика объясняется не столько групповым аффектом или нелюбовью к правительству (что было бы еще полбеды), сколько отмеченной Солженицыным устойчивой правовой традицией: "Набить морду своему личному врагу, если он был партийным, комсомольским или милицейским активистом, уже значило террор. Тем более убийство активиста никогда не приравнивалось к убийству рядового человека (как это было, впрочем, еще в кодексе Хаммурапи в XVIII столетии до нашей эры). Если муж убил любовника жены, и тот оказался беспартийным — это было счастье мужа, он получал 136-ю статью, был бытовик, социально-близкий и мог быть бесконвойным. Если же любовник оказывался партийным — муж становился врагом народа с 58-8". Думская попытка загодя объявить убийство Айздердзиса актом политического террора означает попытку объявить, что всякая (коммерческая, бытовая, уголовная) деятельность человека, занимающего политический пост, является политической деятельностью, защищенной всеми надлежащими привилегиями.
Депутаты и ВС РФ и местных советов тщательно блюли иммунитет своих сочленов не только в тех случаях, когда речь шла о какой-то политике (Анпилов в Моссовете), но и при попытках разобраться в типичной беловоротничковой преступности (подлог, растрата, взятки) или даже бытовой уголовщине (мордобой, пьяные автоаварии). Выборы 12 декабря и весенние провинциальные выборы показали, что многие представители делового мира стремятся к законодательной деятельности, видя среди ее важных преимуществ наличие иммунитета от преследований. Проблема заключается в том, что государство действительно блюдет иммунитет государственных людей, но бандиты склонны к большей нелицеприятности и опускают свой разящий меч безотносительно к депутатскому мандату. Осознание того, что от бандитских (в отличие от милицейско-прокурорских) преследований мандат не спасает, породило шоковую реакцию на убийство Айздердзиса.
Казалось бы, такой взгляд на то, что есть защищаемая государством политическая деятельность, юридически чудовищно безграмотен, но прагматически привлекателен. Стирание грани между государственным мужем и частным предпринимателем дает последнему право требовать от государства со всей надлежащей мощью защищать его — в том числе и при сугубо частных и специфических разборках. Однако за день до убийства Айздердзиса думский комитет по безопасности представил проект закона о борьбе с коррупцией, предполагающий карать за получение взяток руководителей частных коммерческих структур. Кажущееся противоречие — как же частник может получить взятку, если она по определению дается лишь официальному представителю публичной государственной власти? — преодолевается рассуждением, согласно которому банкиры, купцы etc. "выполняют государственные функции в порядке частной деятельности".
Таким образом, разящая палка государства оказывается о двух концах: юридически чудовищному требованию априори видеть в любых разборках с "государственными людьми" акт политического террора соответствует юридически столь же чудовищное требование видеть в сугубо частном бизнесе "исполнение государственных функций". Любителей иммунитета на халяву можно утешить лишь грубой немецкой пословицей umsonst ist nur der Tod — "даром только смерть бывает".
МАКСИМ Ъ-СОКОЛОВ